Груши, Эммануэль

Эммануэль Груши
фр. Emmanuel Grouchy
Дата рождения	23 октября 1766(1766-10-23)
Место рождения	Париж (Франция)
Дата смерти	29 мая 1847(1847-05-29) (80 лет)
Место смерти	Сент-Этьен (Франция)
Принадлежность	Франция Франция
Род войск	Кавалерия, Пехота
Годы службы	1780 – 1847
Звание	маршал Империи, генерал-полковник конных егерей
Командовал	пехотной дивизией (1804-06), 2-й драгунской дивизией (1806-07), 3-й дивизией лёгкой кавалерии (1811-12), 3-м кавалерийским корпусом (1812-13), резервной кавалерией (1813-14)
Сражения/войны	Битва при Нови Битва при Прейсиш-Эйлау Битва под Фридландом Бородинское сражение Битва при Вавре
Награды и премии

Эммануэ́ль Груши́ (фр. Emmanuel Grouchy; 20 октября 1766 — 29 мая 1847) — французский военачальник, маркиз, граф Империи (1808), маршал Империи (15 апреля 1815 года, последний получивший это звание при Наполеоне I), генерал-полковник конных егерей (1809), пэр Франции.

Биография

Родился в старинной нормандской семье, сын маркиза Франсуа Жака де Груши (1715—-1808).

Службу начал в 14 лет, поступив 31 марта 1780 года в артиллерийскую школу в Страсбурге. 24 августа 1781 года произведён в сублейтенанты Безансонского артиллерийского полка. 28 октября 1784 года переведён в чине капитана в Королевский Иностранный кавалерийской полк в Бельфоре.

25 декабря 1786 года переведён в Шотландскую роту телохранителей короля с чином су-лейтенанта гвардии. 27 января 1787 года уволен из полка по обвинению в политической неблагонадёжности.

С началом Французской революции присоединился к её сторонникам, отказался от дворянского титула.

18 декабря 1791 года назначен подполковником в 12-й конно-егерский полк. 1 февраля 1792 года переведён во 2-й драгунский полк в чине полковника. 8 июля 1792 года переведён в 6-й гусарский полк.

Первый свой поход совершил в сентябре 1792 года в рядах Центральной, затем Альпийской армий. 7 сентября произведён в бригадные генералы.

15 мая 1793 года переведён в Армию Брестского побережья. Участвовал в подавлении Вандейского восстания. 31 августа — 1 сентября 1793 года руководил обороной Нанта и окрестностей от вандейцев, был ранен в руку. 30 сентября был отстранён от должности по причине дворянского происхождения и 8 октября уволен из армии.

29 октября 1794 года восстановлен в чине бригадного генерала с назначением в Западную армию. 23 апреля 1795 года произведён во временные дивизионные генералы, 13 июня утверждён в чине. Назначен начальником штаба Западной армии. Принял участие в отражении десанта роялистов на полуострове Киберон.

7 сентября 1795 года назначен временно командующим Западной армией. 26 ноября 1795 года назначен командующим Армией Брестского побережья.

1 января 1796 года переведён в Армию Берегов океана на должность заместителя командующего армией генерала Гоша.

Был переведён в Итальянскую армию, но после того как её возглавил малоизвестный генерал Бонапарт, добился перевода в Голландию. Впоследствии Эммануэль Груши очень жалел об этом поспешном своём решении.

25 марта 1796 года назначен начальником штаба Северной армии. 2 сентября 1796 года назначен командующим 12-м военным округом (Ла-Рошель).

1 ноября 1797 года назначен заместителем командующего и начальником штаба Ирландской экспедиции, и в декабре 1797 года принял участие в потерпевшей неудачу экспедиции.

17 марта 1798 года вновь назначен начальником штаба Северной армии. 11 июля назначен начальником штаба Майнцской армии.

В 1798 году занял Турин и принудил сардинского короля отречься от престола. 27 ноября 1798 года назначен комендантом цитадели Турина. 11 декабря назначен начальником дивизии в Пьемонте.

В мае 1799 года назначен начальником штаба армии генерала Моро в Северной Италии.

