Гросс-Егерсдорфское сражение
| Сражение при Гросс-Егерсдорфе | |||
| Основной конфликт: Семилетняя война | |||
 Сражение при Гросс-Егерсдорфе | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Победа русской армии | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Сражение при Гросс-Егерсдорфе (нем. Schlacht bei Groß-Jägersdorf) — сражение, произошедшее 19 (30) августа 1757 года у деревеньки Гросс-Егерсдорф (ныне не существует) в Восточной Пруссии (в 4 км к юго-западу от пос. Междуречье Черняховского района Калининградской обл.) между 28 тыс. пруссаков под командованием фельдмаршала Левальда и 55 тыс. русских под командованием фельдмаршала С. Ф. Апраксина. Явилось первым крупным сражением с участием русской армии в Семилетнюю войну. Несмотря на победу русского войска, какой-либо пользы извлечь армия не смогла из-за решения Апраксина отступить после битвы.
Содержание
Предыстория
Боевые качества российского солдата в 1757 году в Западной Европе были ещё совершенно неизвестны. Дважды, во время войн за польское (1733—1735) и австрийское (1741—1748) наследства, Россия посылает войска на помощь своим европейским союзникам, однако оба раза войны заканчиваются прежде, чем те могут принять в них участие, и если Пётр Ласси всё же доводит свой корпус в 1735 году до берегов Рейна, то отряд князя Репнина 13 лет спустя известие об окончании войны застаёт ещё в походе, при проходе через Чехию и Моравию.
Некоторое невыгодное представление о противнике Фридрих II имеет от своих офицеров, побывавших прежде на русской службе (Кейт, Трешков, Финк, Манштейн, Вартенберг, Грант, Варнери): те оценивают высший командный состав русской армии не слишком высоко. Тем не менее, из нежелания сражаться на два фронта, он вовсе не стремится к войне с Россией. Фельдмаршал Левальд, оставленный для охраны Восточной Пруссии с небольшим корпусом (под его началом 30,5 тыс. солдат и 10 тыс. ополченцев) имеет не только полномочия атаковать русских, но и полномочия на ведение мирных переговоров. В случае победы он должен склонить противника к переговорам о мире.
В русском стане верхи не свободны от «превеликой робости, трусости и боязни» (Болотов): о непобедимости пруссаков ходят легенды. В отличие от Левальда Апраксин, как командующий, не располагает и фиктивной самостоятельностью, о каждой мелочи он должен докладывать в Санкт-Петербург и затем дожидаться «апробации» кабинета. До начала июня 1757 года он даже не знает наверняка, предстоит ему идти с армией в Силезию или же в Восточную Пруссию. Санкт-петербургские стратеги предписывают ему придерживаться такого маршрута, чтобы ему было «всё равно» куда идти, хоть в Пруссию, хоть в Силезию.
В мае 1757 года армия Апраксина, насчитывающая до 100 тысяч человек, из них — 20 тысяч нерегулярного войска, выступает из Лифляндии в направлении Немана. 20-тысячный деташемент под началом генерал-аншефа Фермора при поддержке русского флота осаждает Мемель. Взятие Мемеля 25 июня (6 июля) 1757 года служит сигналом к началу кампании. Апраксин с главными силами движется в направлении Вирбаллена и Гумбинена.
Всё это время Левальд бездействует в хорошо защищённой позиции у Велау, ограничившись посылкой наблюдательного отряда. Однако, узнав об обходном движении Апраксина (последний выступает, соединившись с Фермором, 12 (23) августа на Алленбург, ныне посёлок Дружба Правдинского района Калининградской области, в глубокий обход позиции пруссаков), Левальд идёт навстречу русским, собираясь их атаковать.
Диспозиция
14 (25) — 16 (27) августа Апраксин переправляется на левый берег реки Прегель юго-западнее Норкитена (нем. Norkitten) (ныне поселок Междуречье) и располагается лагерем между реками Прегель и Ауксина (приток реки Преть нем. Auxinne) в месте, надёжно защищённом естественными препятствиями: с севера — Прегелем, с востока — Ауксиной, с юга и запада — лесом. Из лагеря было лишь три выхода по небольшим прогалинам и полянам. Пехота располагалась в лагере вытянутой линией, причём правый фланг — у села Вейнотен (нем. Weynothen), центр — у села Даупелькен (нем. Daupelken), а левый фланг примыкал к Ауксине близ замка Шлосберг (нем. Schlossberg). Конница находилась перед флангами, на правом — перед селом Вейнотен, на левом — на другом берегу Ауксины, у села Зитенфельде (нем. Sittenfelde), оно же Ворпилен (нем. Worpillen). Наиболее открытым был левый фланг, в то время, как центр был закрыт труднопроходимым густым лесом, а доступ к правому флангу затруднялся прудами и болотами, между которыми находились лишь узкие проходы.
