Самоходная мина

Самоходная мина (гусеничная торпеда, танкетка-торпеда) — разновидность противотанкового оружия ненаправленного фугасного действия. В настоящее время не применяется.

Конструктивно представляет собой небольшую невооружённую беспилотную гусеничную машину, схожую с танкеткой, управляемую дистанционно и несущую заряд взрывчатого вещества, достаточный для пробивания танковой брони. В качестве силовой установки может иметь один или несколько электродвигателей либо двигатель внутреннего сгорания. Применяется из укрытия, управляется одним оператором по проводам либо при помощи радиосигнала; подрыв осуществляется командой оператора либо при наезде машины противника. Обезвредить мину можно путём расстрела после демаскировки, либо, в случае управления по проводам, путём их перерезания.

История

Впервые идея гусеничной мины возникла и получила реализацию в период Первой мировой войны: в 1915 году французскими инженерами Обрио и Габэ была создана опытная машина Torpille Terrestre («наземная торпеда»). Как и в случае с другими проектами Обрио и Габэ, работы по торпеде были прекращены на этапе испытаний.

В межвоенный период гусеничные мины стали активно разрабатываться различными государствами, однако все их проекты этого периода либо не получили практической реализации, либо (как, например, японская Я-И-Го, французские Vehicules P и Engin K) были реализованы в металле, но, в силу различных причин, серийно не производились.

В период Второй мировой войны гусеничные мины серийно производились лишь в нацистской Германии (см. «Голиаф»), где машины данного типа получили достаточно широкое распространение. Аналогичная машина была создана в СССР инженером и изобретателем Александром Казанцевым; самоходная мина его конструкции, получившие обозначение ЭТ-1-627, были выпущены в небольшом количестве и сыграли роль при прорыве блокады Ленинграда, однако дальнейшего распространения не получили. Работы в данном направлении велись также в Великобритании, однако английские машины остались исключительно экспериментальными и в боевых действиях не участвовали.

В послевоенный период, в связи с развитием противотанкового вооружения (в особенности противотанковых ракет), концепция гусеничных мин уже считалась окончательно устаревшей, но они продолжали рассматриваться в качестве потенциального варианта противотанкового оружия ещё в середине 1950-х годов.

В массовой культуре

• В известном варгейме Warhammer 40,000 фракция Имперская Гвардия имеет возможность использования гусеничной мины «Циклоп», управляемой при помощи радиосигнала из машины управления (переоборудованной БМП «Химера»). Характеристики машины и её применение в игре крайне условны, однако в общих чертах повторяют таковые у реальных самоходных мин.
• В кино гусеничную мину (немецкий «Голиаф») можно увидеть во втором фильме киноэпопеи Юрия Озерова «Солдаты свободы», по большей части посвящённом восстанию в Варшаве.

---

Литература

• Антонов А. С., Артамонов Б. А., Коробков Б. М., Магидович Е. И. Танк. — М.: Воениздат, 1954. — 607 с.
• П. Бессонов. Немецкая танкетка-торпеда. Из журнала «Вестник танковой промышленности», 1943 год // Полигон : журнал. — 2000. — № 4. — С. 11—13.

Отрывок, характеризующий Самоходная мина

Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.