Гурмон, Реми де

Реми де Гурмон
фр. Remy de Gourmont
Дата рождения:	4 апреля 1858(1858-04-04)
Место рождения:	Базош-о-Ульм, Франция
Дата смерти:	27 сентября 1915(1915-09-27) (57 лет)
Место смерти:	Париж, Франция
Гражданство:	Франция Франция
Род деятельности:	прозаик, эссеист, литературный критик
Язык произведений:	французский

Реми́ де Гурмо́н (фр. Remy de Gourmont, 4 апреля 1858, Базош-о-Ульм, Орн, Нижняя Нормандия — 27 сентября 1915, Париж) — французский писатель, эссеист, художественный критик.

Биография

Из старинного аристократического семейства, одна из ветвей которого с XVI в. обосновалась в Париже, её представители занимались изданием и продажей книг. Блестяще закончил лицей в Кутансе. Учился праву в Кане, с 1879 обосновался в Париже. Служил в Национальной библиотеке, начал печататься в журналах, публиковал научно-популярные книги на исторические темы. Его подругой и музой с 1886 стала известная демимонденка Берта де Курьер, он изобразил её в нескольких произведениях, вел с ней страстную переписку. Подружился с Вилье де Лиль-Аданом, посвятил ему роман Сикстина (1890, прототипом заглавной героини была Берта де Курьер), познакомился с Гюисмансом, посещал «понедельники» Малларме. Стал одним из основателей журнала и издательства Меркюр де Франс, где сотрудничал до конца жизни, вошел в круг Рашильд. После анти-националистической статьи «Игрушечный патриотизм» (1891), написанной с симпатией к немецкой культуре и вызвавшей шумную полемику в прессе, был уволен из Национальной библиотеки, для него — несмотря на поддержку авторитетного Октава Мирбо — надолго закрылись страницы многих печатных изданий (через три года страну расколет дело Дрейфуса).

Заболел волчанкой, изуродовавшей его внешность и заставившей затвориться в собственной квартире, откуда он ненадолго выходил только в редакцию Меркюр де Франс и раз в год выезжал на несколько недель в Кутанс. Писателю остались только книги и творчество.

В 1910 он познакомился с Натали Барни, страстно влюбился в неё, посвятил ей Письма к Амазонке (1914). Начал вместе с ней выходить из дома, отправился поездку по Нормандии. Но болезнь прогрессировала, последний удар ему нанесла война: большинство друзей ушли на фронт, редакция Меркюр на год закрылась. Умер от кровоизлияния в мозг, похоронен на кладбище Пер-Лашез.

Наследие

Оставил обширное литературное наследие, во многом не изданное при жизни. Кроме нескольких книг стихов, многочисленных романов и новелл, драматических произведений, его составляют тома эссеистики, литературной критики и художественной хроники. Самым известным его сочинением стал сборник литературных портретов деятелей символистского движения Книга масок (1898, с гравюрами Ф. Валлотона, многократно переиздавалась).

Афоризмы и эпиграммы Реми де Гурмона расходились по устам, его суждения о современном искусстве были чрезвычайно авторитетными, а влияние на литературу и художественную жизнь прекрасной эпохи — огромным, причем не только во Франции, но и во всей Европе — в Англии (Э. Паунд, О. Хаксли, Р. Олдингтон, посвятивший ему книгу), в России (М. Волошин, Н. Гумилёв, М. Кузмин), Испании (Ортега-и-Гассет).

Публикации на русском языке

• Леда и Джиоконда. М.: Посев, 1909
• Книга масок. СПб.: Грядущий день, 1913 (переизд.: Томск: Водолей, 1996)
• [Стихи]// Тень деревьев. Стихи зарубежных поэтов в пер. И. Эренбурга, М.: Прогресс, 1969, с.99-101
• [Стихи]// Поэзия французского символизма. М.: Изд-во МГУ, 1993, с.145-150

Литература

• Voivenel P. Remy de Gourmont vu par son médecin. Essai de physiologie littéraire. Paris: Éditions du Siècle, 1924
• Aldington К. Remy de Gourmont, a modern man of letters. Seattle: University of Washington book store, 1928
• Uitti K.D. La passion littéraire de Remy de Gourmont. Paris: PUF, 1962
• Burne G.S. Remy de Gourmont: his ideas and influence in England and America. Carbondale: Southern Illinois UP, 1963
• Dantzig Ch. Remy de Gourmont: cher vieux Daim! Monaco: Editions du Rocher, 1990.
• Remy De Gourmont: atti del Convegno/ Patrizio Tucci, ed. Padova: Unipress, 1997
• Boyer A. Remy de Gourmont. L'écriture et ses masques. Paris: éd. Champion, 2002
• Bancquart M.-C. Paris «fin-de-siècle»: de Jules Vallès à Remy de Gourmont. Paris: Editions de la Différence, 2002
• Gillyboeuf T., Bois B. Remy de Gourmont. Paris: Editions de l’Herne, 2003

Ссылки

• Ю. А. Веселовский. Гурмон, Реми // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Гурмон, Реми де

На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.