Группа 24

К:Википедия:Страницы на КУ (тип: не указан) К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Общественно политическое движение "Группа 24"
Ҳаракати мардумӣ сиёсии "Гуруҳи 24"
Лидер:	Сухроб Зафар
Основатель:	Умарали Кувватов
Дата основания:	2012 год
Идеология:	Свобода и равенство
Союзники и блоки:	Общественно политическое движение "Молодёж Таджикистана за возрождение Таджикистана"
Девиз:	Вера, Честь, Свобода, Равенство!
Сайт:	[www.guruhi24.com uhi24.com]

Группа 24 - представляет собой движение таджикской оппозиции преимущественно за рубежом из — за репрессий внутри Таджикистана. Движение было основано после Хорогских событий летом 2012 года в Москве таджикским бизнесменом и политическим деятелем Умарали Кувватовым после того, как он покинул Таджикистан.

Группа 24 выступает против господства президента Таджикистана Эмомали Рахмона обвиняя его в коррупции и кумовстве.

Цели и задачи Группы 24

В данный момент Группа 24 ведет свою политическую деятельность находясь за рубежом. Главные задачи и цели, это изменение правительства в РТ, освобождение всех политических заключенных в Таджикистане, отмены закона о «Лидере Нации», соблюдение прав человека в Таджикистане, создание демократической страны, развитие экономики, искоренение коррупции, доведение числа трудовых мигрантов из числа граждан РТ за рубежом до нуля и т.д.

История

В 2012 году Умарали Кувватов был задержан в г. Дубае ОАЭ по запросу властей Таджикистана. О визите Куватова в Дубай знали очень немногие из его окружения. Его обвиняли в экономических преступлениях. Сам Куватов говорил, что все это политический заказ. Он находился некоторое время в местах лишения свободы и должен был быть экстрадирован в Республику Таджикистан, но по требованию влиятельных международных организаций по защите прав человека, таких как ООН и ОБСЕ он был освобожден.

События 2014 года

Также в 2014 году он опять был задержан в Турции по запросу властей Таджикистана и был опять отпущен на свободу. Таким образом правительство Рахмона хотело покончить с влиятельным оппозиционером.

В начале октября 2014 года лидер группы Умарали Кувватов призвал к мирным акциям протеста, которые должны были пройти в столице Таджикистана Душанбе 10 октября 2014 г. 5 октября 2014 года власти Таджикистана приостановили работу SMS -систем и временно заблокировали сотни веб — сайтов, включая Facebook, YouTube, Одноклассники и другие социальные сети. Также увеличилось присутствие правоохранительных органов в столице.

Кроме того, Группа 24 была запрещена и объявлена решением Верховного суда РТ от 9 октября 2014 «Экстремистской организацией».

Убийство У. Кувватова

Первый руководитель и основатель Группы 24 Умарали Кувватов был убит 5 марта 2015 года в Турции.  Его убийство произошло через два дня после того, как таджикский суд приговорил еще одного члена Группы 24 к 17 годам лишения свободы за попытку захватить власть и за оскорбление президента. Противники президента Рахмона обвиняют власти Таджикистана в организации убийства.  После смерти Кувватова, Шарофиддин Гадоев был избран в качестве нового лидера.

Нынешнее руководство

Через год 31 января 2016 года политический комитет Группы 24 провёл свое ежегодное совещание. Для продолжения политической деятельности Группы 24 комитет избрал Сухроба Зафара в качестве главы политического движения Группы 24 и Хусейна Ашурова заместителем руководителя Группы 24. Это было опубликовано в СМИ.

Некоторые граждане Таджикистана были приговорены к длительным срокам тюремного заключения за их предполагаемую связь с Группой 24. Также в Таджикистане. В марте 2015 года три человека были заключены в тюрьму в Таджикистане по подозрению в сотрудничестве с Группой, получив наказание от 16,5 до 17,5 лет. В апреле 2015 года, еще два человека были отправлены в тюрьму на 3,5 и 3 -х лет по обвинению в организации деятельности Группы на территории Таджикистана. Многие члены Группы 24 были задержаны в России и в других странах по запросу Душанбе, но после были освобождены.

Отрывок, характеризующий Группа 24

Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.