Гумбольдтская гавань

Гумбольдтская гавань (гавань Гумбольдта, нем. Humboldthafen) — речная гавань в берлинском районе Митте в непосредственной близости от Центрального вокзала к северу от излучины Шпрее и соединяет реку с Берлинско-Шпандауским судоходным каналом. Построена по проекту ландшафтного архитектора Петера Йозефа Ленне и названа в честь Александра Гумбольдта. Имеет площадь в 33 500 м². Глубина гавани составляет около 3,5 м. Посередине гавань пересекает железнодорожный мост линии берлинской городской электрички. В настоящее время гавань находится под охраной государства.

Использование гавани по назначению было прекращено после Второй мировой войны. До объединения Германии через Гумбольдтскую гавань проходила граница между Западным и Восточным Берлином. Здесь при попытке незаконного пересечения границы погиб Гюнтер Литфин, первая жертва Берлинской стены. С открытием нового вокзала гавань, использовавшаяся в последние годы под складские нужды, вновь обратила на себя внимание. Существуют планы открытия в Гумбольдтской гавани яхт-клуба или выставки старинных судов. Рядом с гаванью возводится офисное здание Humboldthafen Eins.

Литература

• [www.berliner-zeitung.de/archiv/senat-forciert-neue-plaene-fuer-nahverkehr---proteste-der-reedereien-wie-in-venedig---mit-dem-wassertaxi-zur-arbeit-und-ins-museum,10810590,10400998.html Berliner Zeitung. Peter Neumann: Wie in Venedig — mit dem Wassertaxi zur Arbeit und ins Museum]

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Гумбольдтская гавань
• [luise-berlin.de/Lexikon/mitte/h/humboldthafen.htm Humboldthafen  (нем.)]

Отрывок, характеризующий Гумбольдтская гавань

– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.