Гуревич, Арон Яковлевич

Арон Яковлевич Гуревич
Дата рождения:	12 июня 1924(1924-06-12)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	5 августа 2006(2006-08-05) (82 года)
Место смерти:	Москва, Россия
Страна:	СССР СССР Россия Россия
Научная сфера:	медиевистика
Место работы:	ИФ АН СССР, ИВИ РАН
Учёная степень:	доктор исторических наук (1962)
Учёное звание:	профессор (1963)
Альма-матер:	истфак МГУ
Научный руководитель:	Е. А. Косминский А. И. Неусыхин
Награды и премии:

Аро́н Я́ковлевич Гуре́вич (12 мая 1924 года, Москва — 5 августа 2006 года, там же) — советский и российский историк-медиевист, культуролог, литературовед. Доктор исторических наук (1962), профессор (1963). Лауреат Государственной премии Российской Федерации в области науки (1993). Ещё при жизни его исследования получили мировое признание.

Биография

Родился в семье служащего, рано потерял отца, мать умерла в 1943 году.

В 1942 г. с отличием окончил школу-десятилетку. Член ВЛКСМ с 1940 г., в школе и на заводе был комсоргом.

Будучи признан негодным к строевой военной службе был мобилизован на военный завод, где работал до 1944 г.
Одновременно учился на заочном отделении исторического факультета МГУ, а на 3 курсе поступил на стационар, выпускник кафедры истории средних веков (1946). Окончил аспирантуру Института истории АН СССР, где учился в 1947—1950 гг. под руководством академика Е. А. Косминского. Также является учеником известного медиевиста профессора А. И. Неусыхина.

Летом 1950 г. читал лекции по истории средних веков на заочном отделении Калужского института. В том же году получил назначение в Калининский пединститут (ныне Тверской государственный университет) на истфак: ассистент (1950—1953), ст. преподаватель (1953-57), доцент (1957—1963), профессор (1963—1966). В 1962–1964 гг. ответредактор трёх томов «Учёных записок Калининского педагогического института».

• В 1966—1969 годах старший научный сотрудник сектора истории культуры Института философии АН СССР.
• С 1969 года работал в Институте всеобщей истории АН СССР, с 1987 года возглавлял центр исторической и культурной антропологии ИВИ РАН, c 1989 года — главный редактор издаваемого центром ежегодника «Одиссей. Человек в истории».
• С 1989 года — профессор кафедры истории и теории мировой культуры философского факультета МГУ (также преподавал в МГУ на филологическом факультете в 1975—1977 годах).
• С 1992 года — главный научный сотрудник Института высших гуманитарных исследований им. Е. М. Мелетинского РГГУ. Один из авторов курса «История мировой культуры (средневековье)», автор курса «История Средних веков», спецкурса «Средневековая картина мира».
• С 1992 года — заведующий отделом культуры и науки средневековой и современной Европы Института мировой культуры МГУ.

Читал лекции в университетах Италии, США, Германии, Дании (1989—1991), Норвегии, Швеции, Англии, Франции (1991—1992).

Действительный член Академии гуманитарных исследований (1995). Член-корреспондент Американской академии медиевистики (1989), иностранный член Renaissance Academy of America, Société Jean Bodin (Бельгия), Королевского Норвежского общества ученых, Королевского общества историков Великобритании, Королевской Академии наук Нидерландов. Доктор философии honoris causa университета Лунда (Швеция).

Член бюро Научного совета по истории мировой культуры РАН, член редколлегии журналов «Arbor Mundi» («Мировое древо»), «Journal of Historical Society», «Osterreichische Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft», член редколлегии серии «Памятники исторической мысли».

Кандидат исторических наук (1950), диссертация «Крестьянство юго-западной Англии в донормандский период». Доктор исторических наук (1962), диссертация «Очерки социальной истории Норвегии в IX—XII вв.».

Автор ряда глав и редактор учебника по истории средних веков для пединститутов (1964), изданного также на французском (1976) и португальском (1978) языках. Автор главы о Северной Европе в учебнике исторического факультета МГУ (1968, 1977, 1990, 1997, 2000, 2003 и 2005), а также ряда статей в коллективном труде «История крестьянства в Европе» (М., 1985—1986. Т. 1—3). В 1990-е годы — соавтор школьного учебника по истории Средних веков.

