Гуммет
| «Гуммет» | |
| «Himmət» | |
| Дата основания: | |
|---|---|
| Дата роспуска: | |
| Идеология: | |
| Союзники и блоки: | |
| Девиз: |
«Объединённые усилия мужей сдвигают горы» |
| Партийная печать: |
газета «Гуммет» (до января 1905 года), |
Мусульманская социал-демократическая партия «Гуммет» («Хюммат») (азерб. hümmət — рус. энергия) — первая в мусульманском мире партия социал-демократической направленности[1].
Сформирована в Баку молодыми азербайджанскими активистами в 1904-м году. В их число входили М. Э. Расул-заде, С. М. Эфендиев, Р.Мовсумов, А. Д. Ахундов и М. Г. Гаджинский, некоторые из которых имели связи с российскими социал-демократами. В 1905-м году к группе присоединился Мешади Азизбеков и Нариман Нариманов, члены Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). Последние значительно усилили лидерство партии «Гуммет», которая значительно выросла в период Революции 1905—1907 годов в России. Не ограничиваясь исключительно Баку, «Гуммет» распространила своё влияние на провинциальные районы Азербайджана и установила филиалы в Дагестане и Транскаспии.
С октября 1904 по февраль 1905 года участники организации выпустили шесть номеров нелегальной газеты «Гуммет» на азербайджанском языке. В период Революции 1905—1907 годов «Гуммет» участвовала в организации стачек, в работе Бакинского совета, Союза нефтепромышленных рабочих, выпускала листовки. Отделения «Гуммет» были открыты в Елизаветполе, Джульфе, Нахичевани, Шемахе, Шуше. Тифлисское отделение «Гуммет», в котором к концу 1905 года участвовало более 100 человек, особенно отличалось своей политической активностью. В 1906—1907 годах «Гуммет» издавала газеты «Девет-Коч» («Призыв») — совместно с армянской секцией БК РСДРП, затем «Тюкамюль» («Эволюция») и «Ёлдаш» («Товарищ»), а также опубликовала программу РСДРП на азербайджанском языке.
Когда российское правительство прибегло к жёстким репрессиям в середине 1907-го года, «Гуммет» потеряла своих последователей так же быстро, как она их приобрела. Некоторые из её лидеров, были арестованы, а другие спаслись бегством в Иран, и к концу года «Гуммет» потеряла организованность.
После Февральской революции, 3 марта 1917-го года, партия «Гуммет» была восстановлена Наримановым и Азизбековым. В районах Баку и в других городах Азербайджана были созданы отделения и группы «Гуммет». В июне 1917 был избран новый комитет «Гуммет» под председательством Н. Н. Нариманова.
С 3 (16) июля 1917 выходила газета «Гуммет». «Гуммет» была представлена вместе с Бакинской партийной организацией на VI съезде РСДРП(б). Однако, в связи с конкуренцией с партией «Мусават», ей не удалось вернуть своих приверженцев.
После поражения Бакинской коммуны в Баку и установления власти Азербайджанской Демократической Республики часть членов «Гуммет» уехала в Астрахань, часть перешла в подполье. Члены «Гуммет» — меньшевики вошли в парламент Азербайджанской Демократической Республики, образовав социалистическую фракцию.
11 февраля 1920-го года «Гуммет», бакинская организация РКП(б) и организация «Адалят» объединились в Азербайджанскую коммунистическую партию. В апреле 1920 члены «Гуммет» приветствовали установление советской власти в Азербайджане.
Напишите отзыв о статье "Гуммет"
Примечания
- ↑ И. С. Багирова. Политические партии и организации Азербайджана в начале ХХ века. — Баку, 1997, с.30
Литература
- Тадеуш Свентоховский, Brian C. Collins. [books.google.com/books?id=yjIZ6ymyNO8C Historical dictionary of Azerbaijan]. — USA: Scarecrow Press, 1999. — С. 60. — 145 с. — ISBN 0810835509.
- [www.elibrary.az/docs/vekilov.pdf Р. А. Векилов, История возникновения Азербайджанской Республики]
- И. С. Багирова Политические партии и организации Азербайджана в начале ХХ века — Б.: Елм, 1997. — 335 с.
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гуммет
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
