Гуттманн, Бела

Бела Гуттманн
Бела Гуттманн
Общая информация
Родился	13 марта 1900(1900-03-13) Будапешт, Венгрия, Австро-Венгрия
Умер	28 августа 1981(1981-08-28) (81 год) Вена, Австрия
Гражданство	Венгрия,  Австрия
Позиция	защитник, полузащитник
Карьера
Молодёжные клубы
1917—1919	Тёреквеш
Клубная карьера*
1919—1921	МТК Хунгария
1922—1926	Хакоах (Вена)	96 (8)
1926	Бруклин Уондерерс
1926—1929	Нью-Йорк Джайантс	83 (2)
1929—1930	Нью-Йорк Хакоах	21 (0)
1930	Нью-Йорк	22 (0)
1931—1932	Хакоах Олл Старс	50 (0)
Национальная сборная**
1921—1924	Венгрия	6 (1)
Тренерская карьера
1932—1933	Хакоах (Вена)
1933—1934	Энсхеде
1938—1939	Уйпешт
1945	Вашаш
1946	Кинезул
1946—1947	Уйпешт
1947—1948	Кишпешт
1949—1950	Падова
1950—1952	Триестина
1952—1953	АПОЭЛ
1953—1955	Милан
1955—1956	Виченца
1957	Гонвед
1957—1958	Сан-Паулу
1958—1959	Порту
1959—1962	Бенфика
1962	Пеньяроль
1964	Австрия
1965—1966	Бенфика
1966—1967	Серветт
1967—1968	Панатинаикос
1973—1974	Порту
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Бе́ла Гу́ттманн (венг. Guttmann Béla; 13 марта 1900, Будапешт, Австро-Венгрия — 28 августа 1981, Вена, Австрия) — венгерский и австрийский футболист и тренер. Один из самых популярных и титулованных тренеров в истории футбола. Наиболее известен как двукратный обладатель Кубка европейских чемпионов на посту тренера «Бенфики». Один из создателей классической игровой схемы 4-2-4, наряду с двумя другими венграми — Мартоном Букови и Густавом Шебешем.

Игровая карьера

На клубном уровне

Родился 13 марта 1900 года в Будапеште, главном городе Венгрии, бывшей тогда частью двуединой Австро-Венгрии, в семье евреев Авраама (Абрахама) и Эстер Гуттманнов. Оба его родителя были учителями танцев. В юности занимался футболом в клубе «Тёреквеш».

Взрослую карьеру начал в 1919 году в сильнейшем клубе Венгрии тех лет — МТК. Провёл два сезона в этой команде, и оба стали для неё победными в чемпионате Венгрии.

В 1922 году переехал в Вену (одной из причин отъезда из Венгрии был антисемитизм, проявлявшийся режимом Миклоша Хорти), где начал выступать за местный еврейский клуб «Хакоах», за который отыграл четыре сезона. В сезоне 1924/25 стал чемпионом Австрии.

В апреле 1926 года «Хакоах» совершил десятиматчевое игровое турне в США, по окончании которого некоторые игроки клуба, включая Гуттманна, решили остаться играть в США .

За шесть последующих лет Гуттманн выступал за пять американских клубов, все они базировались в Нью-Йорке. В составе клуба «Нью-Йорк Акоах» в 1929 году Гуттманн стал обладателем Кубка США. Завершил карьеру игрока в команде «Хакоах Олл-Старс» в 1932 году.

В сборной Венгрии

За сборную Венгрии отыграл шесть матчей.

Дебютировал в национальной команде 5 июня 1921 года в победном (3:0) товарищеском матче против Германии, забив один из голов (ставший для него единственным за сборную). В том же месяце сыграл ещё один матч, против сборной Южной Германии.

Почти через три года, в мае 1924 года, Гуттманн, уже живший и игравший к тому времени в Австрии, получил новый вызов в венгерскую сборную. В том месяце он сыграл четыре игры за неё. Две первых, с командами Швейцарии (2:4) и Саара, были товарищескими.

Затем Гуттманн был включён в состав сборной на Летние Олимпийские игры 1924 в Париже, где отыграл оба проведённых венграми матча. В первом раунде 26 мая венгры разгромили поляков (5:0), но уже во втором, 29 мая, крупно (0:3) проиграли египтянам и выбыли из дальнейшей борьбы. Матч с Египтом стал последним для Гуттманна за сборную.

Пребывание Гуттманна на Олимпиаде было отмечено скандалом. У Белы вызвало возмущение то, что на игры прибыло, по его мнению, слишком много венгерских спортивных чиновников, и то, что команду поселили в дешёвой, плохой гостинице. В качестве доказательства своих слов о том, как плоха гостиница, Гуттманн притащил двух дохлых крыс (якобы пойманных им в ней) и прибил их к дверям номеров руководителей венгерской делегации.

