Гусли (Мериме)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Гусли (значения).
Гусли
или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине
La Guzla,
ou choix de Poésies Illyriques, recueillies dans la Dalmatie, la Bosnie, la Croatie et l'Herzegowine
Жанр:

пастиш (мистификация), романтическая стилизация под фольклор, песни (баллады)

Автор:

Проспер Мериме

Язык оригинала:

французский

Дата написания:

Конец июля 1827 года

Дата первой публикации:

Страсбург

«Гу́сли, или Сбо́рник иллири́йских пе́сен, запи́санных в Далма́ции, Бо́снии, Хорва́тии и Герцегови́не», (фр. «La Guzla», «Гузла», «Гузля», «Гюзла») — литературная мистификация, созданная французским писателем-романтиком Проспером Мериме и изданная им анонимно в 1827 году. Представляет собой будто бы песни юго-западных славян, якобы собранных на Балканах и переведённые на французский язык с иллирийского (сербского) прозой.





История создания текста

Если верить предисловию Мериме 1840 года, написанному им для 2-го издания в 1842 году, он создал это произведение одним махом за две недели, потому что ему с другом хотелось отправиться в путешествие на Балканы и потом издать сочинения о них, но денег на это не хватало, и «мы напали на мысль заранее описать наше путешествие, продать свой труд повыгоднее и с помощью вырученных денег убедиться, насколько верны были наши описания». Сборник был издан тайно в Страсбурге, снабжен примечаниями и портретом «автора», будто бы итальянца и сына морлачки из Спалато, собирателя фольклора, в том числе и ряда авторских песен вымышленного гусляра по имени Иакинф Магланович. Продано, по словам Мериме было всего 12 экземпляров. Его желанием, если верить его предисловию, было спародировать местный экзотический колорит, модный в период романтизма. «Гусли», имитируя прозаический перевод народных песен, входят в число ранних стихотворений в прозе, которые повлияли на сложение данного жанра лирики.

Исследователи труда Мериме, тем не менее, отмечают, что рассказ Мериме об обстоятельствах создания книги «намеренно неточен», и «сборник является не легкой и быстрой импровизацией, как уверяет Мериме, а плодом длительной работы», замысел которой, возможно, действительно пришел в голову писателя, когда он замышлял поездку (еще в 1820 году).

Мистификация оказалась успешной: за настоящий славянский фольклор «Гусли» приняли и Адам Мицкевич, и Пушкин, причем последний переложил 11 баллад из сборника[1] на русский стихами и издал под заглавием «Песни западных славян».

Первым мистификацию узнал Виктор Гюго, объявив о своем выводе в салоне Нодье в конце 1827 года, спустя несколько месяцев после публикации книги. Сам Мериме не особо скрывал, что являлся автором мистификации: так, он послал Гёте книгу с автографом «от автора „Клары Газуль“»[2] («Театр Клары Газуль» — предыдущая мистификация писателя, написанная будто бы испанской актрисой; эту книгу он послал Гёте двумя годами ранее[3]). В своем обзоре, выпущенном летом 1828 года, Гёте указал на анаграмму «Газуль/Гузла» и назвал имя Мериме. Но эта информация распространилась не широко: лишь после того, как Пушкин сделал своё переложение, до него через Соболевского дошел слух, что это мистификация, после чего в Париж было отправлено письмо и Мериме подтвердил своё авторство (высказывалось мнение, что Пушкину о мистификации было известно, и его письмо к Мериме, ответ которого был включён в предисловие к «Песням западных славян», фактически подхватывает литературную игру[4]).

Содержание

«Гусли» включают 29 баллад; из них 1 действительно является аутентичной народной песнью («Грустная баллада о благородной супруге Асана-Аги»[5]). Баллады ориентировочно можно разделить на ряд групп:

  1. Исторические, о борьбе славян с турками, о разбойниках-гайдуках и о кровной мести:
    1. Боярышник рода Вéлико
    2. Смерть Фомы II, короля Боснии
    3. Видение Фомы II, короля Боснии
    4. Храбрые гайдуки
    5. Битва у Зеницы Великой
    6. Экспромт
    7. Ссора Лепы и Черногора
    8. Побратимы
    9. Гаданьи
    10. Черногорцы
    11. Конь Фомы II
    12. Умирающий гайдук
    13. Милош Облич
    14. Грустная баллада о благородной супруге Асана-Аги
  2. Бытовые:
    1. Морлак в Венеции
    2. Погребальная песня
    3. Возлюбленная Данизича
    4. Баркаролла
    5. Импровизация Иакинфа Маглановича
  3. О колдовстве, сглазе, вампирах:
    1. Господарь Меркурий
    2. Красавица Елена
    3. Максим и Зоя
    4. Дурной глаз
    5. Пламя Перрушича
    6. Прекрасная Софья
    7. Ивко
    8. Константин Якубович
    9. Вампир
    10. Любовник в бутылке
    11. Кара-Али, вампир
    12. Волшебное ружьё
    13. Бан Хорватии
Вампир

