Гудович, Иван Васильевич

Иван Васильевич Гудович<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Московский главнокомандующий и управляющий по гражданской части
8 (20) августа 1809 — 12 (24) мая 1812
Предшественник:	Тутолмин, Тимофей Иванович
Преемник:	Ростопчин, Фёдор Васильевич
Главнокомандующий в Грузии
1806 — 1809
Предшественник:	Цицианов, Павел Дмитриевич
Преемник:	Тормасов, Александр Петрович
Киевский военный губернатор
март — июнь 1798
Предшественник:	Розенберг, Андрей Григорьевич
Преемник:	Беклешов, Александр Андреевич
Астраханский генерал-губернатор
1792 — 1798
Предшественник:	Потёмкин, Павел Сергеевич
Преемник:	Морков, Ираклий Иванович
1806 — 1809
Предшественник:	Цицианов, Павел Дмитриевич
Преемник:	Тормасов, Александр Петрович
Кавказский генерал-губернатор
1790 — 1796
Предшественник:	Бальмен, Антон Богданович
Преемник:	Зубов, Валериан Александрович
1796 — 1798
Предшественник:	Зубов, Валериан Александрович
Преемник:	Морков, Ираклий Иванович
Рязанский и Тамбовский генерал-губернатор
1785 — 1797
Предшественник:	Каменский, Михаил Федотович
Преемник:	Балашов, Александр Дмитриевич
Рождение:	село Старые Ивайтёнки, Бакланская сотня Стародубского полка
Смерть:	Ольгополь,</br>Подольская губерния
Место погребения:	Софийский собор (Киев)
Род:	Гудовичи
Отец:	Василий Андреевич Гудович
Супруга:	Прасковья Кирилловна Разумовская
Дети:	Андрей, Кирилл, Елизавета
Военная служба
Годы службы:	1759—1812
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Род войск:	армия
Звание:	генерал-фельдмаршал
Командовал:	Астраханский пехотный полк
Сражения:	Русско-турецкая война (1768—1774), Русско-турецкая война (1787—1791), Есауловский бунт, Русско-персидская война (1804—1813), Русско-турецкая война (1806—1812)
Награды:

Граф (1797) Ива́н Васи́льевич Гудо́вич (1741, с. Старые Ивайтёнки, Бакланская сотня Стародубского полка — 22 января 1820 года, Ольгополь) — русский генерал-фельдмаршал, в 1789 году отвоевавший у турок Хаджибей (ныне Одесса), в 1791 году овладевший Анапской крепостью, в 1807 году завоевавший каспийское побережье Дагестана. В 1809—1812 годах — главнокомандующий в Москве.

Ранние годы

Происходил из дворянского рода Гудовичей. Сын Василия Андреевича Гудовича, служившего малороссийским генеральным подскарбием, а после упразднения гетманства переименованного в тайные советники.

Учился Иван Гудович в Кёнигсбергском и Лейпцигском университетах. Службу начал в 1759 году прапорщиком Инженерного корпуса, затем флигель-адъютант начальника оружейной канцелярии П. И. Шувалова.

В короткое царствование императора Петра III сделал стремительную карьеру благодаря помощи своего брата Андрея Васильевича Гудовича, ставшего одним из наиболее приближённых к императору офицеров. В 1761 году он был назначен генеральс-адъютантом дяди императора генерал-фельдмаршала принца Георга Шлезвиг-Голштинского. После прихода к власти Екатерины II (1762) был арестован, но через три недели освобождён и вскоре получил повышение.

Военная карьера

С 1763 года он — командир Астраханского пехотного полка, с которым отправился в Польшу, чтобы обеспечить избрание королём русского ставленника Станислава Понятовского.

