Религиозные войны во Франции

См. также: Религиозные войны

Религиозные или гугенотские войны — серия затяжных гражданских войн между католиками и протестантами (гугенотами), которые раздирали Францию при последних королях династии Валуа, с 1562 по 1598 годы. Во главе гугенотов стояли Бурбоны (принц Конде, Генрих Наваррский) и адмирал де Колиньи, во главе католиков — королева-мать Екатерина Медичи и могущественные Гизы. На ход событий во Франции пытались влиять её соседи — Елизавета Английская поддерживала гугенотов, а Филипп Испанский — католиков. Войны закончились восшествием Генриха Наваррского на французский престол и изданием компромиссного Нантского эдикта (1598).

Предыстория 1559—1562

Поводом к первой войне послужил Амбуазский заговор и его жестокое подавление Гизами. После прихода к власти Франциска II фактическое руководство страной стал осуществлять род Гизов во главе с герцогом Франсуа де Гизом и его братом кардиналом Шарлем Лотарингским, которые увеличили масштабы преследования гугенотов, введя смертную казнь за тайные религиозные сборища. Был осуждён и повешен советник Парижского парламента кальвинист А. де Бур (1559). Среди высшей французской аристократии было очень сильно недовольство Гизами. В 1560 оппозиционеры составили заговор, руководителем которого стал перигорский дворянин Ла Реноди. Они хотели захватить короля и арестовать Гизов. Эти события и вошли в историю как Амбуазский заговор. Узнав о попытке переворота, Гизы пошли на уступки: 8 марта 1560 они приняли закон, запрещающий религиозные гонения. Но вскоре Гизы отменили Мартовский эдикт и жестоко расправились с заговорщиками. Принц Конде был арестован и приговорён к смерти. Его спасла лишь внезапная кончина Франциска II 5 декабря 1560. Суть самого заговора состояла в том, что раздражённые влиянием Гизов на молодого короля Франциска II и королеву Марию Стюарт (которая была из Гизов по матери), гугеноты, во главе с принцем Конде, планировали выкрасть монарха прямо из Амбуазского замка.

На престол взошёл несовершеннолетний король Карл IX, а фактическая власть оказалась в руках его матери Екатерины Медичи. Гизы стали терять влияние, а Людовика Конде освободили и приблизили ко двору. Антуан Наваррский был назначен генерал-лейтенантом Французского королевства. Екатерина пыталась проводить политику веротерпимости и примирения между всеми религиозными конфессиями (Генеральные штаты в Орлеане 1560 и Понтуазе 1561, диспут в Пуасси 1561). В январе 1562 был издан Сен-Жерменский (Январский) эдикт, по которому гугеноты могли исповедовать свою веру за городскими стенами или в частных городских домах. Но Гизы и сторонники прежней власти, недовольные уступками протестантам и ростом влияния Конде, образовали т. н. «триумвират» (Ф. де Гиз — Монморанси — Сент-Андре). Триумвиры начали переговоры с католической Испанией о совместной борьбе против протестантов.

Первая война 1562—1563

1 марта 1562 герцог де Гиз напал на совершавших богослужение гугенотов в местечке Васси в Шампани. Было убито несколько десятков человек и ранено около 100 участников собрания. Триумвиры захватили Карла IX и королеву-мать в Фонтенбло и вынудили их отменить Январский эдикт. После этого Конде и его сподвижник Франсуа д’Андело взяли Орлеан, превратив город в столицу гугенотского сопротивления. Был заключён союз с Англией, где в то время правила королева Елизавета I, оказывавшая активную поддержку протестантам всей Европы, и с германскими протестантскими князьями. Триумвиры взяли Руан (май-октябрь 1562), помешав объединению сил англичан и гугенотов в Нормандии; во время этих боёв погиб Антуан Наваррский. Вскоре к Конде прибыло подкрепление из Германии, гугеноты приблизились к Парижу, но неожиданно вернулись обратно в Нормандию. 19 декабря 1562 при Дрё принц Конде был разбит католиками и попал в плен; но протестанты убили вражеского маршала Сент-Андре и взяли в плен коннетабля Монморанси. Возглавивший гугенотов адмирал Колиньи вернулся в Орлеан. Гиз осадил город, но неожиданно для всех был убит гугенотом Польтро де Мере. Ослабленные потерей своих лидеров, обе партии начали искать мира. Стремилась к этому и королева-мать Екатерина, после смерти Франциска II доверившая управление государством умеренному канцлеру Мишелю де Лопиталю. В марте 1563 лидеры гугенотов и католиков при посредничестве королевы подписали Амбуазский мир, гарантировавший кальвинистам свободу вероисповедания в ограниченном кругу областей и владений. Его условия в главном подтверждали Сен-Жерменский эдикт.

