Гурко, Василий Иосифович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Василий Иосифович Гурко
Род деятельности:

офицер

Дата рождения:

8 (20) мая 1864(1864-05-20)

Место рождения:

Царское Село, Российская империя

Дата смерти:

11 февраля 1937(1937-02-11) (72 года)

Место смерти:

Рим, Королевство Италия

Отец:

Гурко, Иосиф Владимирович

Дети:

Иван Васильевич; Анатолий Васильевич; Татьяна Васильевна; Екатерина Васильевна; Мария Васильевна

Награды и премии:

Васи́лий Ио́сифович Гу́рко (Роме́йко-Гу́рко) (8 (20) мая 1864 года, Царское Село, Российская империя11 февраля 1937 года, Рим, Королевство Италия) — российский генерал от кавалерии; автор ряда книг. Монархист.

Весной 1917 года был командующим войсками Западного фронта русской армии.





Биография

Родился в Царском Селе[1] в семье генерал-фельдмаршала Иосифа Владимировича Гурко, происходил из потомственных дворян Могилёвской губернии.

Учился в Ришельевской гимназии и в Пажеском корпусе. 31 августа 1883 года зачислен в младший специальный класс, 1 сентября 1884 года переведён в старший специальный класс, 25 сентября произведён в камер-пажи[2].

Службу начал корнетом 7 августа 1885 года в лейб-гвардии Гродненском гусарском полку. В 1889 году поступил, а в 1892 году окончил Николаевскую академию Генерального штаба по первому разряду и был причислен к Генеральному штабу. 30 августа 1889 года получил чин поручика, а в 1890 году - штабс-ротмистра. За отличные успехи в учёбе 5 мая 1892 года был награждён годовым жалованьем по чину основного оклада. По окончании академии состоял офицером для поручений, обер-офицером при командующем Варшавским военным округом с прикомандированием на время лагерных сборов к войскам Туркестанского военного округа. В ноябре 1892 года назначен на должность старшего адъютанта по строевой части штаба 8-й пехотной дивизии. Впоследствии был прикомандирован к Гродненскому гусарскому полку и 1 ноября 1893 года вступил в командование его 1-м эскадроном. После ряда штабных должностей 9 августа 1896 года подполковник Гурко был назначен штаб-офицером для особых поручений при командующем войсками Варшавского военного округа.

Во время англо-бурской войны в 1899—1900 годах состоял военным агентом при войсках буров. В этот период (7 августа 1900 года) был произведён в полковники, а также награждён Орденом Св. Владимира 4-й степени (1 января 1901 года). В 1900—1901 годах служил в канцелярии Военно-учёного комитета; в апреле — ноябре 1901 года был военным агентом в Берлине. Затем находился в распоряжении начальника Главного штаба.

Русско-японская война

С началом Русско-японской войны с февраля 1904 года — штаб-офицер для поручений при генерал-квартирмейстере Маньчжурской армии. По прибытии в Ляоян был командирован исполнять должность начальника штаба 1-го Сибирского армейского корпуса. Сдав её в конце мая генералу Иванову, Гурко был оставлен при генерале Г. К. Штакельберге, деятельным помощником которого он и явился в дни Вафангоуской операции. Отозванный затем в конце июня в штаб армии, Гурко некоторое время заведовал военной цензурой, а 20 июля был назначен временно исполняющим должность начальника Уссурийской отдельной конной бригады и начальника конницы Южного отряда. С ней Гурко прикрывал отступление отряда к Ляояну, а во время Ляоянского сражения обеспечивал от прорыва 6-вёрстный промежуток между I и III Сибирскими корпусами и охранял левый фланг армии.

В дни боёв на реке Шахе Гурко вновь временно исполнял должность начальника штаба 1-го Сибирского корпуса и принял деятельное участие в организации атаки Путиловской сопки, по занятии которой он был назначен начальником Путиловского участка обороны.

В ноябре 1904 года на Гурко было возложено формирование штаба корпуса при отряде генерала П. К. Ренненкампфа, стоявшего у Цинхечена; при этом отряде Гурко находился в качестве начальника штаба в течение всего периода Мукденских боёв (с 4 февраля 1905 года).