Первая турецкая война

Впервые участвовал в боевых действиях в русско-турецкую войну 1768—1774 годов. Отличился в сражении под Хотином (11 июля 1769 года), Ларгском (7 июля 1770 года), Кагульском сражении (21 июля 1770 года); командуя отдельным отрядом в Валахии, разбил войска сераскира (11 ноября 1770 года) и занял Бухарест (14 ноября 1770 года); затем командовал колонной в штурмах Журжи (Джурджу) (21 февраля и 7 августа 1771 года); разбил турок при Одалунах (1771). В 1772 году тяжело заболел и покинул армию, в 1774 году вернулся в строй и принял участие в завершающих сражениях войны на Дунае.

После заключения Кючук-Кайнарджийского мира в 1774 году назначен командующим дивизией в районе Очакова и на реке Южный Буг, затем в Херсоне. В 1776 году женился на младшей дочери последнего малороссийского гетмана Кирилла Григорьевича Разумовского от брака с Екатериной Ивановной Нарышкиной.

В 1785—1796 годах — генерал-губернатор рязанского и тамбовского наместничеств; одновременно он — инспектор армии по инфантерии и кавалерии.

Вторая турецкая война

В русско-турецкую войну 1787—1792 годов по собственной просьбе отправлен в действующую армию (оставаясь наместником) и назначен командующим отдельным корпусом. Во главе его овладел укреплениями Хаджибея (14 сентября 1789 года) и крепостью Килия (18 октября 1790 года). С 12 ноября 1790 года — командующий Кубанским корпусом и начальник Кавказской линии; с 7-тысячным отрядом штурмом взял Анапу (22 июня 1791 года), которую защищал 15-тысячный турецкий гарнизон.

При Гудовиче к России присоединены территории Тарковского шамхальства и Дербентского ханства. Под руководством Гудовича построены крепости Усть-Лабинская, Кавказская, Шелководская. Участник подавления Есауловского бунта на Дону в 1792—1794 годах.

Положение при Павле I

В 1796 году, после того как граф В. А. Зубов был назначен командующим войсками, предназначенными для похода в Персию, Гудович подал в отставку, посчитав себя обойдённым по службе. Вместо отставки ему было дано увольнение на два года; при этом императрица дала ему 1800 крепостных в Подольской губернии. По вступлении на престол Павла I получил назначение на место Зубова, а при коронации Павла I был произведён в графское достоинство.

С 1798 года — военный губернатор, сначала — киевский, затем — подольский; на этом посту запомнился как «чрезмерно гордый, старинного века вельможа, особливо противу поляков». В 1799 году — главнокомандующий армией, предназначенной для действий на Рейне. Однако уже в июле 1800 года за критику военной реформы был уволен в отставку.

Третья турецкая война

В 1806 году возвращён на службу и назначен главнокомандующим войсками в Грузии и Дагестане, принял энергичные меры по прекращению чумы на Кавказе.

В русско-турецкую войну 1806—1812 годов одержал победу над турецкими войсками сераскира Юсуф-паши в битве близ крепости Гумры на реке Арпачай (18 июня 1807 года), за которую был произведён в генерал-фельдмаршалы. После неудачного штурма Эривани (17 ноября 1808 года) отвел войска в Грузию. Тяжелая болезнь (с потерей глаза) вынудила Гудовича в 1809 году оставить Кавказ.

Московский главнокомандующий

С 1809 года Гудович — главнокомандующий в Москве, с 1810 года одновременно член Государственного совета, сенатор. «Он умел высоко поддерживать высокое звание главнокомандующего в столице, — писал о Гудовиче Ф. Ф. Вигель, — то есть заставлял себе повиноваться, окружал себя помпой и давал официальные обеды и балы. Может быть, в зрелых летах имел он много твердости, но под старость она превратилась у него в своенравие…»

Странности его отмечал и князь П. А. Вяземский, вспоминая о том, что Гудович слыл в Москве «гонителем очков и троечной упряжи». Никто не мог являться к нему в очках, и даже в чужих домах он заставлял их снимать, а приезжавшие в Москву на тройках должны были выпрягать у заставы одну лошадь, опасаясь попасть в полицию за неповиновение.

