Гуд бай, Ленин!

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гуд бай, Ленин!
Good bye, Lenin!
Жанр

Трагикомедия

Режиссёр

Вольфганг Беккер

Продюсер

Стефан Арндт

В главных
ролях

Даниэль Брюль
Катрин Засс
Чулпан Хаматова
Мария Симон

Оператор

Мартин Кукула

Композитор

Ян Тьерсен

Кинокомпания

X Filme Creative Pool

Длительность

121 мин

Бюджет

4,8 млн

Страна

Германия

Язык

немецкий

Год

2003

IMDb

ID 0301357

[www.79qmDDR.de/ Официальный сайт]
К:Фильмы 2003 года

«Гуд бай, Ленин!» (Good Bye, Lenin!) — немецкий фильм в жанре трагикомедии, рассказывающий историю берлинской семьи в период упразднения ГДР и объединения Германии. Теглайн фильма: «ГДР еще жив - на 79 квадратных метрах!».





Сюжет

В ГДР живёт дружно и счастливо семья из 4 человек — муж, жена и двое их маленьких детей. Однажды отец семейства отправляется в загранкомандировку и, как это часто бывало во времена железного занавеса, становится невозвращенцем — остаётся на Западе. К матери, Кристиане Кернер, приходят люди в штатском и задают несколько вопросов о поездках мужа на Запад. Мать, свято верящая в «идеалы социализма», впадает в депрессию, ни с кем не разговаривает, и её помещают в больницу. Дети регулярно навещают её, и через 8 недель её выписывают. С годами мать становится номенклатурной профсоюзной работницей и увлечённо занимается с пионерами. Её дети вырастают, ничего не зная об отце, потому что мать старается их воспитывать в «идеалах социализма» и прячет письма от отца, которые он им шлёт из Западной Германии.

Приходит осень 1989 года. На улицы Берлина выходит масса людей, требующих больше свобод. В рядах демонстрантов оказывается и сын Кристианы, Александр Кернер. Он случайно знакомится в толпе протестующих с советской медсестрой Ларой (Чулпан Хаматова). Органы правопорядка задерживают демонстрантов, в том числе и Александра. Мать случайно становится очевидицей задержания сына и падает в обморок прямо на улице. Вскоре Александра отпускают по причине того, что его мать, номенклатурный коммунистический работник, находится в тяжёлом состоянии. В больнице ему сообщают, что Кристиана в коме.

В этой же больнице работает Лара, приехавшая на стажировку из СССР. Алекс ближе знакомится с ней, и они начинают дружить, затем становятся парой. Так проходят месяцы, за которые облик страны необратимо меняется. Восточные немцы массово едут на Запад, бросая свои квартиры. Западные немцы едут на Восток, так как здесь много пустующего жилья, да и все цены в несколько раз ниже. Открываются супермаркеты и ночные клубы. Город покрывается рекламными щитами западных компаний.

Через 8 месяцев Кристиана выходит из комы, оставаясь, однако, постельной больной. Несмотря на возражения врача, Алекс решается забрать мать домой. Она всё ещё думает, что живёт в прежней стране, которой руководит СЕПГ и Эрих Хонеккер, хотя тот уже давно находится в отставке. Стресс для неё смертельно опасен, поэтому сын решает поддерживать её заблуждения. Он решает создать в доме атмосферу привычной для матери «эпохи социализма» со всеми его атрибутами. Для этого ему приходится разыскивать по городу банки из-под горошка «Глобус» и шпревальдских огурчиков и пересыпать туда продукты, купленные в супермаркете. Со своим другом, видящим себя режиссёром, они снимают «выпуски новостей», в которых говорится об успехах партии и о строительстве социализма. Затем эти записи сын показывает матери под видом прямых трансляций.

По ходу фильма Александру приходится находить объяснения для рекламного полотна Coca Cola на соседнем доме, для большого количества иномарок на улицах, переезжающих в их дом новых соседей из Западной Германии и для многих других вещей. Когда он узнает, что наличные сбережения матери не подлежат обмену, он разбрасывает их вместе с Ларой с крыши своего дома.

