Гук, Леонид Платонович

Леонид Платонович Гук
Дата рождения	22 марта 1925(1925-03-22)
Место рождения	Казатинский район, Винницкая область
Дата смерти	15 марта 1945(1945-03-15) (19 лет)
Место смерти	Калининградская область
Принадлежность	СССР СССР
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Леонид Платонович Гук (22.03.1925, Винницкая область — 15.03.1945, Калининградская область) — командир расчета 45-мм орудия 449-го стрелкового полка 144-й Виленской стрелковой дивизии 5-й армии 3-го Белорусского фронта, старший сержант — на момент представления к ордену Славы 1-й степени.

Биография

Родился 22 марта 1925 года в селе Красное Казатинского района Винницкой области . Украинец. До Великой Отечественной войны учился в Самгородокской средней школе.

В 1941 году вынужден был остаться на оккупированной территории. За два года трижды скрывался от угона в Германию.

В марте 1944 года, с приходом Красной Армии, был призван на военную службу. Боевой путь начал орудийным номером во взводе 45-миллиметровых пушек 449-го стрелкового полка 144-й стрелковой дивизии. В время наступления в Белоруссии на витебско-оршанском направлении орудие, где рядовой Гук был замковым, продвигалось в боевых порядках пехоты.

28 июня при форсировании реки Березины, когда вышел из строя наводчик, его заменил рядовой Гук. Ведя огонь прямой наводкой, он уничтожил несколько огневых точек противника и в числе первых переправился на западный берег. После разгрома противников под Минском 144-я стрелковая дивизия продолжила наступление на Вильнюс. Вечером 8 июля, тесно взаимодействуя с танкистами, подразделения 449-го стрелкового полка ворвались на товарную станцию, где скопилось восемь эшелонов и более десятка паровозов. Всю ночь шел бой. При свете пожаров танкисты и артиллеристы в упор стреляли по паровозам, не давая возможности вывести эшелоны со станции. Леонтий Гук, выдвинув своё орудие на прямую наводку, подбил три паровоза и уничтожил более десятка противников. За пять дней боев за город орудие, где наводчиком был рядовой Гук, подавило огонь миномета, уничтожило четыре бронетранспортера, три пулеметные точки, не менее десятка автомашин и большое количество противников. Приказом по 144-й стрелковой дивизии от 31 августа 1944 года за мужество и отвагу, проявленные в боях за освобождение Вильнюса, рядовой Гук Леонтий Платонович награждён орденом Славы 3-й степени.

Командовал расчетом 45-мм орудия. Особенно жестокий бой произошел в приграничном населенном пункте Жвиргждайчяй. Противник, сосредоточив здесь около тридцати танков, предпринял сильную контратаку. Расчет сержанта Гука, выдвинув орудие на прямую наводку, подбил танк и два бронетранспортера. В те дни в армейской газете писали: «Жаркий бой длился более трех часов. Проявляя высокое боевое мастерство, стойкость и героизм, старший сержант Леонтий Гук подбил два танка и один бронетранспортер противника». 17 августа дивизия вышла на реку Шешупе, по которой проходила граница с Восточной Пруссией. 25 октября в бою в районе станции Швергаллен расчет сержанта Гука при отражении контратаки противника уничтожил бронетранспортер. Сержант был ранен, но продолжал вести огонь. Вывел из строя 4 пулемета и уничтожил около 10 солдат противника. Был представлен к награждению орденом Славы 2-й степени.

При прорыве обороны противника у населенного пункта Киаулякен 13-15 января орудие старшего сержанта Гука продвигалось в боевых порядках пехоты. Артиллеристы на руках катили свою «сорокапятку» и уничтожали ожившие, ранее не подавленные огневые точки противника. Прямой наводкой они уничтожили три пулеметные точки, подожгли танк, чем способствовали продвижению наступающего стрелкового батальона. За эти бои старший сержант Гук был представлен к награждению орденом Славы 1-й степени. Приказом по войскам 5-й армии от 19 января 1945 года за мужество и отвагу, проявленные в боях сержант Гук Леонтий Платонович награждён орденом Славы 2-й степени.

Действуя южнее Кенигсберга, 144-я стрелковая дивизия отражала многочисленные контратаки противника. 15 марта в бою за город Кройцбург старший сержант Гук героически погиб, так и не успев получить заслуженной награды. Похоронен в поселке Славское Багратионовского района Калининградской области.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1945 года за исключительное мужество, отвагу и бесстрашие, проявленные в боях с вражескими захватчиками, старший сержант Гук Леонтий Платонович награждён орденом Славы 1-й степени. Стал полным кавалером ордена Славы.

Имя Гука Леонтия Платоновича занесено на доску почета в городе Винница.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=5884 Леонид Платонович Гук]. Сайт «Герои Страны». Проверено 29 июня 2014.

Литература

• Андреев Г. И., Вакуров И. Д. Солдатская слава. М., 1976. Кн. 4.
• Кавалеры ордена Славы трёх степеней: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — 703 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-203-01883-9.

Отрывок, характеризующий Гук, Леонид Платонович

– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.