Гульден Нидерландской Индии

Гульден Нидерландской Индии
Nederlands-Indische gulden  (нид.)
5 гульденов 1939 года
Территория обращения
Эмитент	Нидерландская Индия
Производные и параллельные единицы
Дробные	Цент (1⁄100)
Монеты и банкноты
Монеты	1⁄2, 1, 21⁄2 цента, 1⁄10, 1⁄4, 1, 21⁄2 гульдена
Банкноты	50 центов, 1, 21⁄2, 5, 10, 25, 50, 100, 500 гульденов
История
Изъята	1950 год
Валюта-преемник	Индонезийская рупия Гульден Нидерландской Новой Гвинеи
Производство монет и банкнот
Эмиссионный центр	Банк Явы
Гульден Нидерландской Индии на Викискладе

Гульден Нидерландской Индии (нидерл. Nederlands-Indische gulden) — денежная единица Нидерландской Индии.

История

С 1610 года в обращении использовались голландские деньги и различные иностранные монеты. Чеканка голландских монет специально для Голландской Индии начата в 1726 году. В 1746 году голландская Ост-Индская компания открыла на острове Ява филиал банка — первое банковское учреждение на архипелаге. В 1782 году компания начала выпуск банкнот — первых бумажных денег архипелага. В связи с широким использованием в обращении испано-американского песо банкноты выпускались в рейксдальдерах, равных испанскому песо. В 1812 году выпускались банкноты в долларах, а в 1814 — в рупиях.

В 1815 году начат выпуск банкнот казначейства колонии в гульденах. 24 января 1828 года был основан Банк Явы, получивший право выпуска банкнот на 10 лет. Впоследствии это право неоднократно продлевалось. Банк начал выпуск банкнот в гульденах в том же году.

С 1854 года гульден = 100 центов.

До 1877 года действовала денежная система на основе биметаллизма (1 индонезийский гульден = 0,6048 г чистого золота и 9,613 г чистого серебра), а с марта 1877 до августа 1914 года — золотомонетный стандарт с золотым содержанием гульдена в 0,6048 г; в обращении сохранялись и ранее выпущенные серебряные монеты.

Вместе с метрополией Нидерландская Индия вновь вернулась к золотому стандарту в апреле 1925 года, но уже в форме золотослиткового стандарта, сохранявшегося до сентября 1936 года.

Перед оккупацией Явы японскими войсками золотой запас Яванского банка был вывезен в Австралию и Южную Африку. Оккупировав в феврале-марте 1942 года Яву, японцы вскоре приняли меры по контролю за банковской системой. В апреле 1942 года были запрещены все банковские операции, затем были ликвидированы все голландские, британские и китайские банки. Их место заняли филиалы Иокогама спесие банка, Банка Тайваня и Митсуи банка.

В период японской оккупации в 1942—1945 годов выпускались оккупационные гульдены (банкноты в гульденах и центах) по соотношению: 1 оккупационный гульден = 1 японской иене. В 1943 году, учитывая антиголландские настроения населения Явы и Суматры, японцы выпустили денежные знаки нового образца с надписями на индонезийском языке в рупиях (вместо гульденов). В 1946 году оккупационные гульдены были обменены по соотношению: 100 оккупационных гульденов = 3 гульдена Нидерландской Индии. Банк Явы фактически возобновил свою деятельность только в районах, занятых нидерландскими войсками. На территории, занятой войсками Республики Индонезия, в 1946 году были выпущены собственные денежные знаки. Курс гульдена Банка Явы и «партизанской рупии» в разных районах отличался и часто менялся. Выпускались также различные местные денежные знаки (банкноты, купоны, мандаты, облигации). Денежный хаос был преодолён в основном только в 1948—1949 годах.

В соответствии с Гаагским соглашением 1949 года Банк Явы, продолжавший выпуск гульдена, получил статус эмиссионного банка Соединённых Штатов Индонезии. В 1950 году, с ликвидацией Соединённых Штатов и провозглашения унитарной Республики Индонезия, денежной единицей Индонезии стала индонезийская рупия, гульден был изъят из обращения.

В Нидерландской Новой Гвинее, остававшейся до 1962 года под управлением Нидерландов, в 1950 году гульден Нидерландской Индии был заменён на гульден Нидерландской Новой Гвинеи.

Монеты и банкноты последних выпусков

Монеты последних выпусков чеканились номиналами:

• ¹⁄₂ цента: 1933—1939, 1945;
• 1 цент: 1936—1939, 1942, 1945;
• 2¹⁄₂ цента: 1914, 1915, 1920, 1945;
• ¹⁄₁₀ гульдена: 1937—1942, 1945;
• ¹⁄₄ гульдена: 1937—1939, 1941, 1942, 1945;
• 1 гульден: 1943;
• 2¹⁄₂ гульдена: 1943.

Банкноты последнего выпуска датированы 2 марта 1943 года, печатались в США American Bank Note Company. Были выпущены банкноты в 50 центов, 1, 2¹⁄₂, 5, 10, 25, 50, 100, 500 гульденов.

Литература

• Бутаков Д.Д., Золотаренко Е.Д., Рыбалко Г.П. Валюты стран мира: Справочник / Под ред. С. М. Борисова, Г. П. Рыбалко, О. В. Можайскова. — 5-е изд., перераб. и доп. — М.: Финансы и статистика, 1987. — 383 с.
• Cuhaj G., Michael T., Miller H. Standard Catalog of World Coins 1901-2000. — 39-е изд. — Iola: Krause Publications, 2011. — 2345 с. — ISBN 978-1-4402-1172-8.
• Cuhaj G.S. Standard Catalog of World Paper Money. General Issues 1368—1960. — 12-е изд. — Iola: Krause Publications, 2008. — 1223 с. — ISBN 978-0-89689-730-4.

Отрывок, характеризующий Гульден Нидерландской Индии

– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.