Губар, Павел Викентьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Павел Викентьевич Губар
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Па́вел Вике́нтьевич Губар (25 января 1885, Гродненская губерния13 марта 1976, Ленинград) — российский и советский коллекционер, библиофил.





Биография

Как указывал сам П. В. Губар, его отец и мать — крестьяне села Межеречье Волковысского уезда Гродненской губернии.

Губар, окончив Рижский Политехнический институт, в 1911 году приехал в Санкт-Петербург и занял должность инженера на заводе фирмы Сан-Гали. Ещё учась, он проходил практику на одном из петербургских заводов и однажды, в поисках необходимой технической литературы, попал на Александровский рынок, «где был поражен множеством книжных лавок, лавчонок и книжных развалов». Здесь он, впоследствии, познакомился с П. А. Ефремовым, которого современники называли «живой летописью русской литературы и справочной энциклопедией по русской иконографии в широком её значении». Позже Губар вспоминал:

Пользуясь и руководствуясь советами Петра Александровича, я начал собирать и подбирать книги XVIII и XIX вв., главным образом иллюстрированные издания, а также альбомы, рисунки и акварели, литографии и гравюры, как бытовые, так и с видами Петербурга и его окрестностей, Москвы и др. городов. Позднее начал собирать Rossica, фейерверки и др. издания по искусству с учётом, что всё должно быть только в хорошем и отличном виде и сохранности.

[1]

Позже пришла очередь книг и материалов, связанных с А. С. Пушкиным и его эпохой, а на смену Александровскому рынку пришли букинистические магазины и, прежде всего, магазин Н. В. Соловьёва, куда поступали целые библиотеки, из которых можно было быстро пополнять коллекцию.

В 1913 году он был командирован на стажировку в Англию, где провел полгода. Затем, до революции 1917 года Губар работал инженером на Восточно-Китайской железной дороге (Харбин), в Кронштадтском военном порту; с 1920-х годов — главным инженером, руководителем проекта крупных строительных организаций и институтов СССР.

В 1918 году П. В. Губар содействовал передаче Публичной библиотеке в Петрограде большой, свыше сорока тысяч томов, библиотеки издателя газеты «Новое время» А. С. Суворина.

В годы НЭПа, в 1923—1927 годах, он был владельцем, основанного им совместно с Н. М. Волковым, букинистического магазина «Антиквариат»[2] на Невском проспекте, 72.

Коллекция

Коллекция была подарена музею А. С. Пушкина в 1977 году вдовой собирателя Анастасией Григорьевной Ливер (1899—1980).

Сердце книжной коллекции, насчитывающей около 3 тысяч единиц, — пушкиниана, в составе которой 73 издания произведений поэта, из них 22 — прижизненных; 6 собраний сочинений поэта, пушкинистика XIX — первой трети XX века, переводы произведений Пушкина на европейские языки. В книжном собрании имеются также редчайшие издания XVIII века, но основу составляют книги XIX века: первые прижизненные, редкие и иллюстрированные издания Г. Р. Державина, И. А. Крылова, В. А. Жуковского, Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова, Н. А. Некрасова.

Один из раритетов книжной коллекции — конволют из собрания П. А. Ефремова — редчайший «Театральный альбом» (1842—1843), который Ефремов дополнил портретами артистов и изображениями сцен из балетов и спектаклей из других изданий.

Уникальна часть коллекции, посвящённая изображениям фейерверков и иллюминаций — 50 изданий, среди которых редчайшие: фейерверк 1741 года в честь Иоанна Антоновича, 1762 года — в честь императора Петра III.

Важной частью коллекции является собрание видов русских городов, в первую очередь — Санкт-Петербурга. Историю Петербурга в коллекции последовательно отражают: гуаши и акварели Ж. Б. де ла Траверса[3], гравюры Б. Патерсена[4][5] и М. Дюбурга[6] Петербурга конца XVIII века; гуаши И. В. Барта[7] 1810-х годов; акварели Е. И. Есакова, К. Ф. Сабата[8], А. П. Брюллова, Г. Г. Чернецова Петербурга 1820-х годов; издания А. Плюшара «Виды Петербурга и пригородов» (1824, 1825, 1826), серия литографий Общества поощрения художников, работы А. Е. Мартынова и С. Ф. Галактионова[5]; акварели B. C. Садовникова[9], И. И. Шарлеманя, литографии А. Дюрана, издательская серия И. Дациаро. Петербургская тема коллекции завершена печальными аккордами: «Петербург в 21 году» М. Добужинского — альбом из 12 литографий, изданный Комитетом популяризации художественных изданий и «Петербург. Руины и возрождение» П. А. Шиллинговского (1923) — изданный Полиграфическим отделом Академии художеств альбом (10 гравюр на дереве и 7 листов литографированного текста, тираж 500 экземпляров, ручная печать).