Выжив из лет, он совершенно отдал себя в руки меньшого брата, графа Михаила Васильевича, который слыл человеком весьма корыстолюбивым. Оттого-то управление Москвою шло не лучше нынешнего: всё было продажное, всё было на откупе. Подручником последнего был какой-то медик, французо-итальянец, если не ошибаюсь, Салватори, и они между собою делили прибыль. Так, по крайней мере, все утверждали и в то же время были уверены, что медик не что иное, как тайный агент французского правительства. Надлежало непременно сменить Гудовича, и государь сделал сие с обычными ему привлекательными формами, при весьма лестном рескрипте, препроводив к нему портрет свой, алмазами украшенный.

— Вигель

За месяц до вторжения французов в 1812 году Гудович был уволен в отставку по состоянию здоровья. Последние годы своей долгой жизни провёл в подольском имении Чечельнике, развлекаясь музицированием и охотой. Благодаря пожалованиям он располагал крупными поместьями (Иванковцы, Олешин и др.), в которых проживало около 13 000 душ крестьян. Скончался граф в 1820 году. Он завещал похоронить себя в Софийском соборе в Киеве, однако его останки были перенесены в Успенский собор Киево-Печерской лавры. После того, как Успенский собор в 1941 году был взорван, могила утрачена.

Семья

Был женат на фрейлине графине Прасковье Кирилловне Разумовской (12.12.1755—20.10.1808). Свадьба состоялась против воли невесты, по настоянию её двоюродной сестры графини С. О. Апраксиной. В браке имели детей:

• Кирилл Иванович (1777—1856), генерал-майор, был женат на княжне Варваре Яковлевне Голицыной (1786—1857).
• Екатерина Ивановна
• Андрей Иванович (1782—1869), генерал-майор, доблестно сражался в войнах начала XIX века и особенно отличился в Отечественной войне 1812 года.
• Екатерина Ивановна
• Анна Ивановна
• Елизавета Ивановна (1786—1868), фрейлина, с 1819 года замужем за полковником кавалергардского полка Ильей Ивановичем Лизогубом.
• Василий Иванович

Военные чины

• Инженер-прапорщик (01.01.1759);
• Флигель-адъютант (01.10.1760);
• Полковник (1761);
• Генерал-адъютант (28.12.1761);
• Бригадир (16.03.1770);
• Генерал-майор (04.12.1770);
• Генерал-поручик (1777);
• Генерал-аншеф (12.11.1790);
• Генерал-фельдмаршал (30.08.1807).

Награды

• Орден Святого Георгия 3-й ст. (27.07.1770);
• Орден Святой Анны (14.04.1771);
• Орден Святого Александра Невского (01.01.1784);
• Орден Святого Владимира 1-й ст. (22.09.1787);
• Орден Святого Георгия 2-й ст. (15.07.1791);
• Золотая шпага, украшенная лаврами и алмазами (15.07.1791);
• Орден Святого Андрея Первозванного (02.09.1793);
• Портрет Его Величества императора Александра I, украшенный бриллиантами, для ношения на груди (13.02.1812).

Память

Имя генерала Гудовича носит одна из улиц Одессы. Улица Протапова в Анапе до 1920 года именовалась бульваром Гудовича. В 2011 году сквер в центре Анапы, расположенный между улицами Протапова и Крепостной, был назван в честь Гудовича, а 25 сентября 2011 года в этом сквере был открыт памятник Гудовичу (скульптор — А. Аполлонов).

В литературе

• Один из героев романа Юрия Трусова «Хаджибей», в котором описываются события в Северном Причерноморье на рубеже XVIII и XIX вв.

Ссылки

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:27691 Гудович, Иван Васильевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• Бантыш-Каменский, Д. Н. 39-й генерал-фельдмаршал граф Иван Васильевич Гудович // Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. В 4-х частях. Репринтное воспроизведение издания 1840 года. — М.: Культура, 1991.
• Сапожников И. В. [www.academia.edu/13451193/Запорожские_и_черноморские_казаки_в_Хаджибее_и_Одессе._1998 Запорожские и черноморские казаки в Хаджибее и Одессе.] — 1998.

Отрывок, характеризующий Гудович, Иван Васильевич

Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.