Гун, Андрей Леонтьевич
Гун Андрей Леонтьевич | |
Основные сведения | |
---|---|
Место смерти | |
Работы и достижения | |
Учёба: | |
Работал в городах | |
Архитектурный стиль | |
Важнейшие постройки |
Храм Воскресения Христова (у Варшавского вокзала), дом Пороховщикова, особняк Г. П. Митусова, здание Русского страхового общества[1] |
Андре́й Лео́нтьевич Гун (14 апреля 1841 — 1924, Петроград) — русский архитектор, профессор Академии художеств[2], декоратор, рисовальщик, художник-прикладник.[3]
Биография
Родился 14 апреля 1841 года (место рождения неизвестно). Получил образование в Петербургской Академии художеств, где учился на архитекторском отделении с 1860 по 1864 год. В 1860-х, наряду с В. А. Шрётером, был помощником петербургского архитектора А. И. Резанова. В 1867—1872 годах А. Л. Гун принимал участие в строительстве дворца великого князя Владимира Александровича на Дворцовой набережной. В 1865 году совместно с Шрётером выполнил конкурсный проект храма Кавказской армии в Тифлисе. С 1867 года регулярно участвовал в устраиваемых Обществом поощрения художеств ежегодных конкурсах на лучший проект в области художественной промышленности. С начала 1870-х годов выступил сторонником «русского стиля», осваивал новые композиционные приемы и декоративные мотивы, свойственные деревянному народному зодчеству. В 1873—1911 годах работал на Петергофской гранильной фабрике, в 1874—1886 был её художественным руководителем, а с 1886 года — директором. С конца 1870-х по рисункам Гуна на Петергофской, Екатеринбургской, Колыванской гранильных фабриках изготовлялись каменные постаменты, скульптуры, вазы, чаши, чарки, блюда, геммы, камеи. С 1869 года Гун вёл преподавательскую деятельность, в 1901 стал профессором Академии художеств. Являлся членом-учредителем Петербургского общества архитекторов. Умер в 1924 году, был похоронен на Новодевичьем кладбище в Петербурге (могила не сохранилась).[3]
Важнейшие работы
- Особняк Григория Петровича Митусова (построен в 1848 году; в 1879—1880 гг А. Л. Гун перестроил его в стиле необарокко для нового владельца Э. Ф. Юнкерса)
- Здание Русского страхового общества
- Дом И. И. Ростовцева (доходный дом Д. И. Филиппова)
- Дом К. Н. Корфа
- Особняк Э. А. Кирштена [1]
- Отделка концертного зала гостиницы «Славянский базар»
- Проект здания Московской городской думы
- Надгробия императора Александра II и его супруги — Марии Александровны.[3]
- Church of Resurrection of Christ, near Warsaw Rail Terminal.jpg
- Spb 06-2012 Palace Embankment various 09.jpg
- Dom porohovschikova.jpg
Напишите отзыв о статье "Гун, Андрей Леонтьевич"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.citywalls.ru/search-architect490.html Архитектурный сайт Санкт-Петербурга] (рус.). Проверено 29 апреля 2013.
- ↑ [rosgenea.ru/?alf=4&serchcatal=%C3%F3%ED&r=4 Центр генеалогических исследований] (рус.). Проверено 29 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GG6A5IaL Архивировано из первоисточника 30 апреля 2013].
- ↑ 1 2 3 Ходько Ю. [www.rusdeutsch-panorama.ru/jencik_statja.php?mode=view&site_id=34&own_menu_id=4579 ГУН Андрей Леонтьевич] (рус.). Российские немцы. История и современность. Проверено 29 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GG6AyX99 Архивировано из первоисточника 30 апреля 2013].
Отрывок, характеризующий Гун, Андрей Леонтьевич
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.