Густав IV Адольф

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Густав IV»)
Перейти к: навигация, поиск
Густав IV Адольф
Gustaf IV Adolf<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Король Швеции
29 марта 1792 — 29 марта 1809
Коронация: 3 апреля 1800
Предшественник: Густав III
Преемник: Карл XIII
 
Рождение: 1 ноября 1778(1778-11-01)
Стокгольм, Швеция
Смерть: 7 февраля 1837(1837-02-07) (58 лет)
Санкт-Галлен, Швейцария
Место погребения: Риддархольмская церковь, Стокгольм
Род: Гольштейн-Готторп
Отец: Густав III
Мать: София Магдалена Датская
Супруга: Фредерика Баденская
Дети: Густав, София, Амалия, Сесилия
 
Награды:

Густав IV Адольф (швед. Gustav IV Adolf; 1 ноября 1778 — 7 февраля 1837) — шведский король в 1792—1809 годах.





Биография

Сын Густава III и Софии Магдалены Датской (1746—1813). Родился 1 ноября 1778 года в Стокгольме. Ходили слухи, поддерживавшиеся врагами Густава, что его фактическим отцом был фаворит короля шталмейстер граф Мунк. На трон вступил после гибели отца в 1792 году, однако до наступления совершеннолетия в 1796 году регентом при нём был его дядя герцог Карл Сёдерманландский.

Правление

Король был убеждённым противником французского рационализма и идей Просвещения. При нём ужесточилась цензура, из Упсальского университета был уволен ряд профессоров-кантианцев, а также запрещены студенческие кружки.

От природы король был медлительным, малообщительным и высокомерным. Убийство его отца сделало его подозрительным и мрачным. Его идеалом была неограниченная власть русского императора. При нём в Швеции, как и при Павле I в России, вводится культ униформы.

В 1803 году на базе серебряного стандарта была стабилизирована шведская валюта, для чего королю пришлось заложить шведский Висмар прусскому королю.

Внешняя политика

Будучи враждебно настроен по отношению к французской революции, Густав IV Адольф ориентировал свою политику на Россию, надеясь с русской помощью получить Норвегию.

В 1795 году Густав Адольф был обручён с принцессой Луизой Шарлоттой Мекленбург-Шверинской, но в 1796 году под нажимом Екатерины II помолвка была расторгнута, и король отправился в Петербург, чтобы обвенчаться с внучкой императрицы Александрой. В качестве жениха Густаву Адольфу был оказан при русском дворе чрезвычайно почётный и любезный прием.

Больше всех хлопотал об этом браке фаворит императрицы Платон Зубов. Составление брачного договора было поручено императрицей ему и Моркову. Вопреки обычной в подобных случаях перемене религии невестой, решено было добиться для княжны права формально не отрекаться от православия, и даже иметь в королевском дворце свою часовню и причт. Но так как не было уверенности, что король согласится на эти условия, то русские дипломаты решили прибегнуть к хитрости. Обручение было назначено Зубовым на 11 сентября. За час до начала церемонии брачный контракт был принесен королю для подписи, и тот впервые ознакомился со статьями относительно религии невесты. Несмотря на все уговоры как Зубова с Морковым, так и собственной свиты, Густав Адольф отказался принять письменное обязательство разрешить своей будущей супруге свободно исповедовать православную веру, ибо это противоречило бы шведской конституции.

Между тем двор и императрица в полном параде ожидали жениха. Отсутствие его, частые входы и выходы князя Зубова, нетерпение императрицы возбуждали любопытство иностранного дипломатического корпуса и придворных. Наконец Зубов вынужден был сообщить, что всё расстроилось. Он подошел к Екатерине, ожидавшей в присутствии всего двора, и на ухо прошептал ей несколько слов. Императрице сделалось дурно, и она почувствовала легкий удар — первый вестник её близкой кончины[1].

В 1799 году в Гатчине была заключена русско-шведская конвенция о взаимопомощи, секретная статья которой предусматривала участие Швеции в войне против Франции. Однако резкий разворот русской политики в сторону дружбы с Наполеоном не позволил Швеции вступить в войну с Францией.

В 1800 году король заключил в Петербурге антианглийскую конвенцию. Секретная статья соглашения обязывала Швецию вместе с Россией препятствовать проникновению английского флота в Балтийское море.

В 1801 году английский флот подверг бомбардировке Копенгаген и угрожал Карлскруне, однако новый российский император, Александр I, помирился с Англией, и Густав Адольф последовал его примеру, заключив с Англией в 1803 году торговый договор.

Король бурно отреагировал на расстрел герцога Энгиенского в марте 1804 г. В декабре он заключил договор с Англией о субсидиях, а в январе 1805 г. союзный договор с Россией. В октябре этого же года Швеция формально присоединилась к третьей антифранцузской коалиции.