• Вожди католиков
• Henri duc de Guise.jpg

  Генрих де Гиз, принц Жуанвиль

• Mayenne-charles.jpg

  Шарль де Гиз, герцог Майенн

• Charles de Lorraine.jpg

  Кардинал Людовик де Гиз

• Catherine de Lorraine.jpg

  Катрин де Гиз, герцогиня Монпансье

• Вожди умеренных
• Clouet-montmorencyanne.jpg

  Анн де Монморанси

• Michel-Hospital.jpg

  Мишель де л’Опиталь

• Cardinal-bourbon.jpg

  Кардинал де Бурбон

• Nicholas Hilliard 002.jpg

  Франсуа Анжуйский

• Вожди гугенотов
• François Clouet - Admiral Gaspard II de Coligny.jpg

  Гаспар де Колиньи

• Louis prince de Condé.jpg

  Принц Людовик де Конде

• Conde-henri.jpg

  Принц Генрих де Конде

• Henrinavarre.jpg

  Генрих Наваррский

Вторая война 1567—1568

Вторая война началась с того, что Гизы, не удовлетворённые уступками гугенотам, стали подготавливать международный альянс католических держав. Гугеноты во главе с Колиньи отреагировали на это союзом с Елизаветой Английской и протестантским пфальцграфом Вольфгангом Цвайбрюкенским, который привёл на помощь гугенотам 14 000 своих подданных, положив начало традиции вмешательства пфальцграфов во французские гражданские войны, просуществовавшей до конца века.

В сентябре 1567 года принц Конде возобновил свой план похищения короля, на этот раз Карла IX, из Мо. Одновременно открыто объявили себя гугенотами жители Ла-Рошели и ряда других городов, а в Ниме произошла резня католических священников. В ноябре в битве при Сен-Дени сложил голову коннетабль Монморанси. Королевская казна была пуста, командовать армией было некому, что заставило короля пойти на мир в Лонжюмо (март 1568), который не решил ни одного вопроса и служил лишь отсрочкой крупномасштабных боевых действий.

Третья война 1568—1570

Вооружённое противостояние возобновилось с наступлением осени, когда свобода вероисповедания была в очередной раз отменена, а на подмогу гугенотам прибыл отряд голландских протестантов во главе с Вильгельмом Оранским. Екатерина Медичи попыталась взять инициативу в свои руки и вернула ко двору Гизов, кальвинистских проповедников выдворяли из Франции, дело шло к аресту Конде и Колиньи.

В марте 1569 года принц Конде был убит при Жарнаке, и адмирал Колиньи принял командование силами протестантов от имени юных принцев — Конде-младшего и Генриха Наваррского. Несмотря на поражение при Монконтуре, он сумел соединиться с графом Монтгомери и овладеть Тулузой. В августе 1570 года король подписал Сен-Жерменский мир с существенными уступками гугенотам. По условиям мира королю Наваррскому была обещана рука сестры короля, Маргариты.

Четвёртая война 1572—1573

За время после Сен-Жерменского мира Колиньи овладел доверием короля, что вызывало раздражение как королевы-матери, так и Гизов. Бракосочетание Генриха Наваррского и Маргариты Валуа обернулось страшной резнёй гугенотов на улицах Парижа и других городов, вошедшей в историю как Варфоломеевская ночь. Среди жертв насилия был и Колиньи. Попытки выбить гугенотов из Сансера и Ла-Рошели, впрочем, закончились безрезультатно. В 1573 году был издан эдикт, подтвердивший право гугенотов на отправление протестантских обрядов в Ла-Рошели, Монтобане и Ниме.

Пятая война 1574—1576

Война вновь разгорелась после смерти Карла IX и возвращения во Францию из Польши его брата Генриха III, который приблизил себя к Гизам браком с Луизой Лотарингской. Новый король не контролировал регионы: в Шампань вторгся пфальцграф Иоганн, южными провинциями самоуправно заведовал Анри де Монморанси. В целях стабилизации ситуации король одобрил Монсьёрский мир 1576 года, даровавший гугенотам свободу вероисповедания за пределами Парижа.

Шестая война 1576—1577

Затишье было крайне непродолжительным и было использовано Гизами для сплочения «правоверных» под знаменем Католической лиги. Генеральные штаты в Блуа не смогли разрешить накопившихся противоречий. Под давлением лиги Генрих III по Бержеракскому договору 1577 года отказался от уступок, сделанных гугенотам годом ранее.

