Гурий Никитин

Гурий Никитин
Гурий Никитич Кинешемцев
Фрески Спасо-Преображенского собора Спасо-Евфимьева монастыря в Суздале
Дата смерти:	1691(1691)
Жанр:	иконопись, монументальная фресковая роспись

Гурий Никитин (Гурий Никитич Кинешемцев) (ок. 1620, Кострома — 1691, там же) — русский живописец, крупнейший мастер фрески и иконописи второй половины XVII века, старшина артели костромских иконописцев.

Биография

Гурий Никитин (сын) Кинешемцев родился предположительно в начале 1620-х годов в Костроме в семье, не связанной с иконописью. Отец его – Никита Григорьев (сын) Кинешемец – «прожитком добре худ». После смерти мужа в мор 1653–1654 гг. мать иконописца Соломонида владела двором в Костроме на Мшанской улице. Сведения о семье Гурия (Никитина) Кинешемцева зафиксированы в дозорной книге Костромы 1664 г., которая включила данные несохранившейся переписной книги 1646 г. Семья проживала на Брагиной улице близ Богоявленского монастыря. В 1664 г. Гурий Никитин имел лавку “на два лица” в Соляном ряду, три лавки в Рыбном ряду. Брат Гурия — Лука — ремеслом «сапожный кропач». В Костроме проживали и два двоюродных брата Никиты Григорьева Кинешемцева — Федор и Михаил Ивановы Кинешемцевы, владевшие в городе лавками в рыбном, шубном и суконном рядах, которые затем по наследству отошли Гурию Никитину.

У кого Гурий Никитин учился живописи – неизвестно, но можно предполагать, что его талант проявился с молодых лет. Первые серьезные опыты фресковой живописи Гурий Никитин приобрел, видимо, в Москве, работая в составе костромской артели в таких храмах, как церкви Троицы в Никитниках в московском (Китай-городе (1653) и Архангельском соборе в Московском Кремле (1659, 1660). Работами в Архангельском соборе руководил известный царский изограф (иконописец) Симон Ушаков. К росписям было привлечено более ста мастеров из Москвы, Костромы, Ярославля, Новгорода, Калуги.

В 1661 году игумен Данилова монастыря в Переславле-Залесском Савва подрядил его вместе с пятью иконописцами расписать монастырскую церковь во имя Св. Троицы. В продолжение 1661—1662 годах они писали «во главе и закоморех», но не успели окончить стенную роспись, так как были вызваны в Москву. Здесь летом 1664 года Гурий с товарищами под руководством Симона Ушакова писали иконы в церкви великомученицы Евдокии, что у Государя в сенях.

Высланный из Костромы на Москву в 1666 году, Гурий работал по возобновлению стенной росписи Архангельского собора, за что в следующем году был пожалован как кормовой иконописец первой статьи. С января по май 1668 года по поручению царя он писал самым добрым письмом и с великим писанием две иконы для Макария, патриарха антиохийского: «Вседержителя Спаса, а по полям 12 праздников со страстями» и «преч. Богородицы Одигитрии, по полям кондаки и икосы и акафисты». Успешно закончив эту работу, Гурий Никитин был отправлен, по челобитью игумена Саввы, в Данилов переяславский монастырь для окончания стенной росписи монастырской церкви, но в июле того же года уже был вытребован в Москву для поправки стенного письма в церкви Григория Неокесарийского. В 1670 и 1671 годах он вместе с другими ярославскими и костромскими иконописцами писал заново стенное письмо в Успенском соборе в Ростове; в 1671 же году Никитин вместе с иконописцем Силой Савиным, «как самые добрые мастера», там же написали для Государя две иконы: «похвалы преч. Богородицы полное, да собор пресв. Богородицы полное».

В 1678 году, работая в Москве при Посольском дворе, Гурий бил Государю челом о своем переводе из кормовых иконописцев в жалованные; благодаря хорошему отзыву Симона Ушакова о его работах, просьба эта была удовлетворена.

Последнее десятилетие жизни художника было посвящено созданию росписей церкви Ильи Пророка в Ярославле (1680 — 1б81), Троицкого собора Ипатьевского монастыря в Костроме (1685) и Преображенского собора Спасо-Евфимиева монастыря в Суздале (1689). Эти ансамбли входят в число лучших произведений монументально-декоративного искусства второй половины XVII в. В ярославской росписи сформировался тот художественный прием, который современные исследователи называют «формулой Гурия Никитина»: решение пространства с помощью изображения прозрачного домика, видимого одновременно изнутри и снаружи. Никитин строго придерживался канона, однако в сложных композициях использовал гравюры Библии Пискатора, создавая оригинальные композиции жанрового характера. В двух последних работах, которые по своему исполнению, композиции и разнообразию сюжетов считаются одним из самых замечательных произведений второй половины XVII века, Гурию принадлежала самая важная роль: он «знаменил», то есть вычерчивал контуры всех рисунков, по которым уже доканчивали письмо другие иконописцы. Библейские фрески Никитина отличаются праздничной декоративностью, богатством символики; проступает стремление к обмирщению искусства.

Гурий Никитин никогда не был женат и детей не имел. Об этом сообщает современник Гурия, один из авторов «Повести о построении Николо-Пенской и Федоровской церквей». Описывая обстоятельства написания иконы «Федоровская Богоматерь» иконописцем Гурием Никитиным, он говорит о художнике : «Яко муж благочестив и бояйся Бога, жительствуяй в девстве даже до кончины своей». О смерти художника спустя 18 лет сообщает запись в Ландратской книге 1709 года: «Двор пуст иконописца Гурья Никитина, он умре во 1691 году, был бездетен».

Известные работы

Предполагают авторство Гурия Никитина в отношении многих стенных росписей и икон, часто в виде простых догадок. Ниже представлены произведения, атрибуция которых имеет историческую основу.

Росписи

• Крестовоздвиженский собор в Романове (Тутаеве). 1650-е гг.
• Троицкий собор Данилова монастыря в Переславле-Залесском. 1662—1668 гг.
• Архангельский собор в Московском Кремле. 1660–1666 гг.
• Богоявленский собор в Костроме. 1667—1672 гг.
• Успенский собор Ростовского кремля. 1670 г.
• Церковь Спаса Нерукотворного в Московском Кремле. 1678 г.
• Церковь Ильи Пророка в Ярославле. 1680 г.
• Троицкий собор Ипатьевского монастыря в Костроме. 1684 г.
• Спасский собор Спасо-Евфимиева монастыря в Суздале. 1689 г.

Приписываемые произведения

• Feodorovskaya from Guriy Nikitin.jpeg
• Quiricus and Juliet (c.1680, Yaroslavl museum).jpg
• Ipatios monastery Kostroma 10.jpg
• Feast of the Cross.jpg
• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

См. также

• Собор Спасо-Евфимиева монастыря
• Фёдоровская церковь (Ярославль)
• Сила Савин

Литература

• Брюсова В. Г. Гурий Никитин. М.: Изобразительное искусство, 1982.

Источники

• Комашко Н. И. [bestobshenie.su/artists/k/kineshemcev_gury_nikitin/index.shtml?adm=b050301567292ea2679f87d7dd7f8ab1 Кинешемцев Гурий Никитин] / Словарь русских иконописцев XI—XVII веков
• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=96236 Никитин Гурий] // Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• [www.krotov.info/library/bible/bibleists/1691gur.html Гурий Никитин] // «Библиологический словарь» священника Александра Меня. СПб, 2002.

Отрывок, характеризующий Гурий Никитин

– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.