Эберлейн, Гуго

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гуго Эберлейн»)
Перейти к: навигация, поиск
Гуго Эберлейн
Псевдонимы:

М. Альберт

Дата рождения:

4 мая 1887(1887-05-04)

Место рождения:

Заальфельд

Дата смерти:

16 октября 1941(1941-10-16) (54 года)

Место смерти:

Москва

Партия:

СДПГ
КПГ

Основные идеи:

коммунизм

Гуго Эберлейн (нем. Hugo Eberlein, псевдоним М. Альберт; 4 мая 1887, Заальфельд — 16 октября 1941, Москва) — немецкий политический деятель, коммунист, деятель Коминтерна.





Биография

Родился 4 марта 1887 года в Заальфельде. По профессии — печатник-литограф. Был активным работником юношеской секции профсоюза литографов Берлина. В 1906 году вступил в СДПГ. Мобилизованный в начале Первой мировой войны, он вскоре дезертировал из армии и стал активным нелегальным работником группы «Интернационал» и затем «Союза Спартака».

В 1918 один из основателей Коммунистической партии Германии, член её ЦК. В марте 1919 года был делегатом компартии Германии на учредительном съезде Коминтерна. В 1921—1933 годах — депутат прусского ландтага. Делегат IV и VII конгрессов Коминтерна. В 1922 году — член Исполкома Коминтерна и секретарь Исполкома Коминтерна. В 1928 после дела Витторфа исключён из ЦК КПГ и ИККИ как «примиренец» (сторонник единого фронта с социал-демократами). В 1935 году — член Интернациональной контрольной комиссии. В 1933 после прихода к власти нацистов бежал во Францию. Жил в Страсбурге, в Швейцарии. В 1937 году приехал в СССР. 26 июля 1937 года арестован. 5 мая 1939 года приговорён к 15 годам ИТЛ. 30 июля 1941 года повторно судим, приговорён ВКВС СССР к расстрелу. Расстрелян 16 октября 1941 года, место захоронения — полигон «Коммунарка». Реабилитирован в октябре 1956 года[1].

Сын Гуго Эберлейна Вернер провёл несколько лет в советских лагерях, проживал в ГДР, был переводчиком Н. С. Хрущёва на его встречах с лидерами ГДР.

Именем Гуго Эберлейна в ГДР был назван 2-й гвардейский полк.

Обстоятельства смерти

По свидетельству Айно Куусинен, помощницы Зорге, незадолго до этого отозванной из Японии, она видела, как в 1938 году на причале в Архангельске был застрелен Гуго Эберлейн:

«В ожидании приказа о погрузке долго стояли на причале. Мы, двадцать девять женщин, находились в конце длинной колонны, впереди стояли сотни заключенных-мужчин. Вдруг кто-то окликнул меня по имени. Я даже вздрогнула, узнав Гуго Эберлейна, своего старого друга со времен Коминтерна. Он подошел. Передвигался он с огромным трудом: был очень болен. Я спросила, откуда он — из Берлина? Он сказал — из Парижа. По приказу Коминтерна ЦК германской компартии был в 1934 году переведен в Париж. Эберлейна вызвали в Москву телеграммой, он был арестован на вокзале, сразу по прибытии. Он успел мне сказать: — Ни в коем случае не нервничайте и прежде всего — никогда не плачьте. Когда мы отсюда вырвемся, скажем им все. Потом охранник отвел его в строение неподалеку. От двери Эберлейн ещё раз успел махнуть мне рукой. Из его друзей я была последней, кто его видел. Больных, чтобы не возиться с ними в дороге, за тем зданием расстреливали. Когда мы поднялись на судно, я спросила у начальника перевозки, что сделали с немцем. Он цинично ответил: — Я не могу брать на свою ответственность перевозку такого больного человека. Его тело так распухло, что он наверняка бы умер в дороге. Так ему лучше: хоть не надо в дороге мучиться.

В начале деятельности Коминтерна Гуго Эберлейн представлял в нём германскую компартию.

Он был другом и доверенным человеком Ленина, женат был на воспитаннице Ленина.

Эберлейн был искренний, открытый человек, большой идеалист.

Не знаю, что стало с его женой».[2]

Напишите отзыв о статье "Эберлейн, Гуго"

Примечания

  1. [lists.memo.ru/d38/f15.htm Эберлейн Гуго]
  2. Айно Куусинен. Господь низвергает своих ангелов. Воспоминания. 1919—1965. Петрозаводск. 1991. С. 146.

Ссылки

  • [interpretive.ru/dictionary/462/word/yeberlein-gugo Исторический справочник русского марксиста, 1999]

Отрывок, характеризующий Эберлейн, Гуго

– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.