Гуринович, Игорь Николаевич

Игорь Гуринович
Общая информация
Полное имя	Игорь Николаевич Гуринович
Родился
Гражданство	СССР Белоруссия
Рост	177 см
Вес	72 кг
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1977—1987	Динамо (Минск)	185 (52)
1988	Локомотив (Москва)	10 (1)
1988—1990	Динамо (Минск)	30 (4)
1990—1991	Брайтон энд Хоув	4 (1)
1991	Динамо (Брест)	20 (8)
1991	АПЕП	20 (10)
1992	Верес	14 (2)
1992—1993	REDIRECT Ш:Флаг Белоруссии (1991—1995) Торпедо (Минск)	7 (1)
1993	Лодзь	3 (0)
1993—1994	REDIRECT Ш:Флаг Белоруссии (1991—1995) Атака-Аура	? (4)
1993—1994	Кастельон	11 (0)
1994	REDIRECT Ш:Флаг Белоруссии (1991—1995) Торпедо (Минск)	6 (1)
1995	ЛАСК	13 (4)
1995—1996	REDIRECT Ш:Флаг Белоруссии (1991—1995) Атака-Аура	30 (12)
1999	Дарида (Столбцы)	2 (1)
Национальная сборная**
1983	СССР (олимп.)	1 (0)
1984	СССР	1 (0)
1994—1995	REDIRECT Ш:Флаг Белоруссии (1991—1995) Белоруссия	3 (1)
Тренерская карьера
2010—2011	Береза-2010
2012	Динамо (Минск)	селекционер
2012—2013	Береза-2010
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

И́горь Никола́евич Гурино́вич (белор. Ігар Мікалаевіч Гурыновіч; 5 марта 1960, Минск, Белорусская ССР, СССР) — советский и белорусский футболист, нападающий. Чемпион Европы 1976 года среди молодёжных команд. Мастер спорта СССР международного класса (1980).

Закончил Белорусский государственный институт физкультуры.

Карьера

Клубная

Рано остался без отца. За воспитание Игоря взялся старший брат Александр, который привил ему любовь к футболу.

Воспитанник детско-юношеской школы СДЮШОР-5 (Минск).

Впоследствии за минское «Динамо» отыграл 10 лет — с 1977 по 1987 год, потом возвратился в команду ещё на два года: с 1988 по 1990.

С белорусским клубом стал чемпионом СССР в 1982 году — это стало единственной победой клуба в чемпионатах. Забил 2 мяча в решающей игре против московского «Спартака», принеся победу команде в матче со счетом 4:3.

Раскрыть игровой потенциал помешали частые травмы. Первую серьёзную травму (перелом ноги) Игорь Гуринович получил 18 сентября 1983 года в матче с одесским «Черноморцем», за шесть туров до окончания чемпионата. Несмотря на это, в 1983 году стал лучшим бомбардиром клуба с 17 мячами, а «Динамо» по итогам года взяло бронзу чемпионата СССР. В 1982-83 годам дважды включался в список «33-х лучших футболистов».

Затем в течение нескольких лет футболиста преследовало фатальное невезение — он ещё несколько раз травмировался подобным серьёзным образом.

В октябре 1990 года уехал в английский «Брайтон», где сезоном ранее выступал Сергей Гоцманов. В новом клубе провел только полгода и из-за проблем с рабочей визой вынужден был его покинуть. Некоторое время играл за клуб 2-й лиги «Динамо» (Брест).

Сезон 1990/91 провел на Кипре, играя за клуб 2-го дивизиона. Задержаться в кипрской команде непозволило принятие закона, согласно которому иностранцам нельзя выступать во 2-м дивизионе.

В 1992-93 играл за «Верес» из Ровно (1992—1993) и «Торпедо» из Минска (1993). В 1993 непродолжительное время играл за польский «Лодзь».

В сезоне 1993/94 играл за испанский «Кастельон». Однако из-за банкротства клуба надолго в нем не задержался.

В 1995 играл за австрийский ЛАСК, позже за клуб «Атака-Аура» из Минска.

Закончил карьеру в возрасте 36 лет. Вскоре друзья пригласили в транспортно-туристический бизнес. Одновременно с этим играл в мини-футбол, потом некоторое время выступал за ветеранский клуб «Одиннадцать плюс».

Вскоре получил тренерскую лицензию. Два сезона возглавлял клуб «Береза-2010», вывел его в первую лигу. Затем перешел в столичное «Динамо», отвечал за селекцию для основного состава команды. В декабре 2012 года снова возглавил «Березу-2010».

В сборных

Выступал за молодёжную сборную СССР, в 1976 году стал в её составе чемпионом Европы. В 1979 году стал серебряным призёром юниорского чемпионата мира (до 20 лет). Выступал также за сборную Белоруссии в 1994—1995 годах.

В национальной команде провёл 1 матч в 1984 году и 1 матч в олимпийской сборной в 1983.

Достижения

Командные

• Чемпион Европы среди молодёжных команд (до 21 лет): 1976
• Вице-чемпион мира среди молодёжных команд (до 20 лет): 1979
• Чемпион СССР: 1982
• Бронзовый призёр чемпионата СССР: 1983
• Финалист Кубка СССР: 1986/87

Личные

• № 1 в списке 33 лучших футболистов сезона в СССР: 1982, 1983

Ссылки

• [www.rusteam.permian.ru/players/gurinovich.html Профиль на сайте rusteam.permian.ru]
• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=25670 Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)
• [www.ffu.org.ua/ukr/tournaments/prof/26314 Статистика на сайте Федерации футбола Украины] (укр.)

</div>

Отрывок, характеризующий Гуринович, Игорь Николаевич

Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.