Гурийский 159-й пехотный полк
| Гурийский 159-й пехотный полк | |
| Годы существования |
6 ноября 1863 г. - 1918 |
|---|---|
| Страна | |
| Входит в |
40-я пех. див. (4-й арм. корп.) |
| Тип |
пехота |
| Дислокация | |
| Участие в | |
| Командиры | |
| Известные командиры | |
Гурийский 159-й пехотный полк
14 июня 1841 г. из рот, выделенных по одной из Казанского, Белевского, Тарутинского и Бородинского егерских полков, был сформирован 6-й резервный батальон Куринского мушкетёрского полка (сформированного 29 декабря 1802 г.). 13 октября 1863 г. он был назван 5-м резервным батальоном того же полка, а 6 ноября того же года развёрнут в трёхбатальонный Гурийский пехотный полк; 25 марта 1864 г. полку присвоен № 169.
В 1877 г., по случаю войны с Турцией, Гурийский полк, в составе 40-й пехотной дивизии, был мобилизован и двинут из Казанского военного округа на Кавказский театр, где вошёл в состав Кавказского корпуса и принял участие в сражении на Аладжинских высотах и в блокаде Карса, после взятия которого, в составе отряда генерала Шатилова, был двинут за Саганлуг и принял участие в обложении Эрзерума. Занятием этой крепости закончилось участие Гурийского полка в эту кампанию и в конце 1878 г. полк вернулся в Россию.
В 1879 г. из стрелковых рот полка был сформирован 4-й батальон.
25 октября 1888 г. на постоянные квартиры в Самару полк прибыл из г. Оренбурга во главе с полковником К. Ф. Сильвестровичем.
8 декабря 1904 г. полку была объявлена мобилизация по случаю войны с Японией, 22-го последовал Высочайший смотр полкам 40-й дивизии на станции Бобруйск, после которого полк двинулся на Дальний Восток, но принять активное участие в делах против японцев не успел.
Полковой праздник — 26 сентября.
Знаки отличия полка
- Георгиевское знамя с надписью: «За взятие Карса 6 ноября 1877 г.» 13 октября 1878 г. такия знамёна были пожалованы 2 и 3-му батальонам
- Нагрудные знаки для офицеров и на головные уборы для нижних чинов с надписью: в 1-м батальоне — «За Кавказскую войну и за отличие в Турецкую войну 1877 и 1878 гг.», а во 2, 3 и 4-м батальонах — «За Турецкую войну 1877 и 1878 гг.». Надпись в 1-м батальоне «за Кавказскую войну» преемственно сохранена от 5-го батальона Куринского полка.
Командиры полка
- 1878 — 1884 гг. — полковник Россет, Сильвестр Оттович
- 24.05.1891 — 22.01.1894 — полковник Каменецкий, Дмитрий Алексеевич
- 15.01.1902 — 19.07.1905 — полковник Астанин, Пётр Фёдорович
- 22.07.1905 — 20.04.1906 — полковник Валуев, Аркадий Михайлович
- 29.11.1908 — 14.07.1914 — полковник Зиборов, Вячеслав Иванович
- 1914 гг. — полковник Уваров, Михаил Андреевич
- 16.12.1914-? гг. - полковник Ярон, Владимир Иванович
- 14.01.1915-? гг. - полковник Анисимов, Александр Иванович
Напишите отзыв о статье "Гурийский 159-й пехотный полк"
Литература
- Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
Отрывок, характеризующий Гурийский 159-й пехотный полк
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
