Гулакян, Армен Карапетович

Армен Гулакян
Дата рождения:	20 октября (1 ноября) 1899(1899-11-01)
Место рождения:	Тифлис, Российская империя
Дата смерти:	22 сентября 1960(1960-09-22) (60 лет)
Место смерти:	Ереван, Армянская ССР, СССР
Профессия:	театральный режиссёр, театральный педагог, драматург
Гражданство:	СССР СССР
Театр:	АрмАДТ имени Г. М. Сундукяна, АрмАТОБ имени А. А. Спендиарова
Награды:
IMDb:	ID 0347661

Армен Карапетович (Карпович) Гулакя́н (1899—1960) — армянский советский режиссёр, актёр, драматург и театральный деятель. Народный артист Армянской ССР (1940). Лауреат двух Сталинских премий второй степени (1946, 1950). Член ВКП(б) с 1941 года.

Биография

А. К. Гулакян родился 20 октября (1 ноября) 1899 года в Тифлисе (ныне Тбилиси). Там же начал сценическую деятельность. В 1921—1924 годах учился в Армянской драматической студии в Москве.

С 1925 года режиссёр Армянского театра в Тбилиси, с 1927 года — режиссёр, в 1930—1938 и 1944—1953 годах — главный режиссёр АрмАДТ театра имени Г. М. Сундукяна (Ереван).

В 1938—1945 и 1958—1960 годах — главный режиссёр АрмАТОБ имени А. А. Спендиарова в Ереване, в 1955—1956 годах — Ереванского РДТ имени К. С. Станиславского.

С 1944 года вёл педагогическую работу в Ереванском художественно-театральном институте (с 1947 года профессор). Депутат ВС СССР 2—3-го созывов (1946—1954).

А. К. Гулакян умер 22 сентября 1960 года в Ереване.

Семья

Супруга — актриса Ереванского Драматического театра им. Сундукяна А. Я. Масчян. Внучатый племянник — кинокритик А. Н. Медведев.

Театральные работы

Армянский АДТ имени Г. М. Сундукяна

• 1927 — «Хатабала» Г. М. Сундукяна
• 1930 — «В кольце» В. Б. Вагаршяна
• 1933 — «Женитьба Фигаро» П. Бомарше
• 1934 — «Наполеон Коркотян» Д. К. Демирчяна
• 1935 — «Шах-наме» М. Джанана; «Гроза» А. Н. Островского
• 1940 — «Отелло» В. Шекспира
• 1949 — «Маскарад» М. Ю. Лермонтова
• 1950 — «Эти звёзды наши» Г. А. Тер-Григоряна и Л. Карагезяна
• 1951 — «Живой труп» Л. Н. Толстого

Армянский АТОБ имени А. А. Спендиарова

• 1935 — «Ануш» А. Т. Тиграняна
• 1942 — «Иван Сусанин» М. И. Глинки
• 1943 — «Гугеноты» Дж. Мейербера
• 1945 — «Аршак Второй» Т. Г. Чухаджяна
• 1951 — «Давид-бек» А. Т. Тиграняна

Ереванский РДТ имени К. С. Станиславского

• 1955 — «Из-за чести» А. М. Ширванзаде

Пьесы

• «На заре» (1937)
• «Великая дружба» (1939)
• «Клад» (1940)
• «Дни, люди незабываемые» (1957)

Награды и премии

• народный артист Армянской ССР (1940)
• Сталинская премия второй степени (1946) — за постановку оперного спектакля «Аршак Второй» Г. К. Чукаджяна в АрмАТОБ имени А. А. Спендиарова
• Сталинская премия второй степенни (1950) — за постановку спектакля «Эти звёзды наши» Г. А. Тер-Григоряна и Л. Карагезяна АрмАДТ имени Г. М. Сундукяна
• орден Ленина
• орден Трудового Красного Знамени
• орден «Знак Почёта» (27.06.1956)
• медали

Отрывок, характеризующий Гулакян, Армен Карапетович

В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.