Грушецкий, Василий Владимирович

Василий Владимирович Грушецкий
Дата рождения	1743(1743)
Место рождения	с. Александрово, Подольский район, Московская область
Дата смерти	4 апреля 1813(1813-04-04)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Годы службы	1753—1796
Звание	Генерал-поручик
Сражения/войны	Русско-турецкая война (1768—1774)
Связи	Жена — дочь князя Долгорукова-Крымского, генерал-аншеф который прославился в русско-турецкой войне при присоединении Крыма к России
В отставке	Действительный тайный советник, сенатор

Васи́лий Влади́мирович Груше́цкий (1743, с. Александрово, Подольский район, Московская область — 4 апреля 1813) — генерал-поручик, действительный тайный советник, сенатор, кавалер орденов, участник присоединения Крыма к России в русско-турецкой войне. Из дворянского рода Грушецких.

Биография

На службе с 1753 года. В 1755 году уже был сержантом лейб-гвардии Семёновского полка.

Кавалер орденов, участник присоединения Крыма к России в русско-турецкой войне, сражавшийся бок о бок с самим князем В. М. Долгоруковым-Крымским, прославившимся взятием Перекопа и Кафы (Феодосия). Именно полковник В. В. Грушецкий в 1771 году привёз Екатерине II реляцию от главнокомандующего 2-й армии В. М. Долгорукова о взятии Перекопа. Передача реляции состоялась во время придворной церемонии в честь тезоименитства императрицы Екатерины. Во время этой церемонии состоялась и литургия, молебен в честь победы русской армии, на котором сам Грушецкий и присутствовал.

Позднее, так же во время этой войны, но уже в ходе кампании 1774 года, генерал-аншеф В. М. Долгоруков-Крымский, в своём докладе Екатерине II, от 28 июля 1774 года, лично особо отметил генерала Грушецкого, в итогах сражений под Шумою (д. Шума (Верхняя Кутузовка), недалеко от Алушты):

…Господин же генерал-майор Грушицкий, приближаясь с баталионом гренадер, и произведением жестокой канонады делая великий вред неприятию, способствовал войскам, ретраншемент атакующим, скорее оного достигнуть…

— Доклад главнокомандующего Крымской армией генерал-аншефа В. М. Долгорукова Екатерине II от 28 июля 1774 года

Грушецкий Василий Владимирович был близок ко двору императрицы Екатерины II.

Генерал-поручик с 5 мая 1779 года. Действительный тайный советник, с 11 декабря 1796 года — сенатор.

Похоронен на кладбище Донского монастыря в Москве, уч. № 2. Рядом с ним похоронены: жена — княжна Евдокия Васильевна Грушецкая (урождённая Долгорукова); и дети — Грушецкие Василий и дочь Анастасия (в замужестве Ланская).

В Тверской областной картинной галерее до войны находился (утрачен) миниатюрный портрет Василия Владимировича Грушецкого, выполненный неизвестным художником (4,8x4,3 (овал), на слоновой кости), и парный ему такой же миниатюрный портрет Евдокии Васильевны Грушецкой, его супруги. До Второй мировой войны портрет находился в Тверской областной картинной галерее. В период войны оба портрета были похищены и утрачены.

Послужной список

• 1753 — начало службы, зачислен в лейб-гвардии Семёновский полк;
• 1755 — сержант лейб-гвардии Семёновского полка;
• 1762 — прапорщик лейб-гвардии Семёновского полка;
• 1765 — адъютант лейб-гвардии Семёновского полка;
• 1769 — капитан-поручик лейб-гвардии Семёновского полка;
• 1771 — полковник армии;
• 1771 — участие в военных действиях вместе с кн. В. М. Долгоруким в битве кампании 1771 и победе 14 июня над турецкими войсками при взятии Перекопа;
• 1771 — участие полковника Грушецкого в придворной церемонии в честь победы; передача им реляции Екатерине II от главнокомандщего 2-й армии В. М. Долгорукова о взятии Перекопа;
• 1774 (или ранее) — генерал-майор;
• 5.05.1779 — Генерал-поручик;
• 17?? — Действительный тайный советник;
• 11.12.1796 — сенатор.

Семья

• Родители:

Отец — Владимир Михайлович Грушецкий (1710—1754) — генерал-кригскомиссар. Мать — Анна Александровна Милославская (из боярского и дворянского рода Милославских).

• Жена (брак в 1766 году):

княжна Евдокия Васильевна Долгорукова (29.02.1744 — 1811) — дочь князя Долгорукова-Крымского, генерал-аншефа, который прославился в знаменитых победах при взятии Перекопа и Кефы 14 и 29 июня 1771 года, в русско-турецкой войне.

