Сорана Гурян

Сорана Гурян
фр. Sorana Gurian рум. Sorana Gurian
Имя при рождении:	Сара Исааковна Гурфинкель
Дата рождения:	18 октября 1913(1913-10-18)
Место рождения:	Комрат, Бессарабия
Дата смерти:	10 июня 1956(1956-06-10) (42 года)
Место смерти:	Париж, Франция
Гражданство:	Франция Франция Румыния Румыния
Род деятельности:	журналист
Язык произведений:	французский, румынский

Сора́на Гуря́н (настоящие имя и фамилия Су́ра И́циковна (Са́ра Исаа́ковна) Гурфи́нкель; фр. и рум. Sorana Gurian; 18 ноября 1913, Комрат Бендерского уезда Бессарабской губернии — 10 июня 1956, Париж) — румынская и французская писательница.

В Румынии

Сорана Гурян родилась под именем Сара Гурфинкель в южном бессарабском городке Комрат (теперь столица Гагаузской автономии в Молдове), старшая из трёх дочерей в семье земского врача Исаака (Ицика) Гурфинкеля и его жены Гитл Гурфинкель. Рано оставшись без матери, получила домашнее образование в Комрате, с 1927 года — в тигинской гимназии «Принцессa Илянa» для девочек (Liceul de Fete «Principesa Ileana»), где сдала экзамен на бакалавриат в 1931 году. Здесь же, в Тигине (теперь Бендеры) умер её отец Ицик, или Исаак Лазаревич, Гурфинкель (1872—1929) и Сара осталась фактически ответственной за младших сестёр Лию и Изабеллу.

С 1931 по 1934 год обучалась на филологическом факультете Ясского университета Ал. И. Кузы. Там же в Яссах дебютировала публицистикой в газете «Lumea» (Мир) в номере от 6 июля 1937 года, опубликовала фельетоны в центральной бухарестской газете «Adevărul» (номер от 16 декабря 1937 года), а 9 января 1938 года — по рекомендации Е. Ловинеску — 3 новеллы Гурян были опубликованы в «Lumea». В том же году уехала в Париж, откуда на протяжении последующих двух лет регулярнo присылала в различные периодические издания Румынии свои новеллы; в 1940 году переводила на румынский язык «Тихий Дон» М. А. Шолохова. В том же 1940 году вернулась в Бухарест, где присоединилась к антифашистскому подполью.

В эмиграции

После войны стала профессиональной журналисткой. В 1945—1946 годах выходят её переводы на румынский язык поэмы А. С. Грибоедова «Горе от ума» и пьес Дж. Б. Пристли. Первый роман «Zilele nu se intorc niciodată» (Эти дни никогда не вернутся) о жизни интеллигентной бессарабской семьи в довоенные годы вышел в Бухаресте в 1946 году и сразу принёс ей широкую известность. В том же 1946 году вышел сборник новелл Гурян «События между рассветом и ночью», с описанием навязчивых сексуальных фобий одинокой женщины. В 1947 году, после статьи с призывом к свободе прессы, была отстранена от работы и в 1949 году уехала в Израиль, а ещё через два года — в Париж. Уже в Израиле полностью перешла на французский язык и в 1950 году в Париже вышла её первая французская книга «Les Mailles du Filet» (румынское издание под названием «Ochiurile retelei», Ячейки сети), основанная на реальных событиях послевоенной политической жизни Румынии. В 1952 году выпустила в собственном переводе с румынского свой первый роман и написала его продолжение «Безжалостная любовь» (вышли в 1953 году под прежним названием «Les jours qui ne reviennent jamais»), о предвоенных годах в Румынии. Обе книги вышли в издательстве René Julliard, с которым Гурян подписала долгосрочный контракт.