Тренерская карьера

Ранние годы

Завершив карьеру игрока, Бела Гуттманн вернулся из США в Австрию, где стал главным тренером своего бывшего клуба — венского «Хакоаха». Провёл на этом посту один сезон, в ходе которого «Хакоах» занял восьмое место из 12-ти клубов. Затем Бела перебрался в голландский «Энсхеде» (один из предшественников нынешнего «Твенте»), где также проработал один сезон без особых успехов.

В 1938 году Гуттманн, уехав из аннексированной Третьим рейхом Австрии, возглавил венгерский «Уйпешт». Там к нему пришли первые крупные успехи: в сезоне 1938/39 клуб выиграл чемпионат Венгрии (всего на очко опередив «Ференцварош») и Кубок Митропы. В четвертьфинале Кубка Митропы по сумме двух матчей был пройден миланский «Интер» (1:2 в гостях, 3:0 дома). В полуфинале в первом матче в Белграде венгры проиграли югославскому «Београдски СК» (ныне ОФК) 2:4, но дома разгромили белградцев 7:1 и вышли в финал. В финале был переигран всё тот же «Ференцварош» (4:1; 2:2). Впрочем, на второй сезон в «Уйпеште» Гуттманн не остался.

Как Гуттманн провёл военные годы, неизвестно. По некоторым данным, он скрывался в нейтральной Швейцарии, где был интернирован, затем какое-то время жил в Бразилии. Старший же его брат погиб в концлагере.

После войны в течение непродолжительного времени возглавлял сначала венгерский «Вашаш», затем румынский «Чинезул» (вскоре после его ухода клуб был расформирован). Из-за проблем с продовольствием в послевоенное время, Гуттманн настоял, чтобы зарплату ему платили не деньгами, а овощами. Из «Чинезула» Гуттманн ушёл после конфликта с президентом клуба, возмутившись попыткой последнего вмешаться в трансферную политику.

В сезоне 1946/47 вернулся в «Уйпешт» и выиграл с ним свой второй титул чемпиона Венгрии. Затем он возглавил «Кишпешт» (будущий «Гонвед»), где под его началом играли будущие участники «Золотой команды» Ференц Пушкаш и Йожеф Божик. В сезоне 1947/48 «Кишпешт» занял четвёртое место, и Гуттманн покинул свой пост по окончании сезона.

Италия и Кипр

Сезон 1949/50 Гуттманн провёл на тренерском мостике итальянской команды «Падова», бывшей в то время середняком Серии A. «Падова» под руководством Гуттманна стала 10-й.

Следующие два сезона Гуттманн провёл в «Триестине». Результаты команды под его началом были невысоки: сначала 15-е место, затем делёж 17-го — 18-го и переходный турнир за выживание, в ходе которого команда всё же сумела спастись, переиграв сначала «Луккезе» (3:3; 1:0), а затем «Брешиа» (1:0).

В сезоне 1952/53 Гуттманн тренировал кипрский АПОЭЛ. Команда неплохо выступила в чемпионате Кипра, заняв 3-е место.

В 1953 году Гуттманн был назначен тренером «Милана». В «Милане» той поры блистали такие игроки, как Гуннар Грен, Гуннар Нордаль, Нильс Лидхольм (вместе они, три великих шведа, олимпийские чемпионы-1948, составляли легендарное трио «Гре-Но-Ли») и уругваец Хуан Альберто Скьяффино.

В сезоне 1953/54 «Милан» стал третьим (опередив «Фиорентину» лишь по разнице мячей в споре за бронзу, чемпионом же стал «Интернационале», вторым пришёл ещё один принципиальный соперник «россонери» — «Ювентус»). По ходу же сезона 1954/55 Гуттманн был уволен. Это случилось в феврале 1955 года: Скьяффино в одном из матчей был удалён и заработал пятиматчевую дисквалификацию, и команда, потеряв своего лидера, резко сбавила обороты, что, вкупе с разногласиями с руководством клуба, стоило Гуттманну ме́ста на тренерском мостике. После увольнения Гуттманн заявил на пресс-конференции: «Меня уволили, хотя я не преступник и не гомосексуал. До свидания».

Тренерский пост занял сначала Антонио Бусини (временно), затем Эттор Пуричелли. В итоге, несмотря на все пертурбации по ходу сезона, «Милан» всё же выиграл тот чемпионат, опередив на четыре очка «Удинезе». С тех пор Гуттманн всегда настаивал на том, чтобы в его контракте был пункт о невозможности увольнения в случае, если клуб находится на первом месте.