Опубликовал мемуары «История историка» (М., 2004).

Последние тринадцать лет жизни был слеп, но продолжал работать: коллеги и ученики читали ему, а он думал и диктовал. В последние годы поток его научных публикаций не иссякал.

Женат с 1945 г. Дочь Е. А. Гуревич — известный филолог-скандинавист.

Похоронен на Востряковском кладбище.

Лауреат Государственной премии РФ в области науки и техники (1993, «за цикл исследований по истории западноевропейской средневековой культуры, опубликованный в 1981—1990 годах») и премии им. Н. И. Кареева РАН (1997, «за монографию „Исторический синтез и Школа «Анналов»“»).

Вклад в науку

Направления научных исследований — история средневековой европейской культуры; современная историография; теория культуры и методологии истории; история Скандинавии в Средние века; история скандинавской культуры, в том числе соотношение официальной (церковной) и народной культуры; проблемы методологии исторического исследования; культурная антропология; школа «Анналов» и её исторические методы.

Его статьи, составившие книгу «Проблемы генезиса феодализма», подверглись в 1969 году резкой критике со стороны министра просвещения РСФСР А. И. Данилова, после чего Гуревич был уволен из Института философии. Критика была связана с тем, что автор поставил под сомнение некоторые положения теорий Маркса и Энгельса — о том, что феодализм складывался в результате закабаления свободных крестьян магнатами, которые предварительно присваивали себе крестьянскую землю. По мнению Гуревича, в условиях слабости верховной власти свободные земледельцы в поисках защиты вместе со своей землей добровольно принимали патронат магнатов, меняли свободу на безопасность. С точки зрения Энгельса, в варварскую эпоху существовал «первобытный коммунизм», выражавшийся в коллективной собственности на землю. С точки зрения Гуревича, древние германцы были крестьянами, веками жившими на одном месте, не было никакой коллективной собственности на землю, а велось семейное хуторское хозяйство.

Дал следующую характеристику генезису феодализма:

В феодализме я склонен усматривать преимущественно, если не исключительно, западноевропейский феномен. На мой взгляд, он сложился в результате уникальной констелляции тенденций развития. Феодальный строй, как бы его ни истолковывать, представляет собой не какую-то фазу всемирно-исторического процесса, — он возник в силу сочетания специфических условий, порожденных столкновением варварского мира с миром позднеантичного средиземноморья. Этот конфликт, давший импульс синтезу германского и романского начал, в конечном итоге породил условия для выхода западноевропейской цивилизации на исходе средневековья за пределы традиционного общественного уклада, за те пределы, в которых оставались все другие цивилизации.

В последующих трудах рассматривал, в частности, культ святых в его простонародном понимании, образ потустороннего мира, как он виделся средневековым визионерам, и две противоречивших одна другой версии Страшного суда, популярное богословие. Полемизируя с тезисом М. М. Бахтина о карнавально-смеховой природе средневековой народной культуры, подчёркивал теснейшую связь в ней смеха и страха.

По сути дела, А. Я. Гуревич явился создателем историко-антропологического направления в российской науке. Значение его трудов выходит за рамки медиевистики. Он оказал большое влияние на всю современную историческую науку, а также другие гуманитарные дисциплины: антропологию, культурологию, философию.

Труды

Автор более 500 научных работ.

Диссертации

• Крестьянство Юго-Западной Англии в донормандский период. Проблема образования класса феодальных крестьян в Уэссексе в VII — начале XII в. Автореф.дисс. … к.и.н. М., 1950. 28 с.
• Очерки социальной истории Норвегии в IX—XI вв. Автореф.дисс. … д.и.н. М., 1961. 25 с.