Седьмая война 1579—1580

Ключевой фигурой седьмой войны был брат короля, Франсуа Анжуйский, который при поддержке Вильгельма Оранского провозгласил себя графом Фландрии и герцогом Брабанта и вмешался в восстание голландских протестантов против испанской короны на стороне первых. Между тем молодой принц Конде завладел Ла-Фером в Пикардии. Боевые действия официально завершил мир во Флё (1580).

«Война трёх Генрихов» 1584—1589

Смерть герцога Анжуйского и бездетность Генриха III сделали наследником французского престола отлучённого папой от церкви главу гугенотов — Генриха Наваррского. Поскольку он не собирался менять веру, Генрих Гиз при поддержке Католической лиги и Екатерины Медичи стал готовить почву к переходу престола в собственные руки. Это привело к его разрыву с королём, который намеревался любой ценой сохранить корону в руках потомков Капета.

Развернулась война трёх Генрихов — короля, Бурбона и Гиза. При Кутра погиб королевский главнокомандующий Анн де Жуайез. В мае 1588 года («день баррикад») парижане восстали против нерешительного короля, который вынужден был бежать из столицы. Екатерина Медичи достигла с лигой компромисса о передаче престола последнему католику среди Бурбонов — кардиналу де Бурбону, заточённому королём в Блуаском замке.

После того, как Гизы организовали вторжение в Салуццо войск герцога Савойского, в конце 1588 года и начале 1589 по Франции прокатилась волна наёмных убийств, жертвами которой стали основные действующие лица — Генрих Гиз и его младший брат, Людовик Лотарингский, кардинал де Гиз, и король Генрих III. Престарелый кардинал де Бурбон, в котором лига видела нового короля Карла X, также умер, отказавшись от престола в пользу Генриха Наваррского.

«Завоевание королевства» 1589—1593

Наваррский король принял французскую корону под именем Генриха IV, но в первые годы своего правления ему приходилось защищать свои права на трон от оставшихся Гизов — Шарля де Гиза, герцога де Майенна, который держал в своих руках Нормандию, и Филиппа Эммануэля, герцога де Меркёра, который, прикрываясь правами жены, пытался восстановить суверенность Бретани.

В марте 1590 года новый король одержал важную победу при Иври, но попытки взять Париж и Руан не приносили успеха ввиду противодействия испанцев во главе с Алессандро Фарнезе, которые, вопреки салическому порядку престолонаследия, пытались посадить на престол внучку Генриха II по женской линии — инфанту Изабеллу Клару Евгению.

К 1598 году Франция была окончательно объединена под скипетром Генриха IV. Испанская корона признала это по Вервенскому миру. В том же году был издан знаменитый Нантский эдикт, признавший свободу вероисповедания и положивший конец религиозным войнам. После смерти Генриха IV их возобновит кардинал Ришельё своим противостоянием с Анри де Роганом у стен Ла-Рошели.

Библиография

• Pierre Miquel, Les Guerres de religion, Paris : Librairie Arthème Fayard, 1980 (réédition). Chronologie détaillée, Index détaillé, bibliographie (27 p). 596 p.
• James Wood, The king’s army : warfare, soldiers, and society during the wars of religion in France, 1562—1576, New York, Cambridge University Press, 1996.
• Arlette Jouanna (dir.), Histoire et dictionnaire des guerres de religion, 1559—1598, Robert Laffont, coll. " Bouquins ", 1998 (ISBN 2-221-07425-4) ;
• Jean-Marie Constant, Les Français pendant les guerres de Religion, Hachette Littératures, 2002 (ISBN 2-01-235311-8) ;
• Denis Crouzet :
  • Dieu en ses royaumes: Une histoire des guerres de religion, Champ Vallon, Paris, 2008. (ISBN 287673494X, ISBN 978-2876734944)
  • Les Guerriers de Dieu. La violence au temps des troubles de religion (v. 1525-v. 1610), Champ Vallon, collection " Époques ", 2005 (1re édition 1990) (ISBN 2-87673-430-3)
  • La Genèse de la Réforme française 1520—1562, SEDES, coll. " Histoire moderne " #109, Paris, 1999 (1re édition 1996) (ISBN 2-7181-9281-X) ;

См. также

• Хронология религиозных войн во Франции
• Протестантизм во Франции

Отрывок, характеризующий Религиозные войны во Франции

Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.