После ухода из «Милана» Гуттманн возглавил «Виченцу», где проработал один сезон, по итогам которого команда разделила 9-е — 13-е места в Серии A, но, имея из пяти команд с равным числом очков наихудшую разницу мячей, стала 13-й.

«Гонвед» и «Сан-Паулу»

В 1957 году Гуттманн ненадолго вернулся в «Гонвед». Это случилось вскоре после подавления народного восстания 1956 года, команда находилась за пределами Венгрии (весть о поражении повстанцев застала их на обратном пути с матчей против «Атлетико» (Бильбао), первый из которых был сыгран в Бильбао, а второй, вместо Будапешта, где шли бои, — в Брюсселе, на стадионе «Эйзель»), многие игроки не хотели возвращаться на родину.

Несмотря на сопротивление ФИФА и Венгерской Федерации Футбола, Гуттманн организует международное турне «Гонведа». Сначала команда играет в Италии, Португалии и Испании (в частности, обыгрывает «Барселону» (4:3) и играет вничью со сборной Мадрида (5:5)), а затем клуб, отклонив предложение мексиканцев о предоставлении всем игрокам политического убежища и о присоединении к их футбольной лиге, едет в Бразилию, где проводит матчи с «Фламенго» и «Ботафого». Затем пути игроков «Гонведа» разошлись. Многие (Йожеф Божик, Ласло Будаи, Дьюла Лорант, Дьюла Грошич и др.) всё-таки вернулись в Венгрию, трое (Золтан Цибор, Шандор Кочиш и Ференц Пушкаш) уехали в Испанию, а тренер Бела Гуттманн остался в Бразилии и возглавил «Сан-Паулу».

В «Сан-Паулу» под его руководством выступали такие известные игроки, как Дино Сани, Мауро Рамос и Зизиньо. В сезоне 1957 года команда выиграла Лигу Паулисту (чемпионат штата Сан-Паулу), а в 1958 году стала в этом турнире второй, уступив «Сантосу», в котором в те годы блистал великий Пеле. (Следует отметить, что единого всебразильского первенства в те годы не существовало.)

Сначала во время своего недолгого пребывания (второго по счёту) в «Гонведе», а затем на посту главного тренера «Сан-Паулу» Гуттманн начал применять новую, революционную для того времени схему 4-2-4 (через год Висенте Феола позаимствует и успешно применит её в сборной Бразилии на ЧМ-1958, бразильцы выиграют тот мундиаль).

Португалия. «Порту» и «Бенфика»

В 1958 году Гуттманн возглавил португальский «Порту» и в первый же сезон привёл их к чемпионскому титулу.

Затем он перешёл в стан другого португальского гранда — «Бенфики». Именно там он добился своих наиболее значительных успехов. Под его началом там играли такие мастера, как Эйсебио (лидер и главная звезда клуба), Жозе Агуаш, Жозе Аугушту де Алмейда, Алберту да Кошта Перейра, Антониу Симойнш, Мариу Колуна, Жерману де Фигейреду и другие. Из них Гуттманн сумел создать боеспособную, хорошо обученную команду, ставшую одной из лучших в мире на тот момент.

В сезоне 1959/60 «Бенфика» выиграла чемпионат (превзойдя на два очка лиссабонский «Спортинг»).

Сезон 1960/61 был ещё более успешен. Снова был выигран чемпионат страны (вторым опять стал «Спортинг», отстав на сей раз на четыре очка; остальные же клубы отстали более чем на десять очков; также следует отметить, что «Бенфика» забила 92 мяча в 26 играх). «Бенфика» выиграла и Кубок чемпионов, по очереди пройдя шотландский «Хартс» (2:1, 3:0), бывший клуб Гуттманна — венгерский «Уйпешт» (6:2; 1:2), датский «Орхус» (4:1; 3:1), венский «Рапид» (3:0; 1:1) и выйдя в финале на «Барселону». В драматичном матче на бернском стадионе «Ванкдорф» подопечные Гуттманна вырвали победу, несмотря на все усилия великого венгерского трио «Барсы» Кубала — Кочиш — Цибор. Счёт на 20-й минуте открыл Кочиш, через десять минут Агуаш сравнял счёт, ещё через две минуты нелепый автогол испанского вратаря Рамальетса вывел «Бенфику» вперёд. Во втором тайме Колуна сделал счёт 3:1, но Цибор сократил отставание. Атаки барселонцев в концовке не увенчались успехом, «Бенфика» победила 3:2. До этого все пять розыгрышей Кубка Чемпионов выиграл мадридский «Реал», и «Бенфика» стала первой командой, прервавшей его гегемонию (впрочем, с самим «Реалом» им не пришлось иметь дело — он был выбит в четвертьфинале как раз «Барселоной»).

