Гуго III (король Кипра)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с именем Гуго III (значения).
Гуго III де Лузиньян
фр. Hugues III de Lusignan

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Король Иерусалима и Кипра
29 октября 1268 — 24 марта 1284
Коронация: 24 сентября 1269, Тир
Предшественник: Титул учреждён
Преемник: Жан I де Лузиньян
Король Кипра
5 декабря 1267 — 29 октября 1268
(под именем Гуго III)
Коронация: 24 декабря 1267,собор Святой Софии, Никосия
Предшественник: Гуго II де Лузиньян
Преемник: Жан I де Лузиньян
 
Рождение: 1235(1235)
Смерть: 24 марта 1284(1284-03-24)
Тир
Место погребения: собор Святой Софии, Никосия
Род: Лузиньяны
Отец: Генрих Антиохийский
Мать: Изабелла де Лузиньян
Супруга: Изабелла Ибелин
Дети: сыновья: Жан I, Боэмунд, Генрих II, Амори II, Ги, Эмери;
дочери: Мария, Маргарита, Алиса, Элвис, Изабелла, Лусия, дочь

Гуго III де Лузиньян (фр. Hugues III de Lusignan), первоначально Гуго де Пуатье (фр. Hugues de Poitiers; 1235 — 24 марта 1284) — король Кипра с 1267 года, сын Генриха Антиохийского (сына Боэмунда IV, князя Антиохии) и Изабеллы де Лузиньян, дочери Гуго I, короля Кипра. Гуго III стал родоначальником второго дома де Лузиньян. После смерти иерусалимского короля Конрада III 29 октября 1268 года, впервые принял титул короля Иерусалима и Кипра[1] и изменил герб своего государства, соединив в нём гербы Иерусалимского королевства и династии кипрских Лузиньянов.





Биография

Гуго происходил из ветви дома де Пуатье, правившей в княжестве Антиохия. Его отец женился на Изабелле де Лузиньян, сестре Генриха I. В 1264 году Гуго сменил умершую мать на посту регента Кипра при малолетнем короле Гуго II, хотя на этот пост также претендовал двоюродный брат Гуго — Гуго де Бриенн, граф Лечче, сын Марии, старшей сестры короля Генриха I. Также он получил пост бальи Иерусалима и Кипра. Однако Гуго II умер 5 декабря 1267 года так и не достигнув совершеннолетия, после чего возникла проблема наследования трона.

Главным наследником короны был Гуго де Бриенн. Однако он в это время находился в Киликийской Армении и прав на престол не предъявил, поэтому королём был избран Гуго. Он был коронован в соборе Святой Софии в Никосии 24 декабря. Гуго при этом принял родовое прозвание «Лузиньян».

После казни 29 октября 1268 года Конрадина, носившего титул короля Иерусалима, Карлом I Анжуйским Гуго предъявил права на иерусалимскую корону. На корону претендовала также Мария Антиохийская, сводная сестра отца Гуго. Её претензии строились на том, что её мать, Мелисента, была дочерью короля Амори II и Изабеллы I, поэтому Мария объявила себя самой близкой родственницей покойного короля Конрада (Конрадина). Однако Гуго имел большую поддержку среди иерусалимской знати благодаря тому, что его жена происходила из рода Ибелинов. В итоге Высший совет отверг претензии Марии и королём 24 сентября 1269 года в Тире был коронован Гуго. Однако Мария сохранила права на королевство.

В своем стремлении восстановить сильную королевскую власть Гуго III столкнулся с рядом непокорных феодалов, орденом тамплиеров и местными городскими коммунами. Кроме того Мария Антиохийская продолжала выдвигать права на королевство и в 1272 году подала иск в римскую курию. В итоге после гибели отца в 1276 году Гуго, уставший от борьбы и не имея сил восстановить королевский авторитет, объявил о полной невозможности справиться с царящей анархией, покинул Иерусалимское королевство и вернулся на Кипр. А 15 января 1277 года в присутствии кардиналов Мария Антиохийская передала Карлу Анжуйскому свои права на Иерусалимское королевство в обмен на пожизненную ренту. Весной 1277 года наместник Карла Анжуйского Рожер де Сан-Северино прибыл в Акру, столицу Иерусалимского королевства, и был поддержан тамплиерами. Оставленный Гуго в Акре наместник был вынужден бежать, а вассалы Иерусалимского королевства, под угрозой изгнания, принесли оммаж Карлу Анжуйскому.

Гуго III продолжал сохранять титул короля Иерусалима, однако фактически в его руках из всего королевства оставался только Тир. Но после Сицилийской вечерни Карл Анжуйский уже не мог эффективно управлять Иерусалимским королевством. Вынужденный вести борьбу за сохранение собственного Сицилийского королевства, Карл отозвал из Акры Рожера де Сан-Северино. Новый наместник Эд де Пуалешьен (племянник папы Мартина IV) был вынужден бороться за права своего монарха без всякой поддержки извне. 1 августа 1283 года Гуго III высадился в Бейруте, а 7 августа вступил в Тир, который он после смерти Онфруа де Монфора, сеньора Бейрута, отдал своему сыну Амори. Дальнейшему продвижению воспрепятствовали тамплиеры, по-прежнему поддерживавшие Карла Анжуйского. А 29 марта 1284 года умер Гуго III, которому наследовал его старший сын Иоанн I.

Гуго III был посвящён трактат Фомы Аквинского «De regimine principum», написанный в 1271—1273 годах.

Брак и дети

Жена: с 23 января 1255 года Изабелла Ибелин (ок. 1241/1242 — 2 июня 1324), дочь Ги Ибелина, маршала и коннетабля Иерусалимского королевства. Дети:

Напишите отзыв о статье "Гуго III (король Кипра)"

Примечания

  1. ↑ Близнюк С. В. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Italy/venice/Venez_dok_1346/text.phtml?id=8215 Неизвестный венецианский документ 1346 г. по истории кипро-венецианских отношений.]// www.vostlit.info

Литература

Ссылки

  • [fmg.ac/Projects/MedLands/CYPRUS.htm#_Toc166909486 KINGS of CYPRUS 1267-1489 (LUSIGNAN (POITIERS))] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 17 ноября 2009. [www.webcitation.org/61BpgeL8J Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
* Не принял титул «Король»
</td></tr></table></td></tr></table>

Отрывок, характеризующий Гуго III (король Кипра)

Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Гуго_III_(король_Кипра)&oldid=76209669»