В такой позиции Апраксин простоял 17 (28) — 18 (29) августа, ухитрившись за это время не произвести ни разведки местности, ни местонахождения и действий противника. Последнее тем более странно, что он имел в тот момент 16 тысяч нерегулярной конницы (в основном калмыцкой), казаков, и был через перебежчиков предупреждён о планах пруссаков атаковать русскую армию.
В отличие от Апраксина, Левальд посылает 29 августа (9 сентября) для рекогносцировки несколько мелких отрядов, произведших переполох в передовых частях русской армии, и один сравнительно крупный (40 эскадронов во главе с генералом Шорлемером). Однако, эти рекогносцировки не достигают цели: так, Шорлемеру не удаётся рассмотреть левый фланг русской армии у Зитенфельде. Между тем, Апраксин как раз в этот день, 29 августа (9 сентября), выдвигает к Зитенфельде авангард под началом генерал-поручика Ливена и 2-ю дивизию генерал-аншефа Лопухина. Получилось так, что обе армии вступают 30 августа (10 сентября) в сражение, не имея достоверных сведений о расположении и силах противника.
Силы противников
Накануне сражения в составе корпуса Левальда находились 22 батальона пехоты и 50 эскадронов кавалерии общим числом 25-28 тысяч человек. Прусская артиллерия состояла из 35 полевых и 20 тяжёлых орудий.
Под началом Апраксина были 89 батальонов, 40 гренадерских рот, 46 эскадронов регулярной и 119 сотен нерегулярной, в основном калмыцкой, кавалерии общим числом приблизительно 55 тысяч человек. Его артиллерия включала в себя 154 полковых и 79 полевых орудий, а также 30 «секретных» шуваловских гаубиц.
Превосходство русских в людях и артиллерии во время сражения не являлось столь подавляющим, как это можно заключить из вышеприведённых цифр, так как, по условиям местности и обстоятельствам самого сражения, в бой реально вступила лишь часть русских войск.
Ход сражения
Накануне, 29 августа (9 сентября), Апраксин отдаёт приказ о выступлении рано утром следующего дня, по одним сведениям, собираясь, не доверяя сведениям дезертиров о готовящемся нападении, продолжить путь на Алленбург, по другим, намереваясь дать пруссакам сражение на открытой местности за Гросс-Егерсдорфом. Внезапно передовые части русских, буквально продиравшихся через поляны и прогалины защищавшего их до этого лесного массива, оказываются при выходе из леса лицом к лицу с идущими в атаку пруссаками. Эффект неожиданности был полным, на узких лесных тропах, запруженных повозками, артиллерией, возник хаос, препятствующий частям, оставшимся за лесом, подать помощь товарищам, попавшим под прусский огонь.
Для пруссаков выдвижение русских частей также является сюрпризом: план Левальда предусматривает атаку лагеря, в том виде, в каком он представляется ему по результатам рекогносцировок, а не походных колонн противника. Корпус Левальда покидает лагерь в час ночи, преодолев лежащий на пути лес, пруссаки выстраиваются в 3.30 возле Гросс-Егерсдорфа для наступления: в центре 2 эшелона пехоты (10 и 8 батальонов), по два батальона пехоты и кавалерия на каждом фланге, перед каждым из флангов — по три батареи, каждая из 6 орудий. Русских они в этот момент не видят, тех скрывает густой туман, зато хорошо слышат барабанный бой и сигналы, доносящиеся со стороны противника. В 4.00 отдаётся приказ к выступлению. Сначала тихо, затем, с 4.30, ускоренным шагом, под музыку, прусские батальоны переходят в атаку. Одновременно переходит в атаку и кавалерия на обоих флангах.
Благодаря неожиданности, атаке пруссаков поначалу везде сопутствует успех. 30 эскадронов Шорлемера опрокидывают кавалерию на правом фланге русских и заходят в тыл русской пехоте у Вейнотена. Конница принца Голштинского атакует калмыков и казаков на крайнем левом фланге русских и вынуждает их отступить под защиту русских пушек, вскоре, однако, атака её отбита соединёнными усилиями русской пехоты и регулярной кавалерии.
Основной удар Левальд планирует нанести по левому флангу русской армии, он приходится по центру (1-я дивизия) и 2-й дивизии Лопухина. Здесь разгораются самые ожесточённые бои, и решается судьба самого сражения. Принявшие на себя первый удар, бригады Салтыкова и Вильбоа, почти не получая подкреплений, несут жесточайшие потери, Вильбоа теряет до половины своих солдат, но они, прижатые к лесу, держатся стойко под лобовым огнём прусских батарей и продолжают наносить чувствительные удары пруссакам. Русская артиллерия, шуваловские гаубицы, производят в рядах наступающих особо жестокие опустошения. Неоднократно бой на краю леса переходит в рукопашную.
Победа начинает ускользать от пруссаков. Свежие части из резерва 3-й дивизии ударяют на правом фланге русских по коннице Шорлемера, тот вынужден с потерями ретироваться. Вторая атака конницы принца Голштинского отбита, как и первая, но принц предотвращает ей фланговый удар по прусской пехоте у Даупелькена. В какой-то момент возникает угроза окружения правого фланга растянутой, обескровленной 2-й дивизии русских.
