Гуковский, Григорий Александрович

Григорий Гуковский
С дочерью Натальей
Дата рождения:	18 апреля (1 мая) 1902(1902-05-01)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	2 апреля 1950(1950-04-02) (47 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Страна:	Российская империя, СССР
Научная сфера:	история русской литературы XVIII и XIX веков
Место работы:	Санкт-Петербургский государственный университет
Учёная степень:	доктор филологических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Санкт-Петербургский государственный университет
Известные ученики:	А. В. Западов, Ю. М. Лотман, И. З. Серман
Известен как:	филолог

Григо́рий Алекса́ндрович Гуко́вский (1 мая 1902, Санкт-Петербург — 2 апреля 1950, Москва) — советский литературовед, филолог, критик, крупнейший специалист по русской литературе XVIII века, близкий к формалистам.

Биография

Родился в семье инженера-технолога Александра Моисеевича Гуковского, уроженца Одессы. Отец был директором-распорядителем акционерного общества чугуно-медно-литейного и механического завода «Атлас» и директором правления общества «Вольта», приходился двоюродным братом Виктории Леонтьевне Гуковской (1864—1881), участнице народовольческого движения в Одессе.

В гимназические годы он пережил увлечение символистской культурой, испытал влияние видного критика Акима Волынского, знакомого его отца. В 1918 поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета, преподаватели отмечали его эрудицию и интерес к науке. В 1923 году закончил факультет общественных наук Ленинградского университета, в том же году стал преподавателем в средней школе № 51 города Ленинграда, расположенной на улице Правды (работал до 1928 года).

С 1924 по 1930 год — старший научный сотрудник в Государственном институте истории искусств.

С 1930 по 1935 год — доцент, а затем профессор в Коммунистическом институте журналистики. С 1935 — профессор в ЛГУ, затем заведующий кафедрой русской литературы. Одновременно с 1931 по 1941 является старшим научным сотрудником Института литературы АН СССР. В 1934 году в Пушкинском доме была сформирована группа по изучению русской литературы XVIII века, с первого дня возглавленная Гуковским. С 1936 года - доктор литературоведения.

В 1933 году был принят в Союз писателей СССР. С 1937 года — заведующий кафедрой литературы Ленинградского института усовершенствования учителей, с 1938 — заведующий сектором ЛО Академии педагогических наук.

В октябре 1941 года был арестован по обвинению в контрреволюционной агитации, в конце ноября освобожден «за недостатком улик». Пережил первую блокадную зиму Ленинграда, в марте 1942 года эвакуировался вместе с университетом. В эвакуации читал лекции в Саратовском университете, затем становится проректором по научной работе в этом же университете. Некоторое время преподавал в ГИТИСе, в Ленинград вернулся лишь в 1948 году.

В июле 1949 года был арестован в рамках «борьбы с космополитами». Тогда же был арестован его брат Матвей. Умер в апреле 1950 от сердечного приступа в московской тюрьме Лефортово.

Литературоведческая деятельность

Область профессиональных интересов — история русской литературы XVIII и XIX веков. Автор первого в СССР систематического курса по истории русской литературы XVIII века (Лидия Гинзбург вспоминала: «У Гуковского в ранней молодости (мы тогда как раз познакомились) был особый комплекс противостояния. Туда входила разная архаика, вкус к дворянскому укладу русской жизни. Эта наивная, задиристая позиция принесла, как ни странно, отличные плоды — открытие русской литературы XVIII века».).

В начале научной деятельности Гуковский входил в круг младоформалистов, в 30-е годы искренне увлекся марксизмом в его социологическом варианте. Предложенная им социологическая интерпретация русской литературы XVIII столетия принята до сих пор, хотя и со многими оговорками. В своей научной трилогии «Пушкин и русские романтики», «Пушкин и проблемы реалистического стиля», «Реализм Гоголя» Гуковский совершил своего рода путь от марксизма к гегельянству, выстроив всецело телеологическую модель истории русской литературы. Под традиционную историко-литературную схему «классицизм — романтизм — реализм» он подвел триаду «государство — личность — народ», в которой народная литература реализма естественным образом выступает в роли диалектического синтеза двух предыдущих стадий.

Среди его учеников — Ю. М. Лотман, И. З. Серман и др.

Семья

Жена — Наталия Викторовна Рыкова (1897—1928), приятельница Анны Ахматовой, ей посвящено известное стихотворение «Всё расхищено, предано, продано…» Умерла при родах. Их дочь — Наталья Долинина, педагог и детский писатель.

Вторая жена — Зоя Владимировна Гуковская (урождённая Артамонова; 1907—1973), филолог и переводчик.

Основные работы

• Русская поэзия XVIII века, 1927 (переиздана в 2001)
• Очерки по истории русской литературы XVIII века: Дворянская фронда в литературе 1750—1760 годов, М.-Л.,1936
• Очерки по истории русской литературы и общественной мысли XVIII века, 1938
• Русская литература XVIII века, 1939 (регулярно переиздается с 1998)
• К вопросу о преподавании литературы в школе, 1941 (В соавторстве с С. С. Клитиным)
• Любовь к родине в русской классической литературе, 1943 (В соавторстве с В. Евгеньевым-Максимовым)
• [www.feb-web.ru/feb/pushkin/critics/guk/guk.htm Пушкин и русские романтики], 1946
• Очерки по истории русского реализма. Ч. 1. Саратов, 1946
• [www.feb-web.ru/feb/pushkin/critics/gkv/gkv.htm Пушкин и проблемы реалистического стиля], М.,1957
• [www.feb-web.ru/feb/gogol/critics/grg/grg-001.htm Реализм Гоголя], М.-Л.,1959
• [www.scepsis.ru/library/id_2556.html Изучение литературного произведения в школе: Методологические очерки о методике], 1966.

Ссылки

• [www.belousenko.com/wr_Dicharov_Raspyatye1_Gukovsky.htm Биография. Воспоминания о Гуковском Г. А.]
• [www.eleven.co.il/article/11329 Григорий Гуковский в «Электронной еврейской энциклопедии»]
• Лидия Лотман. [magazines.russ.ru/nlo/2002/55/lotm.html Он был нашим профессором]. НЛО, 2002 N55. Проверено 19 февраля 2011. [www.webcitation.org/668LU094y Архивировано из первоисточника 13 марта 2012].
• Наталия Долинина [www.belousenko.com/books/dolinina/dolinina_father.htm ОТЕЦ.Отрывки из автобиографической повести]
• В. Маркович [magazines.russ.ru/nlo/2002/55/mark.html Концепция «стадиальности литературного развития» в работах Г.А. Гуковского 1940-х годов] // Новое литературное обозрение. — 2005. — № 55.

Отрывок, характеризующий Гуковский, Григорий Александрович

– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.