Гадань
Гуада́ньи (итал. Guadagni) или Гада́ньи (итал. Gadagni) или Гада́нь (фр. Gadagne) — семья сначала флорентийских, а затем — лионских банкиров XIV — XVI веков.
Во Флоренции
История семьи Гуаданьи известна во Флоренции с 1290-х годов, где они выступают в это время в качестве купцов и банкиров. У них есть также филиалы в Париже и в Риме. Семья приобретает большую политическую власть в городе[1] — 1293 году один из членов семьи избирается гонфалоньером, в 1305 году Пьеро Гуаданьи повторяет этот успех. На протяжении XIV века семья является одной из самых заметных во Флоренции — будь то в торговых, политических или военных делах[2].
В 1434 году во Флоренции происходят внутренние раздоры, результатом которых является приход к власти Козимо Медичи Старого и изгнание из города семей его противников, одним из которых были Гуаданьи. Одним из изгнанных был Симон Гуаданьи, ответственный за семейное дело в Женеве и Лионе. Будучи изгнанным, он отправляется на некоторое время в Турин, а затем перебирается в Лион[2].
В Лионе
Симон Гуаданьи (или, на французский манер, Гадань) переезжает в Лион в середине XV века, с собой он перевозит некоторых из своих детей.
Один из этих детей — Тома I (Томмазо[3]) создаёт свою собственную компанию и преуспевает. Его избирают советником в 1501 году и консулом в 1505. В 1507 году Тома I связывается кровными узами с одной из самых знатных местных семей — Бюатье. В 1523 году он финансирует плаванье Джованни да Верраццано через Атлантику — к той земле, которая позднее станет называться Соединёнными Штатами Америки. При церкви Богородицы Комфорта, которую называют «церковью флорентийцев», от возводит часовню Святого Фомы для своей семьи, где он и будет позднее погребён[1].
Начиная с этой эпохи, семья Гадань финансирует итальянские войны королей Франции[1].
После смерти Тома I в 1533 году, ему наследует его племянник Тома II. Он продолжает ссуживать деньги королям и таким образом становится советником Франциска I. В 1537 году становится эшевеном. Финансурует создание чумной палаты в больнице при церкви Святого Лаврентия в Лионе. Приобретает у семьи Пьервив дом, ныне известный как «Дом Гадань» (сейчас там находится Исторический музей Лиона). Становится собственником замка Боргар в Сен-Жени-Лаваль[1][4].
После смерти Тома II ок. 1543 года, пока его дети Тома III и Гийом — несовершеннолетние, банк управляется опекунским советом в составе Тома Сертини и Альбисса дель Бене. В дальнейшем банк сливается с банком Каппони[5].
Некоторые члены семьи отходят от семейного бизнеса. Так, сын Тома I Гийом становится королевским офицером[1][4]. В XVII веке отпрыски семьи роднятся со знатными аристократическими родами: дочь Гийома (правнучка Тома I) Диана выходит замуж в 1584 году за Антуана де ля Бом д'Остена. Дочь Тома III Луиза выходит в 1598 году замуж за Жоржа де Галлеана, барона Веденского и основыват таким образом ветвь Галлеан-Гадань. Сын Гийома Бальтазар становится единственным наследником состояния отца[4].
Напишите отзыв о статье "Гадань"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Michel Francou. Armorial des Florentins à Lyon à la Renaissance, Éditions du Cosmogone, 2009, ISBN 978-2810300204. pages 26-27.
- ↑ 1 2 Giuseppe Iacono et Salvatore Ennio Furone, Les marchands banquiers florentins et l'architecture à Lyon au seizième siècle, Paris: Publisud, 1999. ISBN 9782866006839. p. 49
- ↑ [books.google.ru/books?id=uhHXNDDoAaYC&pg=PA490&lpg=PA490&dq=banca+gadagne&source=bl&ots=B30fwXRMoa&sig=LZ4-Z8hsyqv-c5t3dqeFimaRDbE&hl=ru&sa=X&ved=0CEcQ6AEwBmoVChMI3J-NsvvixwIVI4FyCh1r6wL9#v=onepage&q=banca%20gadagne&f=false Biografia universale antica e moderna. Volume VIII. Venezia: Presso Gianbattista Missiaglia, 1840. pp. 490-492.]
- ↑ 1 2 3 Édouard Lejeune, La saga lyonnaise des Gadagne, Lyon: Éditions lyonnaises d'art et d'histoire, 2004. ISBN 978-2841471539
- ↑ Pavel Ouvarov et Marie-Noëlle Baudouin-Matuszek, Banque et pouvoir au XVIe siècle : la surintendance des finances d'Albisse Del Bene, Bibliothèque de l'école des chartes, 1991.
Отрывок, характеризующий Гадань
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