И вот тогда, когда правый фланг начинает отступать, и бой идёт уже в самом лесу, по левому флангу прусской пехоты внезапно наносит удар генерал-майор П. А. Румянцев с четырьмя свежими полками. Этот удар, нанесённый Румянцевым по собственной инициативе, и решает исход сражения. В рядах первого эшелона пруссаков возникает замешательство, передающееся и второму эшелону. Дрогнув, прусские батальоны начинают отход. В этот момент в неразберихе боя часть их попадает под огонь собственного второго эшелона, и отступление превращается в паническое бегство. Лишь левый фланг пруссаков, прикрываемый кавалерией Шорлемера, отступает в полном порядке. Остальных приходится потом долго собирать.
Сражение при Гросс-Егерсдорфе продолжается в течение пяти часов, потери прусской стороны превышают 4,5 тысячи человек, русских — 5,7 тысяч, из них 1487 убитых.
Итог сражения
Победив в сражении, Апраксин не пытается развить успех преследованием противника. Левальд беспрепятственно отходит к Велау. Дойдя приблизительно до того места, где до сражения находился второй эшелон прусской пехоты, Апраксин останавливается здесь лагерем и пребывает неделю в совершенном бездействии. Лишь 5 (15) сентября он предпринимает попытку обхода правого фланга Левальда. Тот не принимает боя и отступает. С ним русским ещё предстоит встретиться три года спустя, в 1760 году, когда Левальд, будучи к тому времени губернатором Берлина, организует, совместно с генералами Зейдлицем, Кноблохом и Лентулусом, оборону прусской столицы от нападения летучего отряда казаков и калмыков генерала Тотлебена.
7 (17) сентября Апраксин внезапно отходит на другой берег Прегеля и начинает поспешное, как если бы он был разбит, отступление к Неману. Оправившиеся пруссаки, узнав об отходе русских с опозданием на неделю, преследуют с этого момента русскую армию по пятам на всём протяжении пути до прусской границы. Также в это время в стане русской армии начинается эпидемия оспы. Особенно от неё пострадали калмыцкие части, вследствие этого вынужденные вернуться на родину.
Причины столь внезапного, напоминающего бегство, отступления Апраксина не до конца понятны и сегодня, ясно лишь, что они связаны с внутриполитической ситуацией в самой России в той же мере, в какой и с катастрофическими недостатками в снабжении армии. Сам Апраксин был отрешён от должности, предан суду, и, не дождавшись суда, умер от удара.
Значительную роль в успехе сыграла и российская артиллерия. Последовавшие события лишили русских всех тех стратегических преимуществ, которые они могли бы извлечь из славной победы при Гросс-Егерсдорфе. Кампанию следующего года пришлось начинать «с нуля». В моральном плане победа над прусскими войсками в первом же серьёзном столкновении сыграла безусловно позитивную роль: «робости, трусости и боязни» у русских значительно поубавилось, они, впрочем, были больше распространены в армейских «верхах», чем среди армейских «низов».
Гросс-Егерсдорфское сражение в искусстве
Литература
- В. Пикуль «Пером и шпагой». Эпизод в Действии третьем «Отклонение»
- В. Я. Шишков «Емельян Пугачев». Глава 1.
Кино
- Гардемарины — III. Заключительный эпизод фильма.
Напишите отзыв о статье "Гросс-Егерсдорфское сражение"
Литература
- Керсновский А. А. [militera.lib.ru/h/kersnovsky1/index.html История русской армии]. — М.: Эксмо, 2006. — Т. 1. — ISBN 5-699-18397-3.
- Коробков, Николай Михайлович (ред.):Семилетняя война, Москва 1948
- Масловский, Дмитрий Федорович: Русская армия в Семилетнюю войну, Выпуск 1, Типография В. Березовского, Москва 1891
- Groehler, Olaf: Die Kriege Friedrichs II.,Brandenburgisches Verlagshaus, Berlin 1990
- Dorn, Günter;Engelmann, Joachim: Die Schlachten Friedrichs des Grossen, Bechtermünz Verlag, Augsburg 1997
Ссылки
- [syw-cwg.narod.ru/GE_ord01.htm Боевое расписание русской армии для сражения при Гросс-Егерсдорфе 1757]
- [syw-cwg.narod.ru/GE_rel01.htm ИЗ «ЖУРНАЛА ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ АРМИИ С. Ф. АПРАКСИНА» О СРАЖЕНИИ ПРИ ГРОСС-ЕГЕРСДОРФЕ]
- [ostpruss.ucoz.ru/publ/krupnye_goroda_oblasti/insterburg_chernjakhovsk/srazhenie_pri_gross_egersdorfe/15-1-0-46 Сражение при Гросс-Егерсдорфе]
Отрывок, характеризующий Гросс-Егерсдорфское сражение
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.
Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
