Гутьеррес де Санта Клара, Педро

Пéдро Гутьéррес де Сáнта Клáра (исп. Pedro Gutiérrez de Santa Clara; 1521, Мехико, Мексика — 1603, Мехико, Мексика) — мексиканский историк, конкистадор, описавший завоевание и гражданские войны Перу, а также оставил сведения по истории Инков.

Биография

Происхождение

Гутьеррес де Санта Клара являлся сыном Бернардино де Санта Клара и мексиканской индианки, знатного рода. Его отец был очень важным советником в Мехико, к которому обращались Эрнан Кортес, король и вице-короли, и он также был близким другом вице-короля Антонио де Мендоса, и являлся казначеем экспедиции Панфило де Нарваэса.

Образование

Его образование было неполным, но он дополнил его своим природным талантом и легкостью в применении своего стиля, а также личным опытом и многочисленными путешествиями.

Переезд в Перу

В 1533-1534 годах он, вероятно перебрался в Перу, поскольку заявляет о том, что присутствовал при событиях продвижения Гонсало Писарро из Куско в Лиму. Как солдат принял участие в отряде капитана Пабло де Менесеса, сторонника вице-короля, и, возможно, присутствовал при его аресте Оидорами, о чём пишет очень оживлённо. Потом он видел вступление Гонсало Писарро в Лиму и восстал против него. Со своим капитаном Менесесом отправился в Панаму и видел высадку губернатора Ла Гаска. Менесес был послан в Гуаякиль и присоединился к войску Ла Гаска. Когда Ла Гаска вышел из Хаухи в Куско, Менесес являлся начальником арьергарда. Хронист Гутьеррес де Санта Клара присутствовал при сражении у Хакихагуана. Как солдат он должен был пройти всё Перу, особенно по побережью, которое ему довольно хорошо известно.

Возвращение в Мексику

Также он был секретарём Лоренсо де Альдана и должно быть возвращался с Президентом Ла Гаска в Панаму, как только закончилась гражданская война и вскорости он перебрался в Мехико. Там он принял участие в войне против Чичимеков и написал о них главу в книге, озаглавленной «Coloquios» (ныне утрачена).

Смерть

Должно быть, он умер в Мехико после 1603 года, и до последних лет сохранял решительную отвагу конкистадоров.

Произведения

В Мехико он пересмотрел свои записи, собранные в Перу, и приступил к составлению пяти книг, названных «Quinquenios» («Пятилетие»), ставшие для него делом всей его жизни; в них заметны разительные правки дат. Похоже начаты они были в 1540 году. В 1562 году он всё ещё продолжал свою работу и делал то же самое в 1590 году. К 1603 году он закончил, так сказать, последнюю правку.

• [www.archive.org/details/historiadelasgu00clargoog История Гражданских Войн в Перу (1544—1548). Том 1]
• [kuprienko.info/pedro-gutierrez-santa-clara-historia-guerras-civiles-del-peru-1565/ История Гражданских Войн в Перу (1544—1548). Том 3]. [archive.is/n90R9 Архивировано из первоисточника 8 января 2013].

В книге он использовал множество бумаг, прошедших через его руки, как секретаря Лоренсо де Альдана, и с которых он должен был делать копии. Он также написал историю Инков, собирая сведения об их религии и обычаях, а также об их деятельности. Особенно его интересовали легенды, верования и суеверия индейцев, одежда и предметы роскоши, гражданские и религиозные праздники, украшения, игры, пиры, человеческие жертвоприношения и метод сражения жертвы булавой. У него встречаются примечательные и занимательные сведения по поводу многих сторон инкской истории. За всё это он считается наиболее выдающимся Хронистом восстания Гонсало Писарро. Но лишь в начале XX века историк Мануэль Серрано-и-Санс обнаружил его рукописи в Окружной Церковной Библиотеке в Толедо, а в 1904 году кардинал Лоренсана начал издавать все пять томов озаглавив их «Historia de las Guerras Civiles del Perú 1544—1548 y de otros sucesos de Indias», выпустив последний в 1929 году.

Хронист подробно описывает события, оживляя свой рассказ, изображая характеры и личности, полные жизни. Речь его изысканная, лёгкая и выразительная.

По своей ценности, как свидетель эпохи, Гутьеррес стоит в одном ряду с Педро де Сьеса де Леон, но превосходя его в стиле, ведь он собрал воедино народный характер, дух и речь конкисты.

Сведения об инкских кипу и юпане

В своей «Истории Гражданских Войн в Перу (1544—1548)» Гутьеррес де Санта Клара приводит детальный обзор счетного кипу связанного с использованием юпаны, а также отдельного кодированного «нарративного» кипу, и для каждого приводит различные счетные ряды:

Они считали в числах от единицы до десяти, и десять до ста, и сто до тысячи, и десять сотень до десяти тысяч, и десять тысяч до десяти сотень тысяч, так что с помощью этого счета они могли совершать |счет| до четырех или пяти миллионов. Ведут они счет с помощью маленьких камней и с помощью особых узлов, сделанных у них на нескольких шерстяных и хлопковых нитях, каковые из многих и различных цветов, что они называют куйпос |должно быть: кипос|, и с помощью этого счета они держат в памяти то, что было сделано в прошлые времена, как если бы они были древнейшими книгами, и потому они рассказывают/считают то/ о том, что произошло 500 лет назад, и даже больше. Этот род куйпос — это несколько узлов, сделанных на нескольких скрученных веревках, и длиной в 1 вару |исп. ед. изм. расстояний = 835,9 мм|, и с их помощью они считают дни, месяцы и годы, и с их помощью они делали единицы, сотни, тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч и |делали/производили| счеты/расчеты. Точно также они считали по этим узлам |вариант: рассказывали с помощью этих узлов о| события древних времен, и сколько королей Ингов было, и об их именах, и сколько каждый правил, и в каком возрасте он был, когда умер, и был ли он хорошим или плохим, и был ли храбрым или трусом; наконец, то, что можно было извлечь из наших книг, извлекалось из узлов эти куйпос. У них было больше изобилие этих счетов/отчетов или узлов в нескольких помещениях, наподобие нотариальных актов, как они есть у королевских нотариусов в их архивах, таким образом, что тот, кто хочет узнать что-нибудь только и делает, что идет к тем, кто этой службой занимался и спрашивал их: сколько времени прошло с тех пор, как это случилось? и, что было из случившегося в давние времена между Ингами? Затем он показывал много куйпос или веревки, и извлекал из них то |кипу|, которое было необходимо, чтобы с его помощью и по узлам дать отчет и сообщить обо всем том, о чем его спрашивали; и потому были школы для детей, где они учились этим вещам и многим другим.

— Colección de libros y documentos referentes à la historia de América. Tomo IV. Pedro Gutiérrez de Santa Clara. Historia de las guerras civiles del Perú (1544-1548) y de otros sucesos de las Indias. Tomo tercero. - Madrid: Libreria general de Victoriano Suárez, 1905. - p. 548-549 (592 p.)

.

Ссылки

www.cervantesvirtual.com/servlet/SirveObras/05819429890514073089079/index.htm

См. также

• Завоевание Перу
• Инки
• Сьеса де Леон, Педро
• Список испанских завоевателей и хронистов в Новом Свете

Отрывок, характеризующий Гутьеррес де Санта Клара, Педро

Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.