Сезон 1961/62 также принёс клубу Гуттманна победу в Кубке Чемпионов. Пройдя венскую «Аустрию» (1:1; 5:1), «Нюрнберг» (1:3; 6:0) и «Тоттенхэм Хотспур» (3:1; 1:2), в финале, на Олимпийском стадионе в Амстердаме, «Бенфика» переиграла «Реал» (счёт 5:3; на хет-трик Пушкаша лиссабонцы ответили голами Агуаша, Кавема, Колуны и дважды Эйсебио). Также в сезоне 1961/62 команда выиграла Кубок Португалии. А вот в чемпионате «Бенфика» стала всего лишь третьей, уступив «Спортингу» и «Порту». Также команда уступила в финале Межконтинентального кубка-1961 уругвайскому «Пеньяролю». Первый матч на родном «Эштадиу да Луж» был выигран 2:1, а вот в ответной игре на «Сентенарио» «Бенфика» проиграла — 0:5, в решающем же третьем матче, сыгранном также в Уругвае, «Пеньяроль» победил 2:1 и выиграл трофей.

По окончании сезона Гуттманн неожиданно покинул «Бенфику», причиной тому стало нежелание руководства удовлетворить его требования о повышении зарплаты. Покидая команду, Бела Гуттманн произнёс проклятие: «В следующие сто лет Бенфика без меня никогда не выиграет Кубок европейских чемпионов». После этого «Бенфика» восемь раз играла в финалах европейских кубков и проиграла все восемь (1962/63, 1964/65, 1967/68, 1982/83, 1987/88, 1989/90, 2012/13, 2013/14). В 1990 году перед финальным матчем «Бенфика» — «Милан», проходившем в Вене, где Гуттманн умер и был похоронен, Эйсебио приходил на могилу своего великого наставника молиться, чтобы тот снял своё проклятие, но это не помогло: Райкаард принёс «Милану» победу 1:0, проклятие сработало в очередной раз. 15 мая Бенфика проиграла «Челси» в финале Лиги Европы 2012/13 со счетом 1:2. 14 мая 2014 года «Бенфика» вновь проиграла в финале. В серии пенальти команда уступила «Севилье» 2:4. Таким образом, спустя более чем полстолетия «проклятие Гуттманна» действует.

«Пеньяроль»

В 1962 году, Гуттманн, уйдя из «Бенфики», возглавил уругвайский «Пеньяроль». «Пеньяроль» тех лет был лучшим клубом Уругвая, обладателем двух Кубков Либертадорес из двух разыгранных (турнир был основан в 1960 году, и «Пеньяроль» выиграл оба первых розыгрыша), обладателем Межконтинентального Кубка-1961 и одним из сильнейших клубов мира. В нём выступали такие мастера, как Луис Майдана, Вильям Мартинес, Альберто Спенсер, Нестор «Тито» Гонсальвес, Хосе Сасия и др.

Гуттманн проработал в «Пеньяроле» один сезон и привёл клуб к очередному национальному чемпионскому титулу. В Кубке Либертадорес того сезона «Пеньяроль», будучи освобождён от группового турнира как действующий обладатель трофея, переиграл в полуфинале «Насьональ» (1:2; 3:1; 1:1). В финале подопечных Гуттманна ждал «Сантос», ещё один клуб из числа мировой футбольной элиты того времени, в котором блистали такие игроки, как Пеле, Коутиньо, Жозе «Пепе» Масия и другие. Дома «Пеньяроль» уступил 1:2, но в гостях, в игре, отмеченной инцидентами, вырвал победу 3:2. Решающий матч состоялся 30 августа 1962 на нейтральном поле стадиона «Монументаль» в Буэнос-Айресе и завершился крупной победой «Сантоса» 3:0 (дубль сделал Пеле), в итоге «Сантос» выиграл трофей, прервав двухлетнюю гегемонию «Пеньяроля». По окончании сезона-1962 Гуттманн ушёл из «Пеньяроля».

По поводу своей частой перемены мест работы Гуттманн говорил: «В первом сезоне тренер работает спокойно и показывает всё, что может. На второй год к нему начинают придираться, а на третий, как бы он ни старался, его всё равно увольняют».

По манере поведения и общения многие сравнивают Гуттманна и Жозе Моуринью.