По отступлении к Сыпингаю Гурко было поручено организовать оборону крайнего левого фланга и связь с тылом; он участвовал в ряде дальних рекогносцировок в долине Хунхе, а затем назначен начальником Забайкальской отдельной казачьей бригады, входившей в состав отряда генерал-адъютанта П. И. Мищенко.

С марта 1905 года командир 2-й бригады Урало-Забайкальской сводной казачьей дивизии, с апреля 1906-го — 2-й бригады 4-й кавалерийской дивизии.

В период с 1906 по 1911 год — председатель Военно-исторической комиссии по описанию Русско-японской войны. В 1908—1910 годах активно сотрудничал с тогдашним председателем думской комиссии государственной обороны А. И. Гучковым. Об этом сотрудничестве генерал А. С. Лукомский писал так:[3]

В конце 1908 г., с разрешения военного министра Редигера, подтверждённого в 1909 г. новым военным министром генералом Сухомлиновым, генерал В. И. Гурко на своей частной квартире собирал представителей различных отделов Военного министерства — с целью знакомить лидеров различных партий Государственной думы и желающих членов комиссии обороны Государственной думы с различными вопросами, их интересовавшими, и более детально и подробно разъяснять причины необходимости проведения тех или иных законопроектов. Члены Государственной думы на эти собеседования приглашались персонально председателем комиссии обороны Государственной думы. На этих собеседованиях сообщались такие секретные данные, которые считалось невозможным оглашать не только в общем собрании Государственной думы, но даже и на заседаниях комиссии обороны. Это общение и даваемые разъяснения в значительной степени облегчали проведение различных законопроектов.

Я должен констатировать, что за всё время работы 3-й и 4-й Государственных дум ни одно из представлений Военного министерства, касавшихся улучшения боеспособности армии или обороны страны, не было отклонено.

С 12 марта 1911 года — начальник 1-й кавалерийской дивизии с зачислением по армейской кавалерии.

Первая мировая война

В. И. Гурко вспоминал:

Великая европейская война застигла меня в 1914 году во главе 1-й армейской кавалерийской дивизии, которая в мирное время была расквартирована в Москве и по городкам в окрестностях древней столицы. Я командовал этой дивизией немногим более трёх лет и близко знал всех её чинов, начиная от самых заслуженных штаб-офицеров и кончая последним, только что поступившим в полк корнетом… я был совершенно доволен, поскольку чувствовал, что среди своих подчинённых наверняка найду достойных доверия помощников для выполнения самых сложных и рискованных задач, которые только могут выпасть на долю кавалерии.[4]

Дивизия в составе 1-й армии (командующий — генерал от кавалерии П.-Г. К. Ренненкампф) Северо-Западного фронта сосредоточилась в городе Сувалки. Как старшему начальнику В. И. Гурко была подчинена находившаяся там же 5-я стрелковая бригада. Войска под командованием Гурко принимали участие в Восточно-Прусской операции.

С 9 ноября 1914 года командовал 6-м армейским корпусом (4-я и 16-я пехотные дивизии, с ноября также 67-я и 55-я пехотные дивизии и 16-я артиллерийская бригада). 7 января 1915 года корпус был передан во 2-ю армию (командующий генерал от инфантерии В. В. Смирнов). С июня 1915 года — в составе 11-й армии (командующий генерал от инфантерии Д. Г. Щербачёв) Юго-Западного фронта. Корпус был переброшен в Галицию, где принял участие в ударе во фланг наступавших германских частей генерал-полковника А. фон Макензена. В это время генералу Гурко был подчинён также 22-й армейский корпус. В этих боях подчинённые ему войска нанесли поражение двум корпусам неприятеля, взяв до 13 тыс. пленных, 6 артиллерийских орудий и около 40 пулемётов.

3 ноября 1915 года В. И. Гурко был награждён орденом Св. Георгия 3-й степени.

Осенью 1915 года 6-й армейский корпус принял участие в наступательной операции южных армий Юго-Западного фронта на реке Серет. К началу ноября корпус Гурко и 17-й армейский корпус взяли более 10 тыс. пленных.