В сражении при Нови 15 августа 1799 года командовал дивизией, получил 18 ран и был взят в плен. Во время нахождения в плену медицинскую помощь ему оказывал личный хирург Великого князя Константина Павловича. Был отпущен из плена при обмене пленными генералами.

31 июля 1800 года назначен начальником 4-й дивизии 2-й Резервной армии. 8 сентября назначен начальником 2-й дивизии той же армии. 12 ноября назначен начальником 1-й дивизии Центрального корпуса Армии Германии. 3 декабря принял участие в битве при Гогенлиндене.

23 сентября 1801 года назначен генерал-инспектором кавалерии. 30 августа 1803 года назначен командующим кавалерией в Байоннском военном лагере. 6 марта 1804 года назначен начальником 2-й дивизии оккупационного корпуса в Голландии.

30 августа 1805 года назначен начальником 2-й дивизии 2-го корпуса генерала Мармона. В кампании 1805 года принимал участие в сражениях при Вертингене и Гюнцбурге, в операции по окружению австрийского генерала Макка. Затем защищал коммуникации Великой армии от войск эрцгерцога Карла.

27 апреля 1806 года сдал командование дивизией по болезни.

20 сентября 1806 года назначен начальником 2-й драгунской дивизии, с которой принял участие в войне против Пруссии. В кампанию 1806 года — под командованием Мюрата, преследовал армию князя Гогенлоэ.

8 ноября 1806 года его дивизия присутствовала при капитуляции генерала Блюхера. 22 ноября в Берлине Наполеон провёл смотр дивизии Груши. 23 декабря 1806 года отличился в бою при Бежуне, нанеся поражение прусским войскам.

Дивизия Груши отличилась также в битве при Прейсиш-Эйлау (был ранен), а в битве под Фридландом Груши, замещая отсутствующего Мюрата, возглавил всю кавалерию Великой армии.

5 октября 1807 года назначен командующим кавалерией Обсервационного корпуса Армии Берегов океана.

В феврале 1808 года назначен командующим кавалерией Армии Испании.

Во время испанской кампании 1808 года Груши был назначен комендантом Мадрида. 2 мая он отдал приказ о подавлении восстания в испанской столице, что и было выполнено успешно, но в дальнейших боях в этой стране генерал не участвовал, так как сперва отпросился на лечение, а затем добился перевода в Италию, под командование Е. Богарне.

28 января 1809 года пожалован в графы Империи.

1 апреля 1809 года назначен начальником 1-й драгунской дивизии Итальянской армии.

В новой кампании против Австрийской империи 1809 года Груши командовал кавалерией Итальянской армии. Отличился в битвах при Раабе и Ваграме. По итогам кампании Эммануэль Груши получил, 31 июля 1809 года, почётный чин генерал-полковника конных егерей.

20 октября 1809 года уволен в запас.

20 апреля 1811 года принят на службу с назначением начальником дивизии лёгкой кавалерии Обсервационного корпуса в Италии.

Во время похода против России в 1812 году Груши возглавлял (с 28 января 1812 года) 3-й корпус кавалерийского резерва. В Бородинском сражении его корпус принимал участие в отражении рейда кавалерии Ф. П. Уварова и казаков М. И. Платова, а также в решающем штурме Курганной батареи («Батареи Раевского»); был ранен пулей в грудь. Участвовал в сражении под Малоярославцем 24 октября. На завершающем этапе войны возглавил т. н. «священный эскадрон», сформированный из остатков кавалерии Великой армии для защиты Наполеона. Принял участие в сражении под Красным.

15 февраля 1813 года назначен командиром 3-го кавалерийского корпуса.

Вернувшись из похода в Россию, вышел в отставку, так как после ранения, полученного в Бородинском сражении, не мог уже командовать кавалерийскими частями, а Наполеон не хотел давать ему командование общевойсковыми частями. На службу вернулся только во время войны 1814 года, когда войска союзников вторглись на территорию Франции.

15 декабря 1813 года назначен командующим кавалерией Великой армии. Участвовал в сражениях при Бриенне, Ла-Ротьере, Монмирале, Вошане. При взятии Труа 23 февраля 1814 года был ранен. 7 марта вновь получил ранение в сражении при Краоне.