• Дети:

1. Василий (1765—1804) — генерал-лейтенант, шеф Нижегородского 17-го драгунского полка, названного 31 октября 1798 года драгунским генерал-майора Грушецкого полком. Жена — княжна Наталья Васильевна Голицына (12.04.1772 — 1832);
2. Владимир — умер в малолетстве;
3. Анна (р. 1772) — замужем за Николаем Александровичем Чириковым;
4. Анастасия (р. 1773) — замужем за Яковом Дмитриевичем Ланским;
5. Прасковья (28.03.1780 — 1852) — замужем за Иваном Матвеевичем Муравьёвым-Апостолом.

Имения. Дома

Василию Владимировичу Грушецкому, в наследство от отца, Владимира Михайловича Грушецкого, досталось досталась усадьба Александрово, с одноименным селом, относящемся к усадьбе (ныне посёлок Щапово, Подольский район, Московская область). При Василии Владимировиче Грушецком усадьба достигла наибольшего расцвета. Всё в ней было перепланировано. Появился липовый парк с тремя прудами каскадом и ручьем в овраге с белокаменным ложем. Новый усадебный дом был построен в стороне от церкви за нынче обмелевшей речкой, через которую был сделан каменный мостик. Одна сторона дома выходила в регулярный липовый парк, а другая была обращена к большому овальному пруду с искусственным островком. Перед домом был цветник. За парком находились оранжереи с редкими цветами и южными плодовыми деревьями. В 1779 году на месте деревянной церкви, Грушецкий строит каменную церковь Успения Богородицы. Это здание, состоящее из двухсветного апсидального храма и двухъярусной колокольни с курантами, соединённых пониженной трапезной в три окна. Завершает здание купол, с квадратным трибуном и фигурной главой. Усадьба в своей центральной части сохранила планировку второй половины XVIII века, созданную владельцем Василием Владимировичем Грушецким. Здесь прокатилась война 1812 года, в Александрове был штаб корпуса графа А. И. Остермана-Толстого. По преданию, в селе был и сам Наполеон, и сейчас стоит ветхий большой сруб, где он якобы останавливался. Затем имение, перешло к младшей дочери, Прасковье Васильевне, вышедшей за недавно овдовевшего Ивана Матвеевича Муравьева-Апостола — отца четырёх дочерей и трёх сыновей — будущих декабристов Матвея, Сергея и Ипполита. Вся семья только летом бывала в Александрове, живя остальное время в Москве, и в апреле 1815 года, Прасковья Васильевна, продала доставшееся ей в 1813 году от отца село Александрово, бригадиру Ивану Степановичу Арсеньеву. Среди свидетелей этой купчей подписался и московский сосед Муравьевых-Апостолов — Василий Львович Пушкин — дядя поэта. Последним владельцем усадьбы был сын богатого московского фабриканта, Илья Васильевич Щапов (1846—1896), купивший её в 1889 году. Нынче на месте усадьбы — «Музей истории усадьбы Щапово».

С 1766 года, как помещик Рязанского уезда, будучи в чине сержанта лейб-гвардии Семёновского полка, владел селом Казарь (Рязанский район Рязанской области), 95 душ.

Грушецкий владел также душами в Пителино, Темиреве, Саверке, Хохловке и Желудевке. Сельцо Пителино принадлежало Л. А. Милославскому, а после его смерти — его вдове Милославской. В 1760 г. она продала село Пителино лейб-гвардии Семёновского полка сержанту В. В. Грушецкому. Жителей в нём было уже 565 душ. В экономических примечаниях к материалам генерального межевания по Елатомскому уезду (сегодня Пителинский район Рязанской области) Тамбовского наместничества записано, что в 1779 г. в с. Пителине В. В. Грушецкого, расположенном по обе стороны р. Писмарки, имеется 64 двора, 615 человек жителей обоего пола, дом господский деревянный. Земля черноземная, хлеб и покосы средственные, лес дровяной. Крестьяне были на оброке. После отмены крепостного права в 1861 г. пителинские крестьяне стали временно-обязанными и за право пользования землей исполняли по закону барщину или оброк в пользу помещика.

