Гуров, Леонид Симонович

Леонид Гуров
Дата рождения	20 июня (3 июля) 1910(1910-07-03)
Место рождения	Архангельское, Херсонская губерния
Дата смерти	5 июня 1993(1993-06-05) (82 года)
Место смерти	Кишинёв, Молдова
Страна	СССР СССР
Профессии	композитор, педагог
Награды	Народный артист Молдавской ССР (1985)

Леони́д Си́монович Гу́ров (20 июня [3 июля] 1910, Архангельское, Херсонская губерния — 5 июня 1993, Кишинёв) — молдавский советский композитор и музыкальный педагог, профессор (1962). Народный артист Молдавской ССР (1985), лауреат Государственной премии Молдавской ССР (1986).

Биография

В 1932 году окончил Одесскую консерваторию по классу композиции Н. Н. Вилинского, затем преподавал в ней до 1941, занимал пост секретаря Одесского областного отделения Союза композиторов Украины (1934—1940), где председателем был его учитель Н. Н. Вилинский. Во время войны находился в Иркутске, после возвращения из эвакуации получил место преподавателя теории музыки и композиции в воссозданной после войны композитором Д. Г. Гершфельдом Кишинёвской консерватории, был членом президиума Союза композиторов Молдавии (1948—1956).

В дальнейшем работал также по приглашению в консерватории города Тяньцзинь (Китай), в 1958 вернулся в Кишинёв, где четыре года спустя стал профессором консерватории (института искусств им. Г. Музическу).

В творчестве композитора позднеромантические и импрессионистские тенденции органично сочетаются с элементами молдавского фольклора. Л. С. Гуров был одним из самых значительных музыкальных педагогов по композиции в республике, среди его учеников — Соломон Лобель, Георгий Няга, Давид Федов, Василий Загорский, Злата Ткач, Семён Лунгул, Алексей Стырча и другие известные впоследствии деятели молдавской музыкальной культуры.

Основные сочинения

• Две симфонии (1938, 1946)
• «Рахманиана», сюита для оркестра (1987)
• Концерт для арфы и органа с оркестром
• Две сонаты для скрипки и фортепиано (1934, 1959)
• Каприччио на молдавские народные темы для арфы (1955)
• «Детская сюита» для фортепиано (1949)
• Кантаты, хоры, романсы, обработки народных песен и др.

Теоретические работы

• «Ладовые и метро-ритмические особенности молдавской народной музыки» (1955)
• «К вопросу о функции и колорите в гармонии» (1960)
• «Аккорды нетерцовой структуры: их происхождение и применение в творческой практике» (1974)

Литература

• Абрамович Е. А. Композитор Леонид Гуров. — Кишинёв, 1979
• Клетинич Е. С. Композиторы советской Молдавии. — Кишинёв, 1987

Отрывок, характеризующий Гуров, Леонид Симонович

– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.