После реставрации был назначен, 19 июля 1814 года, генерал-инспектором конных егерей и легких улан; но когда Наполеон вернулся во Францию, перешёл на его сторону и был назначен командующим 7-м корпусом и Альпийской армией (1 апреля 1815 года). 15 апреля произведён в маршалы Франции и 2 июня назначен пэром Франции. 3 июня 1815 года назначен командующим резервной кавалерией Армии Бельгии. 16 июня участвовал в сражении при Линьи, после которого был назначен, с двумя пехотными и двумя кавалерийскими корпусами, преследовать разбитую прусскую армию. 18 июня, командуя своими частями в сражении при Вавре, не проявил инициативы и не выдвинул свои войска на помощь Наполеону в проходившем невдалеке сражении при Ватерлоо. Позднее Наполеон всю вину за поражение при Ватерлоо возложил на Эммануэля Груши.

После второй реставрации был внесён в проскрипционные списки, не признан в маршальском звании и лишён пэрства. Чтобы избежать казни, бежал в Америку. Жил в Филадельфии.

24 ноября 1819 года король разрешил ему вернуться во Францию, но с признанием только в чине дивизионного генерала. 10 июня 1820 года вернулся во Францию. 1 декабря 1824 года уволен в отставку.

После июльской революции ему возвращено звание маршала Франции (19 ноября 1831 года) и достоинство пэра Франции (11 октября 1832 года).

Умер 29 мая 1847 года в Сент-Этьене. Похоронен на кладбище Пер-Лашез. Сердце маршала Груши находится в склепе Дома инвалидов.

Семья

Эммануэль Груши был женат дважды. 17 мая 1785 года женился на Сесиль Селесте ле Дульсе де Понтекулан. Овдовев 1 февраля 1827 года, он вступил 29 июня 1827 года во второй брак с Фанни Юа.

Титулы

• Граф де Груши и Империи (фр. comte de Grouchy et de l'Empire; декрет от 19 марта 1808 года, патент подтверждён 28 января 1809 года).

Награды

• Легионер Ордена Почётного легиона (11 декабря 1803 года);
• Великий офицер Ордена Почётного легиона (14 июня 1804 года);
• Знак Большого Орла Ордена Почётного легиона (13 июля 1807 года);
• Кавалер Большого креста Военного ордена Максимилиана Иосифа (29 июня 1807 года, Королевство Бавария);
• Командор Ордена Железной короны (9 июля 1809 года, Королевство Италия);
• Командор Ордена Святого Людовика (17 января 1815 года).

В искусстве

У австрийского писателя Стефана Цвейга в цикле новелл «Звёздные часы человечества» есть новелла «Невозвратимое мгновение», посвящённая Эммануэлю Груши, и прежде всего его роли в исходе сражения под Ватерлоо.

Литература

• Груши, де, Эммануэль, маркиз // Гимры — Двигатели судовые. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1912. — С. 517—518. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. К. И. Величко [и др.] ; 1911—1915, т. 8).</span>
• «Mémoires du maréchal de Grouchy par le marquis de Grouchy» (П., 1874). (Написаны сыном и внуком маршала)
• Villepin D. de, Les Cent-Jours ou l’esprit de sacrifice. — P., 2001.
• Шиканов В. Н. Созвездие Наполеона. — М., 1999.
• Алёхин П. Г., Сайгин А. И. Маршалы Первой империи. Груши, Эмманюэль. // Сержант № 2, 2001.
• Промыслов Н. В. [annuaire-fr.narod.ru/bibliotheque/Promyslov-Grouchy.html Эммануэль Груши] // Вопросы истории № 12. 2007.
• Чандлер Дэвид. Ватерлоо. Последняя кампания Наполеона // В пер. и под ред. Зотова А. В. — СПб.: Знак, 2004.[www.history-gatchina.ru/article/prosba.htm]. [www.napoleonicsociety.com]
• Цвейг, Стефан [modernlib.ru/books/cveyg_stefan/nevozvratimoe_mgnovenie/read/ Невозвратимое мгновение]

Отрывок, характеризующий Груши, Эммануэль

6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.