I. В болотах Ставилы у ручья лежит на спине мертвец. Это проклятый венецианец, который обманул Марию, который сжег наши дома. Пуля пробила ему горло, ятаган пронзил его сердце; но уже три дня лежит он на земле, и из ран его все ещё течет алая и горячая кровь.
II. Глаза его потускнели, но они глядят вверх. Горе тому, кто пройдет мимо этого трупа! Ибо кто может противиться его очаровывающему взгляду? Растут у него и ногти и борода. В страхе улетают от него вороны, хоть обсели они храбрых гайдуков, лежащих тут же кругом.
III. Улыбаются окровавленные губы, словно у спящего человека, мучимого нечистой страстью. Подойди, Мария, и посмотри на него, ради кого ты отвергла свой дом и семью! Если посмеешь, поцелуй эти бледные окровавленные губы, которые лгали так умело. Много слез из-за него было пролито при его жизни. Ещё больше прольется после его смерти………………………………………………………………..

Интересные факты

История с Мицкевичем и Пушкиным, ставшими жертвами мистификации, позже будет своеобразно обыграна в новелле Мериме «Локис», где прозаический перевод баллады Мицкевича «Трое Будрысов», близкий по стилю текстам «Гуслей», героиня выдаёт рассказчику за народную литовскую дайну, причём при разоблачении мистификации упоминается не только оригинал, но и пушкинский перевод «Будрыс и его сыновья».

Тексты

Музыка

  • Опера Les Montenegrins, музыка Limnander, либретто Nerval и Alboize (1849)
  • Цезарь Кюи. [imslp.org/wiki/6_Songs_of_the_Western_Slavs,_Op.99_(Cui,_César_Antonovich) «Шесть песен западных славян А. С. Пушкина»]

Библиография

  • [www.archive.org/details/laguzladeprosper00jovauoft Voyslav M. Yovanovitch, La Guzla de Prosper Mérimée. Etude d’histoire romantique, Paris, Hachette, 1911]
  • Anne Geisler-Szmulewicz. Violence et ballade populaire (Sur La Guzla de Mérimée) // Romantisme: Revue du dix-neuvieme siecle, ISSN 0048-8593, Nº 140, 2008 , pags. 129—141

Напишите отзыв о статье "Гусли (Мериме)"

Примечания

  1. ↑ К «Гузле» восходят пушкинские «Видение короля», «Янко Марнавич», «Битва у Зеницы Великой», «Феодор и Елена», «Влах в Венеции», «Гайдук Хризич», «Похоронная песня Иакинфа Маглановича», «Марко Якубович», «Бонапарт и черногорцы», «Вурдалак», «Конь».
  2. ↑ [www.merimee.culture.fr/fr/html/ec/ec_3_4.html Les nombreuses mystifications de Mérimée]
  3. ↑ [books.google.ru/books?id=aw2UViq3NfoC&pg=PA83&lpg=PA83&dq=guzla+merime&source=bl&ots=XUUzmRS46v&sig=tueqLXpR7f3oXJxLfa5992f5k5c&hl=ru&ei=cLEJS7GFPMHA-Qb49-zFDQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=8&ved=0CC4Q6AEwBzj6AQ#v=onepage&q=guzla&f=false Julia Luisa Abramson. Learning from lying: paradoxes of the literary mystification]
  4. ↑ [feb-web.ru/feb/pushkin/serial/isb/isb-149-.htm О. С. Муравьева. Из наблюдений над «Песнями западных славян»]
  5. ↑ Asanaginica опубликована в одном из основных источников Мериме при создании этой книги — «Путешествии по Далмации» аббата Альберто Фортиса (1774). Переведена также Гёте (1775), Вальтером Скоттом (1798) и другими

Отрывок, характеризующий Гусли (Мериме)

Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Гусли_(Мериме)&oldid=78969433»