Грузинов, Иван Васильевич

Иван Грузинов
Дата рождения:	8 (20) ноября 1893(1893-11-20)
Место рождения:	Шебаршино, Можайский уезд, Московская губерния
Дата смерти:	1942(1942)
Место смерти:	Кунцево, Московская область
Род деятельности:	поэт, критик
Направление:	новокрестьянская поэзия, имажинизм
Язык произведений:	русский
Дебют:	1912

Иван Васильевич Грузинов (8 [20] ноября 1893, Шебаршино, Московская губерния — 1942, Кунцево) — русский поэт, критик, участник группы имажинистов, один из друзей Сергея Есенина.

В творчестве Грузинова значительное место занимают стихотворения о русской деревне.

Биография

Родился 8 ноября 1893 года в деревне Шебаршино (ныне Можайский район Московской области) в крестьянской семье.

Окончил учительскую школу, работал народным учителем Бронницкого уездного земства, в годы Первой мировой — служил в Коломне в запасном полку писарем, затем писарем же на Юго-Западном фронте.

В конце 1917 вернулся в Москву. Работал в Московском уездном совете по внешкольному образованию, затем как поэт, критик и редактор — в ленинградской «Красной газете», издательстве Союза поэтов, издательстве «Сегодня» и т. п.

Выступал в печати с 1912 года, в 1915-1926 годах выпустил ряд поэтических сборников («Бубны боли», «Избяная Русь», «Малиновая шаль» и др.); его небольшой сборник «Серафические подвески» (1921) был конфискован из-за использования обсценной лексики, за его издание арестовывался в 1922, по постановлению Коллегии ГПУ 6 июня 1922 это дело по обвинению Грузинова «в к/р» было направлено в Московский ревтрибунал.

Вторично арестовывался в 1924 по «делу Ганина и др.» (т. н. «дело четырёх поэтов»).

В 1924 году вместе с Есениным объявлял о «роспуске» группы имажинистов, планировал вместе с Есениным в последние годы его жизни ряд несостоявшихся организационных мероприятий (создание журнала, группы «Россияне»). Грузинову принадлежат воспоминания о Есенине («С. Есенин разговаривает о литературе и искусстве»), Хлебникове и Маяковском.

В третий раз арестован в ночь с 10 на 11 июня 1927 по месту проживания: Москва, Столешников пер. 5 кв. 12. Обвинен в «пропаганде, направленной в помощь международной буржуазии», 1 сентября 1927 постановлением ОСО при Коллегии ОГПУ выслан в Сибирь сроком на три года, ссылку отбывал в городе Киренске Иркутской губ.

16 августа 1929 постановлением ОСО при Коллегии ОГПУ лишен права проживания в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону (режим «минус шесть») с прикреплением к определенному местожительству (Воронеж) сроком на три года (дело ссыльного хранилось в архиве Воронежского УВД, считается утраченным).

Не ранее лета 1931 смог вернуться в Москву.

В 1939—1940 годах подготовил итоговый сборник стихов, не опубликованный при жизни Грузинова.

в 1942 году он умер в Кунцеве от голода, могила утрачена.

Публикации

• 1915 — «Бубны боли»
• 1921 — «Бычья казнь», 150 нумерованных экземпляров. «Имажинист», Москва. Графика М. Тарханова.
• 1926 — «Западня слов». М.
• 1926 — «Роды». М.
• 1926 — «Малиновая шаль». М.
• 1927 — С. Есенин разговаривает о литературе и искусстве. М.: Всероссийский союз поэтов.

Литература

• Гончаров В. А., Нехотин В.В. «Меж свечой и мной»: Неизвестные страницы биографии поэта Ивана Грузинова // Слово: Российский журнал художественной литературы и общественной мысли. — 1999. — № 6. — С. 92-95.
• Век Грузинова и Хабиас // Тихие песни: Историко-литературный сборник статей к 80-летию Л. М. Турчинского. — М.: Трутень, 2014. — С. 219—241.

Ссылки

• [www.ka2.ru/hadisy/gruzinov.html Воспоминания о Велимире Хлебникове]
• [margmagazine.narod.ru/GRUZINOV12.htm из книги «СЕРАФИЧЕСКИЕ ПОДВЕСКИ»]

Отрывок, характеризующий Грузинов, Иван Васильевич

Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.