Также от отца, Владимира Михайловича, ему досталось имение в Тамбовской губернии — село Пеньки (Пителинский район) Елатомского уезда. По третьей ревизии 1761—1767 годов в Пеньках проживало 368 крестьян мужского пола, принадлежавших княжне А. С. Голицыной. Во время генерального межевания 1783 года Пеньки с 496 крестьянами мужского пола и 1432 десятинами земли были владениями генерал-поручика Василия Владимировича Грушецкого. Он выиграл в удачной карточной игре у некоего литовского боярина немалое количество крепостных, которых не преминул переселить в своё имение — Поганые Пеньки. Само село постепенно «перекочевало» на восточный берег оврага Глиняная яма. Называться оно стало наряду с Погаными также и Грушевскими Пеньками, по имени помещика, владевшего ими. Перед самой отменой крепостного права владения Грушецких перешли к помещику Балашову. В 1862 году в Пеньках насчитывалось 156 домов с населением 1495 человек, построена деревянная церковь на средства прихожан. Ему же в этом имении принадлежал писатель Николай Павлов, родившийся здесь ещё при отце Василия Владимировича в 1804 г., от его наложницы (грузинка по происхождению, была вывезена из персидского похода 1797 г. графом Валерианом Александровичем Зубовым и впоследствии, при опале последних фаворитов Екатерины II при Павле I, попала к помещику Владимиру Михайловичу Грушецкому, наложницей которого вскоре стала). Василий Владимирович Грушецкий освободил Павлова, и его сестру, от крепостной зависимости, о чём свидетельствуют условия отпускной, хранящейся в архивном деле:

«Лета 1811 июня в 3-й день действительный тайный советник и кавалер Василий Владимирович Грушецкий отпустил на вечно на волю крепостных своих малолетних дворовых людей Николая Павлова и сестру его, Клеопатру, рожденных после пятой ревизии, от дворового моего человека Филиппа Павлова, остающегося за мною, равно и тех, которые после сего от него, Павлова, рождаться будут обоего пола детей, а оный Павлов достался мне по наследству после покойного родителя моего… Владимира Михайловича Грушецкого»

В Москве Василию Владимировичу принадлежал дом на углу Малой Бронной и Тверского бульвара под номер 2/7 (Романовка). В середине XVIII века земля на этом участке — за стеной Белого города, в Бронной слободе, — досталась ему, когда он был ещё в звании полковника. От Грушецкого он перешел в 1771 году к Голицыным, один из которых построил в 1770-х годах большой дом с двумя боковыми, выходившими к стене Белого города флигелями. Автором проекта был Матвей Казаков.

После продажи дома на Малой Бронной, Василий Владимирович, в 1774 году, уже будучи в звании генерал-поручика, приобрёл дом в Москве, на ул. Воздвиженка, 9 [content.foto.mail.ru/mail/tpk.05/635/i-1900.jpg]. Дом относится к городской усадьбе конца XVIII века, перестроенной после пожара 1812 года и представлявшей в первой половине XIX века великолепный образец ампирного ансамбля с симметрично расположенными воротами и флигелями (конец XVIII века; 1832, 1853, 1897 годы, архитектор К. В. Терской). После Василия Владимировича, дом отошёл к его дочери, Прасковье Васильевне Муравьевой-Апостол (урождённой Грушецкой), сыновья которой участвовали в движении декабристов. Она продала дом в 1816 году князю Николаю Сергеевичу Волконскому, владевшему им в продолжении пяти лет, отчего дом также известен в Москве, как главный дом усадьбы князей Волконских, или как «дом Болконских» из «Войны и мир».

Литература

• Романюк С. К. Глава III. Ваганьково (Между Знаменкой и Воздвиженкой) // [www.rusarch.ru/romanuk1.htm Из истории Московских переулков]. — М: РусАрх, 2007.
• Петров П. Н. Князья Долгоруковы // [www.bookoved.ru/kn.php?t=602448&go=84 История российской геральдики] / Н. Дубенюк. — М: Эксмо, 2009. — С. 243. — 576 с. — (Российская императорская библиотека). — 4000 экз. — ISBN 978-5-699-33485-8..
• Нина Молева. Романовка.
• [ved.infotec.ru/?r=101&id=22560&f=2 Выборка по персоне "Грушецкий Василий Владимирович"] // Санкт-Петербургские ведомости : газета. — С-п, 1761-1775.

Ссылки

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:583078 Грушецкий, Василий Владимирович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• [www.ruscenter.ru/zdanie/ Купчая генерал-майора В.В.Грушецкого и План двору господина генерал-порутчика Василия Владимировича Грушецкого]. История развития домовладения. МОФ «Центр развития межличностных коммуникаций» (2013). [www.peeep.us/3597365e Архивировано из первоисточника 5 января 2014].

Отрывок, характеризующий Грушецкий, Василий Владимирович

Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.