Книги

• [ulfdalir.ru/literature/124 Походы викингов.] — М.: Наука, 1966. 183 с (опубликована на польском (1969) и эстонском (1975) языках).
• [ulfdalir.ru/literature/2100 Свободное крестьянство феодальной Норвегии.] — М.: Наука, 1967. — 285 с.
• Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе: Уч. пособие. — М.: Высшая школа, 1970. — 224 с. (опубликована на шведском (1979), итальянском (1982, 1990) языках).
• [norse.ulver.com/articles/gurevich/historysaga/ История и сага. О произведении Снорри Стурлусона «Хеймскрингла».] — М.: Наука, 1972. — 198 с.
• [justlife.narod.ru/gurevich/gurevich00.htm Категории средневековой культуры.] — М.: Искусство, 1972. — 318 с; 2-е изд., испр. и доп. М.: Искусство, 1984. 350 с. (опубликована также на румынском (1974), польском (1976), немецком (1978, 1980, 1982, 1983), чешском (1978), испанском (1983), французском (1983), английском (1985), литовском (1989), португальском (1990), японском (1990) языках).
• [ulfdalir.ru/literature/99 Норвежское общество в раннее средневековье: Проблемы социального строя и культуры. ] — М.: Наука, 1977. — 337 с.
• [norse.ulver.com/articles/gurevich/eddasaga/index.html «Эдда» и сага.] — М.: Наука, 1979. — 192 с.
• Проблемы средневековой народной культуры. — М.: Искусство, 1981. — 359 с. (переведена на болгарский (1985), немецкий (1986), итальянский (1986), венгерский (1987), польский (1987), сербско-хорватский (1987) языки).
• Культура и общество средневековой Европы глазами современников. Exempla, XIII в. — М.: Искусство, 1989. — 366 с.
• Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. — М.: Искусство, 1990. — 395 с.
• Исторический синтез и Школа «Анналов» — М.: Индрик, 1993. — 327 с.
• Гуревич А. Я., Харитонович Д. Э. История средних веков. Учебник для средней школы. — М.: Интерпракс, 1994. — 333 с.
• Словарь средневековой культуры, 2003.
• История историка. — М.: РОССПЭН, 2004. — 288 с.
• Индивид и социум на средневековом Западе. — М.: РОССПЭН, 2005. — 422 с.

переизд.: Индивид и социум на средневековом Западе. — СПб.: Александрия, 2009. — 492 с. — ISBN 978-5-903445-08-0. — Серия «Становление Европы».

• История — нескончаемый спор. — М.: РГГУ, 2005. — 899 с.

Переиздания и сборники работ

• [ulfdalir.ru/literature/859 Избранные труды. Т. 1: Древние германцы. Викинги.] — М.-СПб.: Университетская книга, 1999. — 352 с.
• Избранные труды. Т. 2: Средневековый мир. — М.-СПб.: Университетская книга, 1999. — 560 с.

переизд.: Избранные труды. Средневековый мир. — СПб.: Издательство СПбГУ, 2007. — 560 с.

• Избранные труды. Крестьянство средневековой Норвегии. — СПб.: Издательство СПбГУ, 2006. — 368 с.
• Избранные труды. Культура средневековой Европы. — СПб.: Издательство СПбГУ, 2006. — 544 с.
• [sites.google.com/site/lubitelkultury/Home-5-6 Гуревич. А. Я. Индивид. Статья для возможного в будущем «Толкового словаря средневековой культуры» // От мифа к литературе. Сборник в честь семидесятилетия Е. М. Мелетинского. М. 1993]
• Избранные труды. Норвежское общество. - М.: Издательство "Традиция", 2009. - 470 с. - (Серия "Письмена времени")

Литература

• MUNUSCULA. К 80-летию А. Я. Гуревича. — М.: ИВИ РАН, 2004. 253 с. 16 п.л. 200 экз. Гриф ИВИ. ISBN 5-94067-111-X

Ссылки

• [norse.ulver.com/articles/gurevich/index.html Биография]
• [www.rsuh.ru/article.html?id=1162 Биография](недоступная ссылка с 01-12-2015 (3068 дней))
• [magazines.russ.ru/novyi_mi/2000/10/sovr.html Современность средневековья]
• [norse.ulver.com/articles/gurevich/works.html Научные труды А. Я. Гуревича]
• [www.polit.ru/article/2006/08/08/gurevich/ Памяти Арона Яковлевича Гуревича]
• [www.svobodanews.ru/Transcript/2006/08/08/20060808190642050.html Интервью историка Павла Уварова об А. Я. Гуревиче]

Отрывок, характеризующий Гуревич, Арон Яковлевич

Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.