Напишите отзыв о статье "Губар, Павел Викентьевич"

Примечания

  1. Казанков, 1985.
  2. [www.radmuseumart.ru/pages/index.asp?id_pages=224&id_header=9 Книготорговец и антиквар В. И. Клочков и его ученик Н. М. Волков]
  3. Александрова Н. И. Жан Балтазар де Ла Траверс: путешествующий по России живописец. — М.: Жираф, 2000. В коллекции П. В. Губара — 9 произведений художника.
  4. В коллекции П. В. Губара 18 гравюр этого художника. Весьма редким является заглавный лист к серии петербургских видов 1799 г. — аллегорическое изображение памятника Петру I с богом морей Посейдоном, сидящим у основания Гром-камня.
  5. 1 2 Произведения Траверса, Патерсена, Мартынова и Галактионова П. В. Губар приобрёл в составе коллекции Н. К. Синягина, 1481 лист которой он продал в 1919 году Центральному комитету государственных библиотек, откуда они поступили в Публичную библиотеку. Из собрания Синягина, по воспоминаниям Ф. Г. Шилова: [даниловский-край.ярославль.рф/files/item_100-shilov.pdf «Записки старого книжника»], «очень много книг ушло совсем в другую сторону — Губар продал их в Вашингтонскую библиотеку… Для себя лично Губар оставил все первые издания Пушкина… Между рисунками был подлинный рисунок Пушкина, рисунки Брюллова к новоселью Смирдина. Однако впоследствии он стал всё это продавать, чем и занимался много лет. Так распылилась замечательная библиотека Синягина. До сих пор время от времени попадаются ещё книги с синим и красным ярлыком — экслибрисом (кстати, довольно безвкусным) Синягина.»
  6. Художник-иллюстратор Мэттью Дюбург (M. Dubourg, 1786—1838)
  7. Иоганн Вильгельм Готфрид Барт (Barth J.W.G., 1779—1851). В период 1810—1822 годов, по поручению прусского короля он жил, путешествовал и работал в России. В Русском музее, Эрмитаже, других музеях России и Германии имеется более двух десятков его работ; в коллекции П. В. Губара — шесть гуашей: четыре вида Латвии и два вида Петербурга.
  8. Карл Фридрих Сабат (1782—1843). С 1810 года жил в России. С 1815 года состоял на службе в Дирекции Императорских театров в качестве художника-декоратора и актёра. В 1820-х годах участвовал в издании Обществом поощрениях художников литографированной серии видов Петербурга и окрестностей; работал вместе с С. П. Шифляром и К. П. Беггровым.
  9. В коллекции П. В. Губара — 18 акварельных рисунков с видами Петербурга 1830—1860-х гг., а также рабочий альбом художника 1846 г. (75 эскизных рисунков карандашом и акварелью), 44 литографии и 5 хромолитографий с его оригиналов.

Литература

  • Казанков Б. Е. Библиофил Павел Викентьевич Губар // Книга. Исследования и материалы.. — М., 1985. — № 51.
  • Вуич Л. [nasledie-rus.ru/podshivka/6603.php Собиратель санкт-петербургских древностей] // Наше Наследие. — 2003. — № 66. — С. 30—38. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0234—1395&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0234—1395].
  • Уманцева М. [nasledie-rus.ru/podshivka/6604.php Петербург в Москве] // Наше Наследие. — 2003. — № 66. — С. 39—47. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0234—1395&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0234—1395].
  • Сигрист А. Библиотека П. В. Губара // Альманах библиофила. — 1979. — Вып. 6.
  • Петрицкий В. А. [polygraphicbook.narod.ru/text/statiy/4/57.htm Губар Павел Викентьевич] — Книга: Энциклопедия / Редкол.: И. Е. Баренбаум, А. А. Беловицкая, А. А. Говоров и др.. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. — 800 с. — ISBN 5—85270—312—5.
  • Дар Губара: Собрание Павла Викентьевича Губара в музеях и библиотеках России. — Ассоциация «ЭКОСТ», 2006 — с. 229.

Ссылки

  • [www.pushkinmuseum.ru/?q=collection/kollekciya-pavla-vikentevicha-gubara Собрание коллекционера П. В. Губара]


Отрывок, характеризующий Губар, Павел Викентьевич

– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.