Кристиане постепенно становится лучше, и она начинает выходить на улицу и даже едет на дачу. Там к ней приходят воспоминания, и она признаётся, что отец остался на Западе с её согласия, так как здесь ему не давали нормально работать, и что он постоянно писал детям письма, но она их прятала. Позже выясняется, что отец вернулся в город с новой семьёй, и что дочь, работая в ресторане фастфуд, видела его и даже выдавала его заказ.

Решив навестить отца, Алекс садится в такси к водителю, поразительно напоминающему Зигмунда Йена (Штефан Вальц) — первого немецкого космонавта и героя его детства. Сам таксист говорит: «Я знаю, о чём вы подумали… Но я — не он», — но в то же время даёт неоднозначный ответ на вопрос о полёте в космос. Алекс решается использовать таксиста, чтобы снять финальную часть своих фиктивных новостей. 7 октября 1990 года, через четыре дня после объединения страны, он, вместе со своим другом Денисом, записывает «телеобращение» «Зигмунда Йена», «избранного» новым председателем Государственного совета, в котором тот объявляет о «новом политическом курсе» и открытии границ с ФРГ в качестве жеста доброй воли и в ознаменование 41-й годовщины образования ГДР; Алекс и Денис сопровождают «обращение» кадрами от 9 ноября 1989 года, показывающими падение Берлинской стены, также выдавая их за текущие события. Однако перед этим Лара успевает рассказать Кристиане правду об объединении двух Германий. Мать Алекса потрясена тем, как её сын стремился позаботиться о ней, даже идя на ложь, и не говорит ему, что знает правду. Через три дня после «объединения» она умирает. Алекс уверен, что убедил её в том, что теперь Германия — единая социалистическая держава.

В ролях

Актёр Роль
Даниэль Брюль Александр Кёрнер Александр Кёрнер
Катрин Засс Кристиана Кёрнер Кристиана Кёрнер
Чулпан Хаматова Лара Лара
Мария Симон Ариана Кёрнер Ариана Кёрнер
Флориан Лукас Деннис Домашке Деннис Домашке
Александр Байер Райнер Райнер
Бургхарт Клаусснер Роберт Кёрнер Роберт Кёрнер (Отец Алекса)
Михаэль Гуисдек Клаппрат Клаппрат
Кристин Схорн Шафер Фрау Шафер
Юрген Хольтц Гански Герр Гански
Йохен Штерн Мехлерт Герр Мехлерт
Штефан Вальц водитель такси
Эберхард Кирчберг Вагнер Доктор Вагнер
Ханс-Уве Байер Мейес Доктор Мейес
Нико Ледермюллер Александр Кернер Александр Кернер (11-летний)
Юрген Фогель задержанный демонстрант, утёнок

