Губонин, Михаил Ефимович

Михаил Ефимович Губонин
Место рождения:	село Болшево, Мытищинская волость, Московский уезд, Московская губерния (ныне микрорайон г. Королёв, Московская область)

Михаил Ефимович Губо́нин (24 июня 1907, село Болшево, Мытищинская волость, Московский уезд, Московская губерния — 9 октября 1971, Москва) — советский художник, архивист, автор ряда трудов по истории Русской православной церкви.

Биография

Родился в семье состоятельного специалиста по меховому делу, потомок строителя железных дорог Петра Ионовича Губонина.

Учился в Московском художественном училище на живописном отделении. Часто посещал богослужения в храмах Москвы, в особенности Сретенского монастыря на Лубянке; тесно подружился с иеромонахом Иеронимом (Захаровым) (впоследствии епископ Ростовский). Был иподиаконом епископа Коломенским Петра (Руднева), последнего настоятеля Богоявленского монастыря и последним благочинным монастырей Москвы, а также поддерживал отношения с епископом Гомельским Тихоном (Шараповым), которые находились в церковно-политической орбите настоятеля Данилова монастыря архиепископа Феодора (Поздеевского) .

С детства был близко знаком с будущим патриархом Пименом (Извековым), с которым они вместе росли.

По окончании Московского художественного училища, с 1928 года работал в различных издательствах. Был арестован и 15 мая 1930 года; Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ СССР приговорен по статье 58-10 УК РСФСР к трехлетней ссылке в Среднюю Азию (реабилитирован 4 марта 1940 года по Постановлению Особого Совещания НКВД СССР). Ссылку отбывал в Шахрисябзе и Термезе, а затем в Бек-Буди Узбекистан. 15 мая 1933 года был освобождён с ограничением места жительства (зона 101 км от Москвы).

В 1938 году женился на Клавдии Петровне Мироновой — ведущей хористке руководимого Александром Свешниковым хора, которая также пела в церковном хоре: вначале Богоявленского собора в Дорогомилове, позже — в кафедральном Богоявленском соборе в Елохове, в патриаршем хоре под управлением Виктора Комарова.

22 июля 1941 года был призван на военную службу; войну закончил в звании гвардии старшего лейтенанта с тремя орденами и пятью медалями.

В 1946 году лишился жены. Спустя два года женился на сестре покойной жены Зое Петровне Мироновой, которая после кончины М. Е. Губонина стала хранительницей его архива.

В конце 1947 года был привлечён к работ над созданием сени над ракой мощей святителя Алексия Московского в Богоявленском соборе: выполнил рисунки резьбы по дереву. С 1948 года работал над реставрацией и росписью храмов в Москве и других городах (Куйбышев, Астрахань и т. д.).

Получал заказы на изготовление различных предметов лично от патриарха Алексия (Симанского). В частности, изготовил Патриаший куколь для интронизации последнего.

В 1961—1967 годы работал художником на кондитерской фабрике «Красный Октябрь». Автор этикеток к какао и шоколаду «Золотой ярлык», конфетам «Вишня в шоколаде», «Садко», «Ну-ка, отними!», «Красная шапочка» и др. Автор классической этикетки «Советского шампанского».

В половине 1960-х годов начал сотрудничать с Издательским отделом Московской Патриархии. Был автором дизайна обложки Журнала Московской Патриархии (дизайн использовался вплоть до 1990-х годов).

Составил многотомный труд, посвященный Патриарху Тихону (Беллавину) и истории Русской Церкви (общий объём архива — около 14 тысяч страниц машинописного текста), а также продолжение труда Павла Строева — епархиальные списки иерархов Российской церкви.

Своё понимание задачи собирателя и комментатора церковных документов выразил так: «Фальсифицировать историю не только общественное преступление, но, рассуждая с церковных позиций, и немалый грех, ибо сознательно искажались бы провиденциальные минувшие пути человека в его земном движении к вечности, правдивое отображение и изучение коих всегда назидательно и практически полезно для избежания пагубных повторных заблуждений в будущем». М. Е. Губонин ставил перед будущими историками задачу, выполнения которой постоянно добивался сам, — «сохранить первоначальный, действительный, не искаженный переписками текст того или иного документа…».

На основе собранных им материалов в 1994 году вышла книга «Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти»; книга сразу «стала одним из самых цитируемых церковно-исторических изданий и одновременно — образцом подлинно церковного исторического труда».

Скончался 9 октября 1971 года; похоронен в Москве на Долгопрудненском кладбище (уч. 105).

Труды

Посмертно изданы:

• Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917—1943: Сб. в 2-х частях / Сост. М. Е. Губонин; Редакторы: Протоиерей Владимир Воробьев, Иеромонах Дамаскин (Орловский). — М.: Издательство Православного Свято-Тихоновского Богословского института, 1994. — 1064 с. — 200 000 экз. — ISBN 5-7429-0001-5. (в пер.)
• Патриарх Тихон и история русской церковной смуты. — СПб.: СатисЪ, 1994. — 448 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-7373-0013-7. (в пер.)
• История иерархии Русской Православной Церкви: Комментированные списки иерархов по епископским кафедрам с 862 г. (с приложениями) / Работа начата М. Е. Губониным в 1969—1971 гг. и продолжена в 2004—2006 гг. исследовательской группой в составе: к.и.н. П. Н. Грюнберг (руководитель), к.и.н. Ф. А. Гайда, Е. Н. Грюнберг, И. П. Кирпичёв, Н. А. Кривошеева. — М.: ПСТГУ, 2006. — 928 с. — 1000 экз. — ISBN 5-7429-0143-7, ISBN 978-5-7429-0143-3. (в пер.)
• Современники о патриархе Тихоне: В 2-х томах / Сост. М. Е. Губонин. — М.: ПСТГУ, 2007. — Т. I, II. — 768, 754 с. — (Материалы по новейшей истории Русской Православной Церкви). — 2000 экз. — ISBN 978-5-7429-0301-7, ISBN 978-5-7429-0303-1. (в пер.)

Ссылки

• [www.pstbi.ccas.ru/bin/db.exe/no_dbpath/cnt/ans/newmr/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6Xbu1su4ifOWh66mctO0cem03t8Wgfe8ctk* Губонин Михаил Ефимович ]
• [ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?5_2853 Губонин Михаил Ефимович] сайт Русское Православие
• [pstgu.ru/news/university/2011/10/09/32339/] Биография

Отрывок, характеризующий Губонин, Михаил Ефимович

– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.