Осенью 1805 года шведская армия была переправлена в Померанию, однако кампании 1805—1807 гг. закончились полной неудачей. Тем не менее, Густав Адольф активно участвовал в четвёртой коалиции и даже после Тильзитского мира (1807) не порвал с Англией, продолжив антифранцузскую политику.

Сделавшись союзником Наполеона, Россия обязалась заставить Швецию разорвать отношения с Англией и примкнуть к континентальной блокаде. Несмотря на продолжительные переговоры сделать этого не удалось, и в феврале 1808 года русские войска вступили в Финляндию. В марте войну Швеции объявили также Дания и Пруссия. Война закончилась полным поражением Швеции, и в сентябре 1809 года она была вынуждена заключить Фридрихсгамский мирный договор, по которому уступала России всю Финляндию.

Аграрная реформа

При Густаве Адольфе под влиянием аграрной реформы в Дании возник вопрос об ускоренной ликвидации общинного землепользования. Первое постановление о новой реформе — «эншифте» — было издано для Сконе в 1803 году, затем в 1807 году распространено на всю Швецию (за исключением Даларны и Норрланда).

Отныне любой отдельный собственник мог требовать от общины предоставления ему земли в одном месте. Помещики получили право проводить на своих землях межевание по своему усмотрению. В ответ на злоупотребления помещиков во многих местах вспыхнули крестьянские волнения.

Переворот

В ходе войны Густав Адольф, несмотря на неудачи, упорно отказывался от заключения мира и созыва риксдага. Он самолично ввёл непопулярный военный налог и к тому же оскорбил 120 гвардейских офицеров из знатнейших семей, разжаловав их в армейские офицеры за трусость на поле боя. В окружении короля зрела мысль об отрешении его от власти.

Зимой 1808—1809 гг. оппозиционные группировки начали разрабатывать план по свержению Густава Адольфа и ликвидации абсолютистской формы правления. В заговоре участвовали высшие офицеры и чиновники. Во главе них стояли генерал-адъютант К. Ю. Адлеркрейц, подполковник Г.Адлерспарре и чиновник судебного ведомства Х.Йерта.

Пообещав датскому командующему, принцу Кристиану Августенбургскому, титул наследника шведского престола, Адлерспарре заключил с ним соглашение о временном прекращении огня и двинулся с частью войск на Стокгольм. 13 марта 1809 года он с группой офицеров ворвался в покои короля и взял его под стражу. Его сначала отвезли в Дроттнингхольм, но после неудавшейся попытки побега он был отправлен в замок Грипсхольм.

Желая сохранить корону за сыном, король 29 марта отрёкся от престола, однако 10 мая риксдаг объявил, что он и все его потомки лишаются права занимать шведский престол. Ему было оставлено его собственное состояние и назначена пожизненная рента.

В декабре 1809 года королевская семья выехала в Германию.

После отречения

После отъезда за границу Густав Адольф вёл бродячую жизнь. Взяв себе имя полковника Густавссона, он по большей части жил в Германии и Швейцарии. В 1812 году он развёлся с женой.

Умер бывший король 7 февраля 1837 года в швейцарском городке Санкт-Галлен. Останки его в 1884 году были перезахоронены в Риддархольмской церкви в Стокгольме.

Семья

С 1797 по 1812 год был женат на Фредерике Доротее Вильгельмине Баденской (1781—1826), дочери Карла Людвига Баденского и Амалии Гессен-Дармштадтской, младшей сестре русской императрицы Елизаветы Алексеевны. Имел от неё двух сыновей и трёх дочерей:

Награды

После заключения Тильзитского мира отослал оба русских ордена императору Александру I, не желая носить ордена, которыми был награждён Наполеон.

Источники

  • История Швеции. — М., 1974.
  • [memoirs.ru/texts/MariaF1874.htm Мария Феодоровна. Разговор великой княгини Марии Феодоровны с королём шведским // Русская старина, 1874. — Т. 9. — № 2. — С. 288—289.]
  • [memoirs.ru/texts/RostShvedKorol.htm Ростопчин Ф. В. 11-го сентября 1796 . Записка современника графа Ростопчина, составленная для графа С. Р. Воронцова // Русский архив, 1887. — Кн. 1. — С. 96-97.]
  • Svenskt biografiskt handlexikon. Stockholm, 1906.
  • Nordisk familjebok. B. 10. Stockholm, 1909.
Предшественник:
Густав III
Король Швеции
17921809
Преемник:
Карл XIII

Напишите отзыв о статье "Густав IV Адольф"

Отрывок, характеризующий Густав IV Адольф

К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.