Гурский, Лев Аркадьевич

Лев Арка́дьевич Гу́рский — писатель, автор интеллектуальных иронических детективов. Под этим псевдонимом выступает саратовский литератор Роман Арбитман (род. в 1962 в Саратове, в ранних изданиях книг Гурского в целях мистификации указывалось, что автор — живущий в США с начала 80-х годов эмигрант из СССР).

Романы Гурского делятся на два основных цикла  — «лаптевский» и «штерновский»  — по имени главных героев  — соответственно сотрудника ФСБ Максима Лаптева и частного детектива Якова Штерна, специализирующегося на делах, связанных с издательским и книготорговым бизнесом. «Лаптевский» цикл еще называют «президентским», поскольку действие, как правило, разворачивается вокруг действующего Президента России. В книгах Гурского изложена своего рода альтернативная постсоветская история России. Многие персонажи имеют сполне узнаваемых прототипов — президент, а затем премьер-министр России П. П. Волин, премьер-министр Степанов, мэр Москвы Юрий Михайлович Круглов, руководитель службы безопасности Президента России Сухарев, директор ФСБ Степашкин, писатель Фердинанд Изюмов, диссидентка Лера Старосельская, причем эти персонажи фигурируют или упоминаются в обоих циклах. Многие реалии в книгах Гурского также легко узнаваемы — радиостанция «Эхо столицы», «Свободная газета» и её редактор Виктор Ноевич Морозов, газета «Московский листок». Сами Лаптев и Штерн не пересекаются в романах, но упоминается факт их знакомства. В двух повестях Гурского героем является фармацевт Дмитрий Курочкин, при этом действие происходит в той же реальности, что и в двух основных циклах. Книга Гурского «Роман Арбитман. Биография второго президента России» написана в жанре «альтернативной историографии» и представляет собой ЖЗЛовскую биографию вымышленного преемника президента Ельцина. Последний роман «Пробуждение Дениса Анатольевича» по фабуле примыкает к «президентскому» циклу, но Максима Лаптева в нем нет. В нем почти не упоминаются и другие прежние герои, но появляются не менее узнаваемые новые: тележурналист Леонид Алферов, генеральный прокурор России Джонатан Ливингстон, Патриарх Всея Руси Мефодий (Гнусавин), первый в истории США президент-этнический вьетнамец Джон Ли Квам. И новые узнаваемые реалии, вроде указа об ответственности за отрицание полета Юрия Гагарина.

Книги

• Убить президента (1995) (Лаптев)
• Опасность (1995) (Лаптев)
• Перемена мест (1995) (Штерн)
• Поставьте на черное (1996)(Штерн)
• Спасти президента (1998) (Лаптев)
• Яблоки раздора (вкл. повести Яблоки раздора и Игра в гестапо)(1998) (Курочкин)
• Траектория копья (2004 (Штерн)
• Никто кроме президента (2005) (Лаптев)
• А вы — не проект? (2006) (рассказы, эссе, статьи и рецензии)
• Наше всё — всё наше. Под колпаком у Яши и Максима: русско-еврейские расследования в мире книг. (2007)
• Есть, господин президент (2008)(Лаптев)
• Роман Арбитман. Биография второго президента России (2008)
• Пробуждение Дениса Анатольевича (2009)

В 1999 году по книге «Перемена мест» был снят телесериал «Досье детектива Дубровского», при этом имя главного героя книги Штерн изменено на Дубровский.

Мистификации

В конце ранних изданий первых романов Гурского были напечатаны анонсы его новых романов, как реально написанных, так и тех, которые он никогда не писал и не собирался: «Янки при дворе вождя», «Кремлины», «Погремушка для Робинзона», «Миссия в Прагу». При этом кратко излагалась их фабула и сообщались имена главных героев. Один из них, бывший сотрудник КГБ Юрий Коваленко даже появляется в романе «Опасность» в качестве эпизодического персонажа .Роман «Кремлины» упоминается у Гурского как роман писателя Георгия Черника .

Публикации под другими именами

Под собственным именем Роман Арбитман активно выступает как критик и литературовед, его работы главным образом посвящены фантастической и остросюжетной литературе. Выступил с мистификационными статьями о подмене фантаста Александра Казанцева его соавтором Иосифом Шапиро и о том, что фантаст Иван Ефремов был английским шпионом.

Под именем Эдуард Бабкин написал несколько повестей в жанре железнодорожных детективов. Под псевдонимом Рустам Святославович Кац опубликовал книгу «История советской фантастики», написанную в жанре «альтернативного литературоведения». По псевдонимами А.Данилов и А.Макаров выступает как журналист в саратовской прессе.

Ссылки

• [gursky.by.ru/books.html Неофициальный сайт]
• [booknik.ru/colonnade/kolpak/ Авторская колонка Льва Гурского «Под колпаком у Яши и Максима» на www.booknik.ru]
• [booknik.ru/reviews/fiction/?id=28435 Президент параллельной реальности. Рецензия на книгу Л. Гурского «Биография второго президента России».2009]
• [booknik.ru/reviews/fiction/?id=29931 Рецензия на книгу Льва Гурского «Пробуждение Дениса Анатольевича» на сайте booknik.ru]

Отрывок, характеризующий Гурский, Лев Аркадьевич

– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.