Гусман, Мартин Луис

Мартин Луис Гусман
Martín Luis Guzmán
Имя при рождении:	Martín Luis Guzmán Franco
Дата рождения:	6 октября 1887(1887-10-06)
Место рождения:	город Чиуауа (Мексика)
Дата смерти:	22 декабря 1976(1976-12-22) (89 лет)
Место смерти:	Мехико (Мексика)
Гражданство:	Мексика Мексика
Род деятельности:	прозаик
Годы творчества:	1928—1976
Язык произведений:	испанский

Гусман Мартин Луис (исп. Martín Luis Guzmán; 6 октября 1887, Чиуауа — 22 декабря 1976, Мехико) — мексиканский писатель.

Краткая биография

Родился в семье полковника Мартина Луиса Гусмана-и-Рендона, занимавшего пост военного инструктора в академии Чапультепека (см.: es:Heroico Colegio Militar) и Кармен Франко Террасас. Наряду с такими деятелями мексиканской культуры как Альфонсо Рейес входил в творческое объединение художников и писателей «Мексиканский Атеней». С 1913 года в революционной армии: сначала он служил офицером при штабе генерала Рамона Итурбе, с 1914 года — в войсках Венустиано Каррансы, а затем в формированиях Панчо Вильи. После прихода к власти Каррансы был заключён в тюрьму. С 1915 по 1920 год Гусман находился в добровольной ссылке сначала в Испании, а позднее в США. По возвращении был назначен главным редактором газеты «El Heraldo de México», а также личным секретарём Альберто Пани — министра иностранных дел в правительстве Альваро Обрегона. Основал в 1922 году газету «El Mundo». В 1925 году Гусман вновь отправился в ссылку в Испанию, где пробыл до своего возвращения в 1936 году. В 1942 году издавал газету Tiempo. В 1958 году был удостоен Премии Мануэля Авило Камачо и Национальной премии по литературе.

Творчество

Наиболее известные романы Гусмана: «Орёл и змея» (1928), повествующий о мексиканской революции, и «Тень каудильо» (1929), в котором изобличается коррупция в послереволюционной Мексике. В 1938—1940 годах выходит стилизованная под крестьянскую речь биография революционера Франсиско Вильи — «Воспоминания Панчо Вильи»

Хотя книга «Орёл и змея» называется романом, по сути она представляет собой автобиографию писателя за период 1913—1915 годов. В романе среди прочих персонажей действуют Венустиано Карранса и Альваро Обрегон, которые описываются как эгоистичные и властолюбивые люди, описание же Панчо Вильи представляет собой смесь благоговения и страха. Некоторые главы романа могут быть прочитаны как самостоятельные произведения: например, глава «Праздник пуль», в которой офицер армии Вильи расстреливает триста заключённых или глава «Панчо Вилья на кресте», где повествуется о раскаянии Вильи, осознавшем несправедливость своего расстрельного приказа, а также глава «Смерть Давида Берланги» о гибели молодого человека (см.: es:David G. Berlanga), попытавшегося остановить бесчинства вильистов в Мехико. Таким образом, название романа может быть прочитано не только как метафора поиска национальной самоидентификации (орёл и змея изображены на мексиканском гребе), но также и как символ идеализма и приземлённой реальности, свойственных мексиканской революции.

Роман «Тень каудильо» рассказывает о послереволюционных событиях периода режимов Альваро Обрегона и Плутарко Элиаса Кальеса, которые и являются прототипами каудильо, или, иначе говоря, диктатора, обозначенного в названии. Главный герой произведения военный министр Игнасио Агирре был вдохновлён образами генералов Адольфо Уэрты, возглавившим неудачное восстание против Обрегона, и Франсиско Серрано, убитым по приказу Кальеса. Подобно последнему, Агирра выставляет свою кандидатуру на президентских выборах, в которых участвует ставленник диктатора генерал Иларио Хименес, в результате чего как и Серрано становится жертвой заказного убийства. Сам диктатор появляется в романе лишь несколько раз, однако возникает ощущение словно его тень покрывает всю нацию. Центральная идея романа — предательство революционных идеалов стремящимися лишь к собственной выгоде политиками. Главный герой вызывает симпатию читателя, хотя он и не лишён недостатков в виде взяточничества и политической недальновидности. Будучи по природе порядочным человеком, он идёт на участие в интригах. В этой раздвоенности рефлексирующего Агирре и заключается его слабость, благодаря чему он проигрывает цельному в своём корыстолюбии Хименесу — цинику, не выбирающему средств в борьбе за власть, воплощающему все пороки разложившейся верхушки революционеров.

Единственный герой романа, не замешанный в политических интригах, это альтер-эго Агирры — его друг, «книжный человек» Ашкана Гонсалес. Ашкана также единственный из основных действующих лиц, кто не имеет реального прототипа. Символично и его некастильское имя, говорящее о его смешанном испано-индейском происхождении. Мечтающий о претворении в жизнь лозунгов революции Ашкана выглядит нелепо в среде корыстных политиков. Критики отмечали некую бесплотность Ашканы, которая видна в сравнении с реалистичностью других персонажей. Ашкана становится символом правды, чистоты и справедливости, которых нет в реальной жизни. По словам автора, Ашкана «символизирует в романе революционное сознание. Его роль подобна той, которую в греческой трагедии играет хор. Ашкана — это тот идеальный мир, с помощью которого излечиваются раны мира реального». Сохраняя Ашкану от расправы над сторонниками Агирры, Гусман видит в нём силу, которая победит в будущем тень каудилизма. Таким образом, хотя книга и заканчивается убийством главного героя — Агирры, его идеалы продолжают существование.

Литература

• Гусман, Мартин Луис // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Кутейщикова В. Н. Мексиканский роман: формирование, своеобразие, современний этап. — М.: Наука, 1971.
• [books.google.ru/books?id=bFdc24rnt_IC&lpg=PA410&dq=martin%20luis%20guzman&hl=ru&pg=PA410#v=onepage&q=martin%20luis%20guzman&f=false Encyclopedia of Latin American Literature] / Edited by Verity Smith. — Taylor & Francis, 1997. — ISBN 9780203304365.

Отрывок, характеризующий Гусман, Мартин Луис

Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.