Гурко, Владимир Иосифович (1862)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Иосифович Гурко<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
и. д. Варшавского вице-губернатора
20 февраля 1892 — 11 мая 1895
Предшественник: Юлий Ардалионович Андреев
Преемник: Алексей Николаевич Львов
Товарищ министра внутренних дел
2 марта 1906 — май 1907
Член Государственного Совета по выборам
9 августа 1912 — 1917
 
Вероисповедание: Православие
Рождение: 30 ноября (12 декабря) 1862(1862-12-12)
Царское Село
Смерть: 18 февраля 1927(1927-02-18) (64 года)
Париж, Франция
Род: Гурко
Отец: Иосиф Владимирович Гурко
Мать: графиня Мария Андреевна Салиас-де-Турнемир
Партия: Русское собрание
Образование: Московский университет
 
Награды:
3-й ст. 4-й ст. 2-й ст.
3-й ст. 2-й ст. 3-й ст.

Влади́мир Ио́сифович Гу́рко (Ромейко-Гурко) (30 ноября 186218 февраля 1927) — русский государственный деятель, публицист, член Русского Собрания, сподвижник П. А. Столыпина; действительный статский советник.





Биография

Православный. Из потомственных дворян Тверской губернии.

Сын генерал-фельдмаршала Иосифа Владимировича Гурко и графини Марии Андреевны Салиас-де-Турнемир. Землевладелец Тверского уезда (877 десятин), жене его принадлежало 2350 десятин в Воронежской губернии.

1885 — по окончании юридического факультета Московского университета на службе — членом Варшавского губернского присутствия по крестьянским делам, затем исполняющий обязанности вице-губернатора.

1895 — в Государственной канцелярии. В 1900 году был пожалован в камергеры.

1902 — начальник Земского отдела в Министерстве внутренних дел.

С 2 марта 1906 года — товарищ министров внутренних дел: П. Н. Дурново, затем П. А. Столыпина. По мнению исследователя Ю. Б. Соловьёва, «более чем кто-либо другой, он подготовил переход к тому, что стало потом называться столыпинской аграрной реформой»[1]. Его выступление по аграрному вопросу в Думе, как товарища министра, 19 мая 1906 года произвело эффект; трудовики потом требовали, «чтоб Гурки не было!»[2]

Был привлечён к суду за заключение невыгодной сделки на поставку зерна с купцом Эриком Лидвалем (известная афера Лидваля). Обвинённый в превышении власти и нерадении, Гурко был уволен от должности товарища министра. Следует отметить, что после возбуждения дела, но задолго до оглашения сенатского приговора, Гурко вызвал на дуэль депутата кадета Ф. И. Родичева, который публично (при выступление в Государственной думе) в оскорбительном тоне отозвался о поведении Гурко в сделке с Лидвалем, Родичев же от дуэли отказался. После вынесения приговора, Гурко также привлёк к суду редактора и сотрудника газеты «Русь» господ Крамалея и Изнара в связи с тем, что издание обвиняло его в расхищении казённых средств. По решению суда журналисты были приговорены к трём месяцам тюрьмы. 17 сентября 1907 года отставлен от службы по приговору Судебного присутствия уголовного кассационного департамента Сената по обвинению в «превышении власти и нерадении в отправлении должности».

27 марта 1908 года «Высочайше всемилостивейше помилован» и 8 апреля 1909 года освобождён от всех законных последствий осуждения (снята судимость).

Управляющий делами Постоянного совета Объединённого дворянства. Кроме того, в 1908 году Гурко стал одним из членов-учредителей Русского окраинного общества.[3]

В 1909 году избран гласным Тверского губернского земского собрания, член Постоянного совета Объединённого дворянства. В декабре баллотировался на должность губернского предводителя дворянства в Тверской губернии, но не прошёл. Был избран Тверским уездным предводителем дворянства (1914—1917).

9 августа 1912 года избран членом Государственного Совета от Тверского земства; входил в «Правую группу», с 26 июня 1913 года — в «Кружок внепартийного объединения». Входил в Прогрессивный блок, был сторонником создания волостного земства.

После Октябрьской революции активно участвовал в организации Правого центра, затем в Белом движении, впоследствии в эмиграции.

