Грюнберг, Эрих

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Эрих Грюнберг (нем. Erich Grünberg; род. 12 октября 1924, Вена) — британский скрипач австрийского происхождения. Отец пианистки Джоанны Грюнберг.

Начал учиться музыке в Вене, затем занимался в Иерусалимской консерватории. В 19381945 гг. концертмейстер оркестра Палестинской радиовещательной корпорации. Выиграв в 1947 г. Конкурс скрипачей имени Карла Флеша в Лондоне, обосновался в Великобритании, в 1950 г. получил британское гражданство.

Концертмейстер Стокгольмского филармонического оркестра (19561958), Лондонского симфонического оркестра (19621965) и Королевского филармонического оркестра (19721976). Как ансамблист выступал, в частности, в составе фортепианного трио с Эдмундом Рабброй и Уильямом Плитом. Как солист гастролировал по всей Европе, а также в США, Канаде и Австралии; во время московских гастролей впервые в СССР исполнил скрипичный концерт Бенджамина Бриттена.

Среди записей Грюнберга особенно значительны скрипичный концерт Людвига ван Бетховена (дирижёр Яша Горенштейн) и все сонаты Бетховена для скрипки и фортепиано (с пианистом Дэвидом Уайлдом). Кроме того, Грюнберг принимал участие в записи знаменитой песни The Beatles «A Day in the Life» (1967), причём в ходе записи он «держал смычок своей скрипки громадной обезьяньей лапой»[1].

Преподавал в Гилдхоллской школе музыки, затем профессор Королевской академии музыки.

Напишите отзыв о статье "Грюнберг, Эрих"



Примечания

  1. [www.wingspan.ru/booksrus/benson/ben08.html Росс Бенсон. Пол Маккартни — личность и миф. Глава 8]

Отрывок, характеризующий Грюнберг, Эрих

– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.