Грязнов, Василий Васильевич
| Василий Васильевич Грязнов | |
| Дата рождения: |
ок.1840 |
|---|---|
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
Вильно |
| Научная сфера: |
архитектура |
| Место работы: |
1-я Виленская гимназия |
| Альма-матер: | |
Василий Васильевич Грязнов (ок. 1840)— 27 февраля 1909 — белорусский краевед, исследователь архитектуры, художник, педагог.
Содержание
Биография
Окончил Строгановское училище технического рисования по специальности «учёный рисовальщик и свободный художник по пейзажной живописи». Служил в качестве художника на «серебряной фабрике» С. И. Сазикова. В 1864 году по приглашению попечителя Виленского учебного округа И. П. Корнилова переехал в Вильно, где, как писал он художественному критику В. В. Стасову, «посвятил себя с пылкою юношескою страстью различным трудам… и в особенности по изысканию исторических памятников».
С 1862 года преподавал рисование и чистописание в 1-й Виленской мужской гимназии, упоминается в Памятной книжке Виленского учебного округа на 1895—1896 учебный год. Его коллегами по гимназии являлись преподаватель географии и редактор «Виленского Календаря» Николай Иванович Юницкий, историк Арсений Осипович Турцевич и другие, не менее яркие личности. С 1886 года преподает в женской гимназии[1][2].
Исследовательская деятельность и художественное творчество
«Есть в Вильне еще один почтенный и бескорыстный деятель по разработке местной истории, это преподаватель виленской мужской гимназии, художник В. В. Грязнов. Он на свои небогатые средства делает поездки в разные места Литвы и Беларуси, разыскивает древние памятники русской народности и делает с них акварельные виды и снимки. Услугами его частью уже воспользовался П. Н. Батюшков в своих „Памятниках русской старины в Западных губерниях“. Кроме того, некоторые его снимки с местно чтимых икон изданы в „Виленском Календаре на 1887 г.“. Но за всем тем в портфеле В. В. Грязнова накопилось значительное количество акварелей с древних памятников русской народности и православия в крае, которые следовало бы издать, но не в Вильне, где собственно нет и технических средств к художественному воспроизведению»,— писал в виленских записках Н. И. Петров[3].
Графика Грязнова обычно выставлялась в Петербурге на археологических съездах. Из его письма от 4 января 1900 года к И. П. Корнилову известно, что Петербургское общество архитекторов выставило 28 работ с изображениями белорусско-литовских исторических памятников[4].
Из работ В. Грязнова сохранились немногие. Так, известна его акварель с изображением Лидского замка. Картина написана с иной точки, нежели работы Ю. Пешки и В. Дмоховского. Утренние лучи солнца падают на восточную стену старого замка, от башен которого осталось лишь два останца. Над заросшим прудом возвышаются 16 бойниц[5]. Белорусский историк О. А. Трусов считает рисунок лучшим изображением Лидского замка[6].
Белорусская Сынковичская церковь св. Михаила известна как незаурядный памятник архитектуры. В. Грязнов, исследовав её, сделал несколько зарисовок.
В 1860-е гг. В. Грязнов первый исследовал и описал гродненскую Борисоглебскую (Коложскую) церковь, оставив свои впечатления в очерке, вышедшем в Вильно в 1893 году. Грязнов обнаружил в кладке церкви голосники, знаки на глине и высказал мысль, что церковь имела фресковую окраску:
«На боковой стороне многих кирпичей Коложской церкви замечаются рельефные знаки различного вида, которые представляют прямолинейные зигзаги, неизвестные знаки и славянские буквы, пятиконечную звезду и равноконечный древний византийский крест, а на некоторых они повторяются несколько раз».
В. Грязнов обнаружил в правой части алтаря закрашенные силуэты композиции «Святая Троица», в средней части ― крест, вверху между алтарными частями ― изображение солнца и луны.
Он сделал план и разрезы руин храма, детальный рисунок алтарного окна, виды южного и западного фасадов. Не глядя на то, что Грязнов рисовал церковь в 1856 году, и многое ему довелось восстанавливать по памяти или по наброскам, сделанным ещё до 1853 года, тем не менее, рисунки считаются весьма обстоятельными. Особенный интерес вызывает вид утраченного южного фасада. Согласно Грязнову, у церкви была деревянная вежа-звонница XVII—XVIII вв., которая уже к концу XIX века была разобрана. Эти рисунки Грязнова считаются в научной литературе первоисточниками[7][8].
Многие рисунки В. Грязнова стали иллюстрациями к книгам П. Батюшкова («Белоруссия и Литва», 1890), И. Корчинского («Древняя Коложская церковь во имя святых князей Бориса и Глеба в г. Гродно», 1908), третьему тому «Живописной России» (1882) и др.
Осматривая в 1864 году в Мозырском уезде церковь в Турове, Грязнов увидел среди разного хлама, ящик с углём. Высыпав его, он увидел в ящике старые рукописи, среди которых обнаружился письменный памятник XI века, получивший в научном мире название Туровского Евангелия[9].
Собрал богатую коллекцию предметов белорусской культуры и быта.
Напишите отзыв о статье "Грязнов, Василий Васильевич"
Примечания
- ↑ Серебряков М. В. Исторический очерк столетнего существования 1-й гимназии. 1803-1903. — Вильна, 1903. — Т. 1.
- ↑ Памятная книга Виленской губернии на 1890. — Вильна, 1890. — С. 124, 127.
- ↑ Петров Н. И. Из путешествия в Северо-Западный край // Киевская Старина. — Киев, 1889. — Т. XXIV. — С. 475.
- ↑ Алексеев Л. В. [adverbum.org/ru/alekseev-arheologija Василий Васильевич Грязнов] // Археология и краеведение Беларуси. XVI–30-е годы ХХ в.. — Мн.: Беларуская навука, 1996. — С. 121-122.
- ↑ Валерий Сливкин. [www.lida.info/analiticheskoe-issledovanie-o-lidskom-zamke/ Аналитическое исследование о Лидском замке]. Lida.info. Проверено 11 августа 2014.
- ↑ Трусов О. А. [pawet.net/library/history/city_district/common/murouadradzennie/%D0%94%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B8%D1%85_%D1%81%D1%82%D0%B5%D0%BD_%D0%B2%D0%BE%D0%B7%D1%80%D0%B0%D0%B6%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5._%D0%9F%D1%80%D0%BE%D1%88%D0%BB%D0%BE%D0%B5_%D0%B8_%D0%BD%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%8F%D1%89%D0%B5%D0%B5_%D0%9B%D0%B8%D0%B4%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D0%B7%D0%B0%D0%BC%D0%BA%D0%B0.html Древних стен возрождение. Прошлое и настоящее Лидского замка]. — Мн.: Полымя, 1990.
- ↑ Грязнов В. В. Коложская Борисоглебская церковь в г. Гродне. — Вильна: Типография А. Г. Сыркина, 1893. — 11 с.
- ↑ Трусов И. Г. Борисо-Глебская Коложская церковь. — Гродно: ООО «ЮрСаПринт», 2011. — 52 с. — ISBN 978-985-90187-2-5.
- ↑ Шумейко М. Ф. История белорусской археографии / Археография: курс лекций. — Минск: БГУ, 2005
Литература
- Каханоўскі Г. А. Археологія і гістарычнае краязнаўства Беларусі ў XVI—XIX стст. ― Мн., 1984
- Улащик Н. Н. Введение в изучение белорусско-литовского летописания. ― М., 1985
Отрывок, характеризующий Грязнов, Василий Васильевич
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