Поздние годы

В апреле — октябре 1964 года Гуттманн в паре с Йозефом Вальтером тренировал сборную Австрии. Под руководством этого дуэта сборная провела пять товарищеских игр, в трёх из них одержала победы (по 1:0 над Венгрией и СССР и 3:2 над Югославией), свела вничью матч с Голландией (1:1) и уступила Уругваю (0:2) (в сборной Уругвая тех лет преобладали игроки «Пеньяроля», встретившиеся, по иронии судьбы, со своим бывшим наставником).

Затем он неожиданно вернулся в «Бенфику» на сезон 1965/66, весной 1966 года был отправлен в отставку, и уже без него команда заняла второе место, уступив всего лишь очко «Спортингу». Карьера Гуттманна клонилась к закату. В сезоне 1966/67 Гуттманн тренировал швейцарский «Серветт», команда провела посредственный сезон, став лишь пятой в национальном первенстве, а Гуттманн снова не доработал сезон до конца, будучи уволен весной 1967 года, после чего перебрался в греческий «Панатинаикос», где также проработал весьма недолго. Затем последовал пятилетний перерыв в тренерской деятельности. Последним местом работы Гуттманна стал «Порту», который он возглавлял в сезоне 1973/74. Команда провела неплохой сезон, но упустила медали, заняв четвёртое место в лиге. По окончании того сезона Бела Гуттманн завершил тренерскую карьеру.

Бела Гуттманн скончался 28 августа 1981 года в Вене и был похоронен в еврейской части Центрального кладбища Вены.

Достижения

Как игрок

• Двукратный Чемпион Венгрии: 1919/20, 1920/21
• Чемпион Австрии: 1924/25
• Обладатель U.S. Open Cup (открытого Кубка США): 1929

Как тренер

• Двукратный чемпион Венгрии: 1938/39, 1946/47
• Обладатель Кубка Митропы: 1939
• Чемпион первенства штата Сан-Паулу (Лиги Паулиста) (Бразилия): 1957
• Трёхкратный чемпион Португалии: 1958/59, 1959/60, 1960/61
• Двукратный обладатель Кубка европейских чемпионов: 1960/61, 1961/62
• Обладатель Кубка Португалии: 1961/62
• Чемпион Уругвая: 1962
• Итого: 11 трофеев

Ссылки

• [www.championat.ru/football/article-19556.html Биография Белы Гуттманна]. Чемпионат.ру (13 марта 2008). Проверено 6 ноября 2008. [www.webcitation.org/654uOlKrC Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [community.livejournal.com/soccer_legends/22658.html Биография Гуттманна в ЖЖ-сообществе «Легенды футбола»]. Проверено 9 ноября 2008. [www.webcitation.org/654uYNiqW Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [www.jewish.ru/style/sport/2007/01/news994244710.php Биография Белы Гуттманна]. Портал jewish.ru. Проверено 6 ноября 2008. [www.webcitation.org/654uNVe3u Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [www.guardian.co.uk/football/2007/jan/17/europeanfootball.sport1 Chelsea be warned: a Guttman is hard to find] (англ.). The Guardian (17 января 2007). Проверено 6 ноября 2008. [www.webcitation.org/654uMN3gz Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [www.jewsinsports.org/profile.asp?sport=soccer&ID=6 О Гуттманне на сайте о еврейских спортсменах] (англ.). Проверено 6 ноября 2008. [www.webcitation.org/654uaBzEs Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [www.jewishsports.net/BioPages/BelaGuttmann.htm О Гуттманне на официальном сайте Международного еврейского Зала спортивной славы] (англ.). Проверено 9 ноября 2008. [www.webcitation.org/654uajZk3 Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [www.s-port.de/david/guttmann.html Биография Белы Гуттманна] (нем.). Проверено 6 ноября 2008. [www.webcitation.org/654uLutru Архивировано из первоисточника 30 января 2012].

Литература

На немецком языке

• Detlev Claussen. Béla Guttmann. Weltgeschichte des Fußballs in einer Person. — Berlin: Berenberg Verlag, 2006. — ISBN 3-937834-11-7.
• Ludwig Tegelbeckers. Béla Guttmann. Weltenwanderer ohne Kompromiss // Davidstern und Lederball / Dietrich Schulze-Marmeling. — Göttingen: Verlag Die Werkstatt, 2003. — P. 347—368. — ISBN 3-89533-407-3.
• Jenö Csaknady. Die Béla Guttmann Story. Hinter den Kulissen des Weltfußballs. — Offenbach: Bintz-Dohany, 1964.

На русском языке

• Б. Х. Талиновский. Скиталец: история футбольной жизни Белы Гуттманна — игрока и тренера. — Киев: Украинский Медиа Холдинг, 2009.

Отрывок, характеризующий Гуттманн, Бела

На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.