Гуайта, Энрике

Энрике Гуайта
Общая информация
Полное имя	Энрике Лукас Гонсалес Гуайта
Прозвище	Indio, Corsario Negro
Родился	15 июля 1910(1910-07-15) (113 лет) Ногая, Аргентина
Гражданство	Аргентина, Италия
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб
Карьера
Молодёжные клубы
1927—1928	Эстудиантес
Клубная карьера*
1928—1933	Эстудиантес	65 (33)
1933—1935	Рома	60 (43)
1936—1938	Расинг	57 (31)
1938—1940	Эстудиантес	27 (9)
Национальная сборная**
1933	Аргентина	3 (1)
1933	Италия (B)	1 (2)
1934—1935	Италия	10 (5)
1937	Аргентина	1 (0)
Международные медали
Чемпионаты мира
Золото	Италия 1934
Чемпионаты Южной Америки
Золото	Аргентина 1937
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Энри́ке Лу́кас Гонса́лес Гуа́йта (исп. Enrique Lucas Gonzales Guaita; 15 июля 1910 — 18 мая 1959), в Италии выступал под именем Энри́ко Гуа́йта (итал. Enrico Guaita) — аргентинский и итальянский футболист, нападающий. Чемпион мира 1934.

Биография

Энрике Лукас Гонсалес Гуайта родился 15 июля 1910 в Ногае, пригороде Буэнос-Айреса. Отец Энрике, Лукас Гонсалес, был футболистом, выступал в молодёжном составе «Расинга», но в главную команду так и не попал. Отец хотел реализовать свою мечту в сыне: в юношеском возрасте Луис Гонсалес отвел Энрике в клуб «Эстудиантес», в который Гуайта был принят, выступая в молодёжном составе команды.

12 апреля 1928 год, в возрасте 17-ти лет, Гуайта дебютировал в первой команде клуба в игре против «Индепендьенте», первая игра в «основе» вышла впечатляющей, Гуайта забил три мяча, а команды разошлись миром — 4:4. Таким образом Гуайта сразу стал игроком основы «Эстудиантеса», являя собой важную часть знаменитой атакующей линии команды, состоящей из Альберто Сосаи, Мануэля Феррейры, Мигеля Лаури, Алехандро Скопелли и самого Гуайты. Несмотря на великолепное нападение, в те годы Эстудиантес так и не стал чемпионом, довольствовавшись вторым местом в 1930 и третьим в 1931 году.

В 1933 году, Гуайту, как и многих других аргентинцев, пригласили в Италию в «Рому». Это вызвало сильные протесты тиффози «Эстудиантеса», которые не хотели отпускать своего лучшего бомбардира на Апеннины. Но Гуайта согласился, в основном по финансовым причинам: в Аргентине его заработная плата была 350 песо, а в Италии ему предлагали 1600 песо, там более что этого перехода жаждал президент «Эстудиантеса» Никола Ломбардо, самостоятельно выезжавший в Рим договариваться об условиях сделки с боссом римского клуба Ренато Сачердоти. 1 мая 1933 года в 6 утра Гуайта, вместе с двумя аргентинскими игроками Скопелли и Стагнаро, впервые вышел на берег Италии с корабля, приплывшего из Аргентины, через несколько дней он был уже в Риме, где аргентинских звёзд встречала большая толпа поклонников «Ромы» и журналистов различных изданий. Первую свою игру за «Рому» Гуайта сыграл в товарищеском матче с «Баварией», завершившемся со счетом 4:3, игру Гуайты пресса назвала медлительной, а самого Гуайту неповоротливым. Первый официальный выход Гуайты на поле пришёлся на первый матч итальянского чемпионата 10 сентября, в котором «Роме», в гостевом матче, противостояла «Брешиа», и в этом матче игра Гуайты, как и самой «Ромы», оставила много вопросов, римский клуб проиграл 0:1. Но следующий матч уже изменил мнение о Гуайте, 24 сентября «Рома» играла против «Фиорентины» и победила 3:1, два мяча забил Гуайта, на той игре присутствовал Витторио Поццо, тогдашний тренер сборной Италии, приметивший футболиста.

Для того времени было обычным присутствие иностранных футболистов в национальной сборной, Гуайту пригласили в первую итальянскую команду в 1934 году, его дебют состоялся 11 февраля в Турине, где итальянцы принимали Австрию, Италия в той игре победила 4:2, а два гола забил левый форвард итальянцев Гуайта. Этот успех и 14 голов в 32-х матчах в чемпионате позволили Гуайте поехать со сборной Италии на чемпионат мира 1934, в котором Италия стала чемпионом мира, а Гуайта забил один мяч в важнейшей полуфинальной игре против австрийской «Вундертим», который позволил итальянцам выйти в финал, где они обыграли в дополнительное время команду Чехословакии.

После чемпионата мира Гуайта продолжил играть за «Рому» и провёл лучший сезон в своей карьере, забив 28 мячей в 29 матчах и став лучшим бомбардиром чемпионата Италии со средней результативностью 0,965 гола за матч.

Осенью 1935 года в Италии начинается военный призыв мужского населения, все газеты пишут о готовящейся Итало-эфиопской войне. 19 сентября 1935 года трёх римских аргентинцев, Гуайту, Скопелли и Стагнаро, забирают в казарму для подготовки к военной службе. Аргентинцы уходят из казармы и садятся в такси, где их ждёт спортивный директор «Ромы» Бьянконе, там они совещаются:

— «Мы останемся в Риме?» — «Конечно, как и все другие футболисты „Ромы“.» — «Они не пошлют нас в Африку?» — «Будьте спокойны, Италия справится и без вас.» — «Это вам спокойно, мы же не хотим воевать за Италию, нам надо посоветоваться с аргентинским консульством. Может, они покажут нам возможность, как не брать в руки оружие».

Бьянконе оставил их у стен консульства, сказав, чтобы они приезжали на вечернюю тренировку. Вечером на тренировку аргентинцы не явились, тренер «Ромы» Барбесино не беспокоился, думая, что они задержались в консульстве. Вечером следующего дня в «Рому» поступает звонок о том, что аргентинцы с семьями сбежали. Их начинают преследовать, но поздно, выяснилось, что они на автомобиле Lancia Dilambda доехали до Ла Специи, потом на поезде от Санта Маргериты Лигуре доехали до Вентимильи, где перешли границу Франции и оттуда уплыли на пароходе в Южную Америку. Газеты назвали их «три предателя», а официальные власти обвинили в незаконном вывозе валюты, чтобы не дать возможность вернуться в Италию. Бегство трёх звезд «Ромы» оставило римский клуб почти без нападающих.

После бегства из Италии Гуайта выступал за клуб «Расинг», а завершил карьеру в родном «Эстудиантесе».

После окончания карьеры футболиста Гуайты работал на административных должностях в Южной футбольной лиге, в которой был президентом с 1953 по 1956 годы.

Энрике Гуайта умер 18 мая 1959 в возрасте 48 лет.

Достижения

• Чемпион мира: 1934
• Лучший бомбардир чемпионата Италии: 1934/35 (28 мячей)

Ссылки

• [web.archive.org/web/20071020025337/futbolfactory.futbolweb.net/index.php?ff=historicos&f2=00001&idjugador=436 Статья на futbolfactory.futbolweb.net]
• [www.enciclopediadelcalcio.com/Guaita.html Профиль на enciclopediadelcalcio.com]
• [www.storiedicalcio.altervista.org/guaita.html Статья на storiedicalcio.altervista.org]
• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=23677 Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)

</div>

Отрывок, характеризующий Гуайта, Энрике

Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.