С 6 декабря 1915 года назначен, а 21 февраля 1916 года утверждён в должности командующего 5-й армией. Под командованием Гурко армия приняла участие в неудачной наступательной операции по прорыву эшелонированной обороны противника — Нарочской операции Северного и Западного фронтов с 5 по 17 марта 1916 года. 8—12 марта армия наносила удар силами 13-го, 28-го и 37-го армейских корпусов (две ударные группы под командованием генералов И. К. Гандурина и В. А. Слюсаренко) от Якобштадта на Поневеж. Прорвать оборону врага русские войска не смогли. Потери 5-й армии достигли 38 тыс. человек.

14 августа 1916 года Гурко назначен на должность командующего войсками Особой армии, созданной на базе армейской группы генерала от кавалерии В. М. Безобразова. После передачи армии в состав Юго-Западного фронта перед ней была поставлена задача нанесения удара на Ковель. Однако намеченное на 17 сентября наступление было сорвано ударом германской группы генерала кавалерии Г. дер фон Марвица. С 19 по 22 сентября Особая и 8-я армии провели безрезультатное пятое Ковельское сражение, а к концу месяца — шестое. На 150-километровом участке армии противостояли 23 германские и австрийские дивизии.

Во время отпуска по болезни М. В. Алексеева с 11 ноября 1916-го до 17 февраля 1917 года исполнял обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего. На этой должности занимался реформированием 16-батальонных дивизий в 12-батальонные, создал 60 новых дивизий 4-й очереди и разрабатывал план кампании 1917 года. Этот план предусматривал перенос основных боевых действий в Румынию и на Балканы и не был принят на совещании главнокомандующих фронтами. С 19 января по 7 февраля В. И. Гурко был руководителем Петроградской конференции союзников, проводившейся с целью согласования внешнеполитических мероприятий и стратегических планов войны. Кроме России, в конференции участвовали делегации Великобритании, Франции и Италии.

После Февральской революции с 31 марта — командующий войсками Западного фронта (до мая 1917 года). Безуспешно пытался восстановить в войсках дисциплину, упавшую после революционных событий[5].

После обнародования в приказе по армии и флоту Декларации прав военнослужащих 15 мая написал в рапорте Верховному главнокомандующему и министру-председателю Временного правительства, что «снимает с себя всякую ответственность за благополучное ведение дела». За это указом Временного правительства от 22 мая 1917 года смещён с должности с запрещением назначать его на пост выше начальника дивизии. С 23 мая 1917 года состоял в распоряжении Верховного главнокомандующего.

Арест и эмиграция

В августе — сентябре 1917 года по постановлению Временного правительства находился в заключении в течение месяца в Трубецком бастионе Петропавловской крепости; был освобождён по амнистии, объявленной Временным правительством 4 марта 1917 года. 8 сентября ему было объявлено о высылке за границу[6]. Когда выяснилось, что его высылка через Финляндию невозможна, был вторично арестован[7]; спустя неделю ему было позволено покинуть Россию через Архангельск при содействии британских властей. 14 октября уволен со службы. Прибыл в Англию 15 октября 1917 года[8].

Жил в Италии, активно участвовал в деятельности Русского общевоинского союза (РОВС), занимал пост председателя Союза инвалидов, сотрудничал в печатном органе РОВС журнале «Часовой».

Скончался 11 февраля 1937 года; похоронен на римском кладбище Тестаччо.

Семья

Первым браком был женат на Эмилии Николаевне Мартыновой (1861—1918[9]), дочери Н. С. Мартынова и вдове своего покойного боевого товарища — Дмитрия Егоровича Комаровского (ум. 09.03.1901). По словам современника, генеральша Эмилия Комаровская играла видную роль в Варшаве в период губернаторства там князя Имеретинского[10].

В эмиграции женился на француженке Габриэль Трарьё (фр. Gabrielle Trarieux d'Egmont, в православии София (фр. Sophie de Gourko), 4 апреля 1900 — 4 апреля 1981, Рабат). От этого брака родились две дочери:

  • Мария (фр. Marie, Gabrielle, Constance de Gourko, 13 октября 1931, Париж — 26 марта 2014, Касабланка). Проживала в Касабланке с 1961 года до своей кончины;
  • Екатерина (в монашестве Мария (Гурко)[11][12], 1935, Бельгия — 10 марта 2013, Париж).

