Грюндгенс, Густаф

Густаф Грюндгенс
нем. Gustaf Gründgens
В роли Гамлета, 1936 год
Имя при рождении:	Gustav Heinrich Arnold Gründgens
Дата рождения:	22 декабря 1899(1899-12-22)
Место рождения:	Дюссельдорф, Северный Рейн-Вестфалия, Германская империя
Дата смерти:	7 октября 1963(1963-10-07) (63 года)
Место смерти:	Манила, Филиппины
Профессия:	актёр, театральный режиссёр
Гражданство:	Германия
Годы активности:	1920—1963
Театр:	Объединённый гражданский театр Киля, Гамбургский Камерный театр, Прусский Государственный театр, Немецкий театр
Роли:	Гамлет, Мефистофель, Филипп II и др.
Спектакли:	«Люди в отеле», «Фауст», «Аня и Эстер», «Разбитый кувшин», «Дон Карлос» и др.
Награды:
IMDb:	ID 0345073

Густаф Грюндгенс (нем. Gustaf Gründgens, полное имя Густав Генрих Арнольд Грюндгенс, 22 декабря 1899, Дюссельдорф — 7 октября 1963, Манила) — немецкий актёр, режиссёр театра и кино. Сестра Густафа Грюндгенса — известная шансонье Марита Грюндгенс.

Биография

Густав Генрих Арнольд Грюндгенс родился в семье коммерческого служащего. Посещал гимназию в Дюссельдорфе, католический интернат в Майене. В 1917 году он начал трёхмесячное обучение на продавца, но был призван на военную службу в пехоту; в результате ранения, не связанного с военными действиями, попал в госпиталь.

В 1918 году состоялся дебют Грюндгенса в качестве актёра солдатского театра в Саарбрюккене, позднее он получил должность начальника театральной канцелярии солдатского театра в Тале (Гарц). В 1919 году Грюндгенс поступил в Высшую школу сценического искусства при Дюссельдорфском театре; здесь он сыграл свои первые роли, провёл творческие вечера выступления на других площадках города. В 1920—1923 годах работал в театрах в Хальберштадте, Киле, Берлине, Гамбурге. В 1924 году состоялся его режиссёрский дебют. 24 июня 1926 года Грюндгенс женился на Эрике Манн, дочери Томаса Манна, брак с которой был расторгнут 9 января 1929 года.

До прихода к власти нацистов в 1933 году Грюдгенс не делал никакого секрета из своей «нетрадиционной ориентации».

В 1927 году Грюндгенс был принят в труппу Немецкого театра в Берлине. В 1929 году получил первое предложение режиссёрской работы в опере. В 1932 году поступил в Прусский государственный театр, где его первой ролью стал Мефистофель в «Фаусте» Гёте.

В 1934 году Грюндгенс был назначен интендантом Прусского государственного театра и получил звание государственного актёра. В 1936 году он стал прусским государственным советником; женился на актрисе Марианне Хоппе; в 1937—1945 годах занимал должность генерального интенданта Прусского государственного театра.

В 1938 и 1941 годах Грюндгенс осуществил оперные постановки в Берлине и Вене, в 1942 году выступал перед войсками в Норвегии. В 1943 году был зачислен ефрейтором в резервный взвод дивизии «Герман Геринг», которая некоторое время была расквартирована в Нидерландах. Конец войны застал Грюндгенса в Берлине.

Антибританский фильм «Дядюшка Крюгер» (Ohm Kruger, 1940) с участием Грюндгенса под названием «Трансвааль в огне» демонстрировался в 1948 году в Советском Союзе .

В послевоенные годы

В 1945 году Грюндгенс был арестован советскими органами госбезопасности и девять месяцев провёл в тюрьме. Однако спасённый им в своё время Эрнст Буш, называвший Грюндгенса «немецким Качаловым», отплатил добром за добро и добился его освобождения, поскольку был твёрдо уверен в том, что этот человек — не нацист. В 1946 году Грюндгенс смог вернуться в Немецкий театр в Берлине, и его первой ролью стал Воробьев в пьесе Л. Рахманова «Беспокойная старость». Выступал также в кабаре. В 1947—1951 годах был генеральным интендантом театра в Дюссельдорфе, с 1948 по 1952 год — президентом Союза театральных деятелей Германии, с 1951 по 1955 год — управляющим Новым театром в Дюссельдорфе, с 1955 года — генеральным интендантом и художественным руководителем Немецкого театра в Гамбурге, осуществил ряд оперных постановок в Кёльне и Милане. В 1959 году выступал с гастролями в Москве и Ленинграде, а в 1961 году — в Нью-Йорке.