Из воспоминаний современников о нём

  • Витте, Сергей Юльевич: «Человек крайне консервативного и даже реакционного направления, — человек, несомненно, умный, знающий, толковый и талантливый, но человек … беспринципный…».
  • Струве, Пётр Бернгардович: «…Гурко был человек редкой личной одарённости и блестящий представитель той умной, живой и изумительно работоспособной бюрократии, которую создала имперская Россия, и в создание которой вложились такие люди, как М. М. Сперанский, Е. Ф. Канкрин, М. А. Корф, Д. А. и Н. А. Милютины и многие другие крупные люди. Это сочетание личной одарённости и групповой культуры поражало в покойном Владимире Иосифовиче».
  • Менделеев, Павел Павлович: «Разносторонне образованный, с широким умственным кругозором, большой личной инициативой и долгим государственным опытом, прекрасный оратор и великолепный стилист. … был он убеждённейший монархист и злейший враг крайне левой общественности… страшно увлекающийся, способный на безрассудные поступки. Азарт был у него в крови».

Награды

Сочинения

  • Что есть и чего нет в воспоминаниях графа С. Ю. Витте // [ia700303.us.archive.org/18/items/russkaialietopis02russ/russkaialietopis02russ.pdf Русская летопись. Кн. 2.] Париж, 1922. С. 59.
  • Гурко В.И. [library6.com/index.php/library6/item/гурко-ви-царь-и-царица Царь и царица.]. — Париж: Возрождение, 1927. — 123 с.
  • Gurko V.I. Features and Figures of the Past: Government and Opinion in the Reign of Nicholas II. Stanford, 1939;
  • Гурко В. И. [www.historichka.ru/istoshniki/gurko/ Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника.] / Подготовка текста и комментарии Н. П. Соколов. — М.: НЛО, 2000.
  • Изъ Петрограда черезъ Москву, Парижъ и Лондонъ въ Одессу 1917—1918 гг. // «Архивъ русской революціи». Берлин, 1924, Т. 15, стр. 5—84.
  • Борьба труда и капитала : Его неизбеж. последствия Berlin : Wosroschdenje Rossii/Die Wiedergeburt Russlands
  • Очерки Привислянья Москва: тип. В. В. Чичерина, 1897
  • Устои народного хозяйства России : Аграрно-экон. этюды Санкт-Петербург : тип. А. С. Суворина, 1902
  • Отрывочные мысли по аграрному вопросу Санкт-Петербург : Лештуков. паровая скоропеч. П. О. Яблонского, 1906
  • Наше государственное и народное хозяйство Санкт-Петербург : Лештук. паровая скоропеч. П. О. Яблонского, 1909

Напишите отзыв о статье "Гурко, Владимир Иосифович (1862)"

Примечания

  1. Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1907—1914 гг. Л., 1990, стр. 87.
  2. Тан В. Г. Вторая дума. // «Русское богатство». 1907. № 2, стр. 122.
  3. [www.hrono.info/organ/rossiya/russ_okrain.html Русское окраинное общество]

Источники

  • НЭС, Т. 15.
  • Список гражданским чинам IV класса на 1907 год. — СПб., 1907. — С. 1561
  • Список гражданским чинам четвёртого класса. Исправлен по 1 марта 1916 года. — Пг., 1916. — С. 516
  • [www.rusarchives.ru/evants/exhibitions/gos_sov_biogr/63.shtml Биография на сайте Архивы России.]
  • Государственный совет Российской империи, 1906—1917 : Энциклопедия. Москва : Российская политическая энциклопедия, 2008, стр. 71—72. ISBN 978-5-8243-0986-7.
  • [www.dommuseum.ru/index.php?m=dist&pid=4124 Российское зарубежье во Франции 1919—2000. Л. Мнухин, М. Авриль, В. Лосская. Москва. Наука; Дом-музей Марины Цветаевой. 2008].
  • Незабытые могилы. Российское зарубежье: некрологи 1917—1997 в 6 томах. Том 2. Г—З. М.: «Пашков дом», 1999. — ISBN 5-7510-0169-9. C. 280

Литература

Отрывок, характеризующий Гурко, Владимир Иосифович (1862)

Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.