В 1946 году София с дочерьми переехала в Марокко. Вместе с младшей дочерью была членом приходской общины Воскресенского храма в Рабате. Похоронена на местном христианском кладбище у восточной стены русской православной часовни (1981). После кончины матери Екатерина вернулась во Францию, приняла монашеский постриг от митрополита Филарета (Вахромеева) с наречением имени Мария, в честь святой Марии Египетской (1983), много лет трудилась в канцелярии Западно-Европейского экзархата Московского Патриархата в Париже, затем в храме Новомучеников и Исповедников Российских в Ванве, похоронена на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа (2013)[13]. Кавалер французского ордена «За заслуги» (1996).

Награды

Публикации

  • Война Англии с Южно-Африканскими Республиками 1899–1901. — СПб., 1901.
  • Gourko B. Memories and Impressions of War and Revolution in Russia 1914-1917. — London: John Murray, 1918.
  • Россия 1914—1917 гг. Воспоминания о войне и революции. — Берлин, 1922.
  • Гурко В. Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914—1917. — М.: Центрполиграф, 2007. — 399 с. — (Свидетели эпохи). — ISBN 978-5-9524-2972-7.

Напишите отзыв о статье "Гурко, Василий Иосифович"

Примечания

  1. Российское Зарубежье во Франции, 1919—2000: биографич. слов. / Под общ. ред. Л. Мнухина — М.: Наука, 2008. — Т. I. — С. 448.
  2. Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 409. Оп. 1. Д. 183669. Л. 148-161 об.
  3. Лукомский А. С. Очерки моей жизни. Воспоминания. — М., 2012. — С. 256.
  4. Гурко, 2007, с. 32.
  5. Гурко, 2007, с. 335.
  6. Гурко, 2007, с. 384.
  7. Гурко, 2007, с. 385.
  8. Гурко, 2007, с. 386.
  9. [myslo.ru/city/tula/legend/tayni-lermontovskoy-rodoslovnoy-k-200-letiu-so-dnya-rozhdeniya-poeta Тайны Лермонтовской родословной: К 200-летию со дня рождения поэта]
  10. Ю. С. Карцов. Семь лет на Ближнем Востоке. 1879-1886. — СПб., 1906. — С. 60.
  11. [zarubezhje.narod.ru/mp/m_097.htm Монахиня Мария (Гурко Екатерина Васильевна)] // Религиозные деятели и писатели русского зарубежья
  12. [egliserusse.eu/La-moniale-Marie-Gourko-a-ete-rappelee-a-Dieu-Memoire-eternelle-_a1264.html La moniale Marie (Gourko) a été rappelée à Dieu] (фр.)
  13. [www.cerkov-ru.eu/Епископ-Нестор-совершил-отпевание-монахини-Марии-Гурко_a1058.html Епископ Нестор совершил отпевание монахини Марии (Гурко)]

Литература

  • Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой войне. — М.: АСТ, 2003. — 896 с. — 5000 экз. — ISBN 5-271-06895-1.
  • Колупаев В. Е. История семьи Гурко // Военно-исторический архив. — 2005. — № 6. — С. 115—129.
  • Колупаев В. Е. О семье генерала Гурко // Русская газета. — София. — 11.4.2004. — С. 16—17.
  • Колупаев В. Е. О семье Гурко // Русская газета. — София. — 2004. 29 марта — 4 апреля.

Ссылки

  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=41 Гурко, Василий Иосифович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
  • [www.hrono.ru/biograf/bio_g/gurko_vi.html Биография Гурко В.И. на сайте «Хронос»]
  • [hero1914.com/iz-komdiva-v-komfronty-general-vasilij-iosifovich-gurko/ Биография Гурко В.И. на сайте о героях Первой мировой войны]
  • Олейников А.В. [100.histrf.ru/commanders/gurko-romeyko-gurko-vasiliy-iosifovich-/ Гурко Василий Иосифович]. Проект РВИО и ВГТРК [100.histrf.ru «100 великих полководцев»]. [www.webcitation.org/6HT27azj8 Архивировано из первоисточника 18 июня 2013].

Отрывок, характеризующий Гурко, Василий Иосифович

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?