Гуровский, Игнатий

Игнатий Гуровский

Игнатий Гуровский (17 мая 1812, Калиш — 18 апреля 1887, Париж) был польским аристократом, обладателем титулов графа Гуровского, герцога Поссена, сеньора Алледорф а после его свадьбы с племянницей короля Фердинанда VII Изабеллой Фернандой также гранда Испании.

Он учился в университетах Варшавы и Гейдельберга. В 1834 обосновался в Париже, где он вел довольно фривольную жизнь вместе с приятелем, маркизом де Кюстином, в чьем доме жил в течение пяти лет.
В Париже Гуровский познакомился с испанской инфантой Изабеллой Фернандой де Бурбон, дочерью Франциско де Паула де Бурбона и Луизы Карлоты Бурбон-Сицилийской, соответственно, племянницей короля Фердинанда VII. Связь молодых людей повлекла за собой скандал в высших кругах испанского общества, и вынудила влюбленных бежать и вступить в тайный брак. Семья инфанты долго сопротивлялась союзу Луизы Фернанды с Гуровским, но, в конце концов, смирилась и молодой семье, обосновавшейся в Брюсселе было назначено ежегодное содержание. Гуровскому пожаловали титул Гранда Испании и отправили ко двору императора Наполеона III в качестве представителя Изабеллы II.

У пары было восемь детей:

• Мария Луиза Гуровская и Бурбон (Брюссель, 1842 — Мадрид, 1877) замужем за Висенте Бельтраном де Лис и Деррет, имела потомство;
• Карлос, граф Гуровский (Брюссель, 1846 — Брюссель, 1846)
• Мария Изабелла Гуровская и Бурбон (Брюссель, 1847—1925) замужем за Чарльзом Аланом-Перкинсом, во втором браке за Хосе Мария Диаз-Мартин и Торнерия, от первого брака имела детей;
• Фернандо Гуровский и Бурбон, 1-й маркиз де Бондад.(Брюссель, 1848 — Аморебьета-Эчано, 1870-е) умер холостым и бездетным;
• Карлос Гуровский и Бурбон (1854—1856);
• Августо Гуровский и Бурбон (Мадрид, 1855).
• Луис Гуровский и Бурбон (Мадрид, 1856).
• Мария Кристина Гуровская и Бурбон, замужем за Бартоломео де Коста Маседо Гиральдес Барба де Менезес, имела потомство.

Игнатий Гуровский умер в 1887 в Париже, куда семья переехала годом ранее. Похоронен на кладбище Пер-Лашез.

Источники

• Тэд Шульц. "Шопен в Париже: жизнь и времена композитора-романтика", Скрибнер, 1998.
• Луис Буше Эспаньол. "Новые и старые проблемы наследования короны Испании: Законы Карла III о неравных браках. 1999.

Отрывок, характеризующий Гуровский, Игнатий

– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.