Факты

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
  • В фильме присутствует отсылка к фильму Роберта Земекиса «Назад в будущее» в сцене в начале фильма, когда во время парада Алекс спит на животе на своей кровати, и камера медленно перемещается от окна на него. А затем сестра спрашивает Алекса: «Ты опять спал в одежде?». Похожий эпизод мы видим с Мартином МакФлаем в конце первой части, когда он просыпается дома в «новой» реальности, и брат задаёт ему тот же самый вопрос. Косвенно эта отсылка подтверждается тем, что в вырезанных сценах, которые есть в некоторых DVD-версиях, фильм «Назад в Будущее» упоминается напрямую другом Алекса Деннисом. Деннис сравнивает затею Алекса с путешествием в прошлое, чтобы изменить настоящее как в фильме Земекиса.
  • В фильме есть момент, когда друг Алекса, Деннис (Флориан Лукас), одет в чёрную футболку с зелёными символами наподобие показанных в фильме «Матрица», который вышел в 1999 году, хотя действие картины «Гуд бай, Ленин!» разворачивалось в 1989—1990 годах. Удалённая сцена, которая есть в некоторых DVD-версиях, раскрывает эту загадку. В этой сцене показано, как Деннис, режиссёр-любитель, рассказывает Алексу о своей идее для фильма, которая совершенно очевидно дублирует сюжет «Матрицы».
  • В фильме есть две отсылки к творчеству Стэнли Кубрика. Первая — на знаменитую сцену с летящей костью и космическим кораблем из фильма «Космическая одиссея 2001 года» в свадебном фильме Денниса, где он смонтировал букет невесты и свадебный торт таким же образом (Деннис в этой сцене рассказывает, что это — отсылка к «2001»). Вторая — в сцене, где Алекс и Деннис обустраивают комнату для матери: ускоренная съемка под увертюру из оперы «Вильгельм Телль», исполненную на синтезаторе — прямая цитата постельной сцены из фильма «Заводной апельсин» Кубрика.
  • В фильме активно упоминается детская передача «Песочный человечек». Другие программы новостей, такие, как Aktuelle Kamera и другие передачи ГДР, того времени отмечены в фильме поверхностно. Сам Песочный человек является немецким сказочным героем, приносящим детям сны, наподобие Оле-Лукойе Г. Х. Андерсена.
  • Сцена с «летящим» памятником Ленину напоминает момент в фильме Феллини «Сладкая жизнь» с летящим Иисусом.
  • Зигмунд Йен дал согласие на использование своего образа в фильме, но лично не участвовал в фильме. «Зигмунд Йен», который участвовал в фильме, был швейцарским актёром, загримированным под Йена. Так как настоящий Йен говорит с фогтландским акцентом (Фогтланд — регион на границе Саксонии, Тюрингии и Баварии), то нашли другого актёра, который за артиста говорил с акцентом.
  • Хотя продукты, существовавшие в ГДР, в фильме запечатлены с исторической точностью, упаковка продуктов, пришедших из Западной Германии, не соответствует тем, которые были в действительности в то время, например, кетчуп Heinz, Pepsi Light, Coca-Cola Light.
  • В фильме показано тесное переплетение космоса и политики, в том числе при разговоре Алекса с детьми второй семьи его отца — противостояние терминов «космонавт» и «астронавт».
  • В сцене, когда Алекс покупает продукты в супермаркете, на заднем плане между стеллажами виден жёлтый утёнок, в титрах написано, что это был Юрген Фогель, который сыграл в предыдущем фильме Беккера парня, подрабатывающего «утёнком» в супермаркете. Кроме того, Фогель появляется в другой сцене — среди стоящих в ряд арестованных, когда Алекса выпускают из тюрьмы.

Награды

  • 2003 — 53-й Берлинский кинофестиваль
    • Премия «Голубой ангел» за лучший европейский фильм
  • 2003 — Награды Европейской киноакадемии
    • Лучший фильм
    • Лучшее исполнение мужской роли: Даниэль Брюль
    • Лучший сценарий: Бернд Лихтенберг
  • 2003 —Национальные кинонаграды Германии
    • Лучший фильм — Золото
    • Лучшее исполнение мужской роли — Золото: Даниэль Брюль
    • Лучшая режиссура — Золото: Вольфганг Беккер
    • Лучший монтаж — Золото: Питер Р. Адам
    • Лучшая музыка — Золото: Ян Тьерсен
    • Лучшая работа художника-постановщика — Золото: Лотар Холлер
    • Лучшее исполнение мужской роли второго плана — Золото: Флориан Лукас
  • 2004 — Премия «Бодил»
    • Лучший неамериканский фильм
  • 2004 — Премия «Гойя»
    • Лучший европейский фильм
  • 2004 — Премия «Сезар»

Вошёл в список ста лучших фильмов мирового кинематографа журнала Empire.

Напишите отзыв о статье "Гуд бай, Ленин!"

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Гуд бай, Ленин!

Отрывок, характеризующий Гуд бай, Ленин!

Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.