Гурьев, Семён Емельянович
Поделись знанием:
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
| Семён Емельянович Гурьев | |
| Научная сфера: |
математика, механика |
|---|---|
| Учёное звание: |
профессор |
Семён Емелья́нович Гу́рьев (10 (21) сентября 1766 — 11 (23) декабря 1813) — русский математик и механик, профессор, академик Петербургской Академии наук с 1798 года, член Российской академии с 1800 года.
Выпущен из АИШКК в 1784 году штык-юнкером в корпусные офицеры. Изучал в Англии гидравлику (1792), затем преподавал математику, артиллерию и навигацию в различных учебных заведениях Петербурга. С 1798 года — профессор математики Училища корабельной архитектуры. В 1813 году преподавал в Институте Корпуса инженеров путей сообщения[1].
Автор трудов по геометрии, математическому анализу, механике. Пытался доказать пятый постулат Евклида. Активно занимался разработками по теории равновесия сводов. Перевёл и написал сам несколько учебных пособий, использовавшихся в России на протяжении XIX века. Много внимания уделял методике и методологии математики. Организовал издание первого научного журнала Академии на русском языке («Умозрительные исследования», 1809—1819, всего вышло пять томов).
Содержание
Ученики
- Профессор, академик Петербургской Академии наук В. И. Висковатов.
- Рахманов Пётр Александрович, известный математик и теоретик артиллерии начала XIX века[2].
- Ильинский, Алексей Никанорович, преподаватель горного дела
Труды
- [books.google.ru/books?id=ZCJMAAAAMAAJ&printsec=frontcover&dq=%D0%A1%D0%B5%D0%BC%D0%B5%D0%BD+%D0%93%D1%83%D1%80%D1%8C%D0%B5%D0%B2+%D0%B3%D0%B5%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%82%D1%80%D0%B8%D1%8F&source=bl&ots=9XWDisuX38&sig=LN7ezPVIZ-DXgVd9hVsu75w7vm8&hl=ru&ei=f5VhS67PLNeh_ga9tNmEDA&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=7&ved=0CBcQ6AEwBg#v=onepage&q=&f=false «Опыт об усовершенствовании элементов геометрии»] (1798)
- [elibrary.karelia.ru/book.shtml?levelID=017003&id=3710&cType=1 «Основания геометрии»] (1804—1807)
- «Наука исчисления» (основания арифметики, 1805)
- «Основания трансцендентной геометрии кривых поверхностей» (1806, 2 изд. 1811)
- «Главные основания динамики» (в «Умозрительных исследованиях» акад. наук, 1808)
- «Рассуждение о математике и её отраслях» (1809)
- «Основания дифференциального исчисления, с приложением оного к аналитике» (1811)
- «Основания механики» (1815)
Напишите отзыв о статье "Гурьев, Семён Емельянович"
Примечания
- ↑ Марговенко, Алексей [magazines.russ.ru/ural/2004/10/mar11.html «Дороги царей»] (рус.). журнал «Урал» 2004 год, № 10. Проверено 9 февраля 2008. [www.webcitation.org/619rX4S71 Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
- ↑ Бобынин В. В. Рахманов, Петр Александрович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
Литература
- Боголюбов А. Н. [www.math.ru/lib/book/djvu/istoria/BMM.djvu Математики. Механики.] Биографический справочник. Киев, Наукова думка, 1983.
- Гурьев, Семен Емельянович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [ilib.mccme.ru/djvu/istoria/istmat1.htm История математики] / Под редакцией А. П. Юшкевича, в трёх томах. — М.: Наука, 1970. — Т. III.
- Юшкевич А. П. Академик С. Е. Гурьев и его роль в развитии русской науки. В кн.: Труды института истории естествознания, т. 1, М.. 1947, стр. 219—268.
Ссылки
- [www.biografija.ru/show_bio.aspx?ID=31761 Гурьев Семен Емельянович] на biografija.ru.
Отрывок, характеризующий Гурьев, Семён Емельянович
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