В это время увлеклась экзистенциальной философией Шестова, подружилась с молодыми литераторами — как и она экспатриантами из стран Восточной Европы, в частности с написавшим о ней воспоминания Чеславом Милошем. Зарабатывала на жизнь переводами; так, в 1954 и 1955 годах вышли в её переводах с немецкого языка сборники научной фантастики Hans Prager «L’hôpital des mers froides» (1954) и F.L. Neher «Menschen zwischen den Planeten» (1955, переиздана в 1964). Тогда же Гурян заболела раком молочной железы, перенесла две операции и после кратковременной ремиссии, за время которой она успела написать последнюю книгу о борьбе с недугом, умерла в своей комнатушке в студенческом общежитии на Левом Берегу Сены. Книга вышла уже посмертно, в 1956 году, под названием «Récit d’un combat» (Повествование о борьбе). Ещё при жизни Гурян её романы были переведены и изданы на испанском, итальянском и немецком языках, а в 1990-е годы они возвратились и к румынскому читателю.

В честь Сораны Гурян названа улица в Сан-Паулу (Бразилия) — Rua Sorana Gurian.

Произведения и их переводы

• Zilele nu se intorc niciodată (эти дни никогда не вернутся), Editore Forum: Бухарест, 1945.
• Les Mailles du Filet: Mon Journal de Roumanie (звенья сети: мой журнал из Румынии), Calmann Levy: Париж, 1950.
• Per aver scelto il silenzio, Sansoni: Рим, 1950.
• Nie kehren die Tage wieder (эти дни никогда не вернутся), Bourg: Дюссельдорф, 1951.
• Les jours qui ne reviennent jamais (эти дни никогда не вернутся), Editeur René Julliard: Париж, 1952.
• A través de la red (звенья сети), AHR: Барселона, 1952.
• Die Nacht ist nicht ohne Sterne (ночь не без звёзд), Bourg Verlag: Дюссельдорф, 1952.
• Les amours impitoyables, Editeur René Julliard: Париж, 1953.
• Récit d’un combat (повествование о борьбе), Editeur René Julliard: Париж, 1956.
• Ochiurile retelei. Jurnalul meu din România (звенья сети: мой журнал из Румынии), румынская версия Корнелии Штефэнеску, в двух томах, Editura Jurnalul literar: Бухарест, 2002—2003.
• Zilele nu se întorc niciodată. Iaşi: Princepsedit, 2006. — 556 p.; Бухарест: Hasefer, 2012.

Переводы Сораны Гурян

• А. С. Грибоедов. Prea multă minte strică. Бухарест, 1945 (с Захарией Станку).
• Дж. Б. Пристли. Lumina dragostei. Бухарест, 1946.
• Hans Prager. L’hôpital des mers froides. Париж, 1954.
• F. L. Neher. Mars aller-retour. Предисловие Вернера фон Брауна. Париж, 1955.

Литература

• Милош Ч. Шестов, или О чистоте отчаяния// Милош Ч. Личные обязательства: Избранные эссе о литературе, религии и морали. М.: Дом интеллектуальной книги, 1999, с. 229—244.
• Cozea L. Confesiuni ale eului feminin. Pitești: Paralela 45, 2005.

Примечания

Ссылки

• [www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/judaica/ejud_0002_0008_0_08013.html Страница в Еврейской виртуальной библиотеке]  (англ.)
• [shestov.by.ru/milosz.html Эссе Чеслава Милоша «Shestov, or the Purity of Despair» (Шестов, или чистота отчаяния)] из сборника «Emperor of the Earth: modes of eccentric thinking», University of California Press, Berkeley, 1977, стр. 99-119 (англ.)
• [convorbiri-literare.dntis.ro/DURNEAmai5.html Статья Марии Спиридон «Începuturile Soranei Gurian» (рум.)]
• [convorbiri-literare.dntis.ro/VRABIEaug4.html Эссе Дианы Врабие «Sorana Gurian: Impudicitatea ca autenticitate» (рум.)]
• [www.ina.fr/media/entretiens/video/CPF86644668/sorana-gurian.fr.html Предсмертное телеинтервью Сораны Гурян]

Отрывок, характеризующий Сорана Гурян

Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.