В 1960 году на основе поставленного в Гамбурге спектакля «Фауст», в котором он исполнил роль Мефистофеля, Грюндгенс снял одноименный кинофильм. Летом 1963 года Грюндгенс отправился в кругосветное путешествие. В ночь с 6 на 7 октября 1963 года Грюндгенс умер в Маниле от желудочного кровотечения, вызванного передозировкой снотворного. Была ли вызвана смерть актёра самоубийством или несчастным случаем, осталось неизвестным. Грюндгенс был похоронен на Ольсдорфском кладбище в Гамбурге.

Грюндгенс и роман «Мефистофель»

Густаф Грюндгенс стал прототипом Хендрика Хёфгена, главного героя романа «Мефистофель» Клауса Манна (1936); однако далеко не всё в романе соответствовало действительности. Используя своё высокое положение, Грюндгенс оказывал помощь многим противникам режима; в частности, он спас от смертной казни актёра и певца, антифашиста Эрнста Буша, который обвинялся в государственной измене. Нанятые Грюндгенсом за собственный счёт адвокаты сумели доказать, что Буш, давно лишённый германского гражданства, в государственной измене обвиняться не может.

В 1966 году на основании жалобы приёмного сына Грюндгенса Петера Горски решением суда «Мефистофель» был запрещён как оскорбляющий честь и достоинство. В 1981 году Иштван Сабо экранизировал роман Клауса Манна, который после этого был опубликован большим тиражом.

Фильмография

Режиссёр

• 1932 Город стоит на голове / Eine Stadt steht kopf
• 1933 Финансы великого герцога / Die Finanzen des Großherzogs
• 1937 Каприолы / Kapriolen
• 1938 Шаг с пути / Der Schritt vom Wege
• 1939 Два мира / Zwei Welten
• 1940 Фридеман Бах / Friedemann Bach (художественный руководитель)

Актёр

• 1929 Я больше не верю в женщину / Ich glaub' nie mehr an eine Frau
• 1930 Ва-банк / Va Banque
• 1930 Фокус-покус / Hokuspokus
• 1930 Дантон / Danton
• 1930 Пожар в опере / Brand in der Oper
• 1931 Йорк / Yorck
• 1931 М — город ищет убийцу / M — Eine Stadt sucht einen Mörder
• 1931 Луиза, королева Пруссии / Luise, Königin von Preußen
• 1931 Графиня Монте Кристо / Die Gräfin von Monte Christo
• 1931 Похищение Моны Лизы / Der Raub der Mona Lisa
• 1932 Участник не отвечает / Teilnehmer antwortet nicht
• 1932 Флирт / Liebelei
• 1933 Туннель / Der Tunnel
• 1933 Прекрасные дни в Аранхуэсе / Die schönen Tage von Aranjuez
• 1934 Так закончилась любовь / So endete eine Liebe
• 1934 Черный егерь Йоханна / Schwarzer Jäger Johanna
• 1934 Наследство в Претории / Das Erbe in Pretoria
• 1935 Пигмалион / Pygmalion
• 1935 Девушка Йоханна / Das Mädchen Johanna
• 1936 Женщина без значения / Eine Frau ohne Bedeutung
• 1938 Пляска на вулкане / Tanz auf dem Vulkan
• 1941 Фридеман Бах / Friedemann Bach
• 1941 Дядюшка Крюгер / Ohm Krüger
• 1960 Стакан воды / Das Glas Wasser

Ссылки

• [www.deutsches-filminstitut.de/dt2tp0018l.htm Густаф Грюндгенс] на сайте Германского киноинститута
• [www.filmportal.de/df/9b/Uebersicht,,,,,,,,CA747D6888144CB1ADA68EA1604F7704,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,.html Густаф Грюндгенс] на сайте filmportal.de
• [www.hdg.de/lemo/html/biografien/GruendgensGustaf/index.html Густаф Грюндгенс] на сайте Германского исторического музея
• [seance.ru/n/47-48/portret-mefisto/moe-ischezlo-ya%E2%80%A6proza-gustafa-gryundgensa-izsbornika-o-kak-myiblagorodnyi Проза Густафа Грюндгенса (из сборника «О, как мы благородны»)]
• Интервью с Густафом Грюндгенсом [seance.ru/n/47-48/portret-mefisto/kak-eto-moglo-sluchitsya-imenno-so-mnoy/ Как это могло случиться именно со мной?], журнал «Сеанс» № 47/48
• Дунаева А. [seance.ru/n/47-48/portret-mefisto/gustaf/ Gustaf], журнал «Сеанс» № 47/48

Отрывок, характеризующий Грюндгенс, Густаф

Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.