Гуцульская Республика

Гуцульская Республика
укр. Гуцульська Республіка
Республика С 21 января 1919 года в составе ЗУНР
← 8 ноября 1918 — 11 июля 1919 →   →   →
Флаг Гуцульской Республики
Закарпатье на карте Украины Примерная территория Гуцульской Республики на карте Закарпатья
Столица	Ясиня
Язык(и)	украинский
Форма правления	Республика

К:Появились в 1918 годуК:Исчезли в 1919 году

Гуцульская Республика (укр. Гуцульська Республіка) — государственное образование, просуществовавшее в течение нескольких месяцев (с конца 1918 до начала 1919 года) в Гуцульщине, на территории современного Раховского района Закарпатской области Украины.

История

В конце 1918 года начался распад Австро-Венгрии.

В начале ноября в Ясинях создаётся отряд местной милиции («Народной обороны»), чтобы не допустить грабежей со стороны венгерских солдат, возвращавшихся домой с Востока. «Народную оборону» (первоначально до 250, впоследствии до 1000 бойцов) возглавил офицер австро-венгерской армии Степан Клочурак.

8 ноября, на праздник св. Дмитрия, в ходе массовой демонстрации в Ясинях, народное собрание жителей Ясиней и окружающих сёл объявило Гуцульщину независимой от Австро-Венгрии и избрало Гуцульскую Народную Раду (ГНР), главой которой стал Степан Клочурак. В неё вошли 42 депутата. Это был законодательно-представительный орган. Был образован и исполнительный орган — Главная управа. Её комиссии (военная, административная, продовольственная, лесная, торговая, школьная) выполняли функции «министерств». Венгерская администрация, жандармерия и пограничная охрана были распущены.

Гуцульская Республика имела намерение войти в состав Западно-Украинской Народной Республики (ЗУНР) и активно сотрудничала с её правительством. Правительству ЗУНР было передано желание ясинчан воссоединиться с Западно-Украинской Народной Республикой. Несмотря на то, что ЗУНР вела тогда войну с Польшей на территории соседней Галиции, ясинчанам пообещали помощь.

Представители Гуцульской народной рады приняли участие в работе Будапештского (10 декабря) и Сегедского (18 декабря) конгрессов, которые были созваны правительством Венгрии с целью определения будущего Закарпатья. Ясинчане резче всего выступили против попыток оставить край в составе Венгрии.

Такая позиция вывела из себя венгерское правительство Михая Каройи. 22 декабря в Ясиня вошёл венгерский жандармский батальон. Гуцульская народная рада ушла в подполье и на Рождество подняла восстание.

По просьбе гуцулов в Гуцульщину из ЗУНР был направлен отряд Украинской галицкой армии (УГА) для освобождения Ясиней от венгерских войск, в котором также должен был участвовать Народный совет Ясиней.

В ночь с 7-го на 8 января 1919 года, во время колядок, народ собрался вооружёнными группами. Гуцулам удалось взять в плен почти весь венгерский гарнизон (504 солдата) и его командира-полковника.

Перед «Народной обороной» встала задача освободить Закарпатье. Из ЗУНР поступила помощь добровольцами и оружием. Наступление началось 13 января вдоль железной дороги Ясиня—Сегед. Пехоту прикрывали два поезда, вооружённые пушками и пулемётами. За несколько дней были освобождены все украинские населённые пункты современной Раховщины и левобережья Тисы (ныне — на территории Румынии). В освобождённых населённых пунктах избирали старост, назначали военных комендантов. В учреждениях вводился украинский язык. Приступили к восстановлению мостов, дорог, лесных промыслов. Социальная политика направлялась на поддержание малообеспеченных слоёв. В частности, скот, продукты с военных складов передавались солдатским вдовам и многодетным семьям.

13 января гуцульское войско пошло походом через Квасы и Берлебаш. Здесь пролегла новая территориальная граница Гуцульской Республики.

Вечером 16 января, после боя в предместье — на железнодорожной станции Комора — был взят город Сигет. Украинско-венгерско-еврейское население города вывесило в окнах белые и сине-жёлтые флаги. Войско двинулось дальше, чтобы воспрепятствовать намерениям мадьяр разогнать Всезакарпатское собрание, которое планировалось созвать в Хусте 21 января (собрание все же состоялось: 420 делегатов успели проголосовать за присоединение Закарпатья к Украине). Однако, на передовые посты «Народной обороны» в 10−12 километрах от Сигета 17 января напала румынская дивизия, которая базировалась в Байя-Маре. Начались упорные бои. Силы были неравные. Утром 18 января из Сигета удалось эвакуировать один эшелон с гуцульскими военными, а второй остановился в Коморе, поскольку румыны разобрали пути. В бою погибли 18, ранены 39 украинцев, многие попали в плен.

Ободренные событиями в Сигете, местные венгры подняли мятеж. 19 января в Рахове был убит староста П. Попенко и захвачен центр города. Но в это время на станцию прибыл поезд с гуцульским войском из-под Сигета. Мятежников разогнали. Правда, вскоре гуцулам пришлось оставить Рахов: он стал буферной зоной между территорией, оккупированной румынами, и Гуцульской Республикой. Её передовые посты стояли в предместье Рахова — Устериках.

Гуцульская Республика начала строить мирную жизнь. Велись лесное хозяйство, торговля с ЗУНР. Оттуда и из Украинской Народной Республики, в обмен на лес, а также в кредит, поступало продовольствие, керосин, спички, книги и т.п. Беднейшим жителям их выделяли даром. В Станислав и Коломыю каждый день ходили поезда. В школах обучение велось на родном языке, пенсионеры получали пенсию.

В ходе Польско-Украинской войны, у Польши появился союзник — Королевство Румыния. Румынские войска стремительно наступали в Северной Буковине, УГА была не в силах остановить их. После оккупации Северной Буковины, румынская армия повернула на Закарпатье. Над Гуцулией нависла угроза с румынской стороны.

Последующая гуцульская экспедиция на Сигет завершилась разгромом гуцульского войска.

В мае 1919 года поляки отбросили войска ЗУНР за Збруч, и Гуцульская Республика потеряла прикрытие с востока. Тогда же румынские войска двинулись на её территорию, которую, по решению ГНР, гуцулы сдали без боя. Румыны оккупировали весь Марамарошский комитат. В Ясиня они вошли 11 июня 1919 года.

Решение о сдаче без боя себя оправдало — румыны не стали вначале применять репрессий. Репрессии начались 11 июня 1919 года, когда румыны узнали, что Главная управа приняла меморандум к Русскому Совету в Ужгороде, с просьбой, чтобы Гуцульщина и Закарпатье присоединилась к Чехословакии (воссоединение с Украиной было технически невозможно). Тогда большинство руководителей ГНР и Главной управы арестовали. Но авторитет этих людей был столь высок, что румынам пришлось их освободить (кроме Степана Клочурака), и они работали в местной администрации.

30 августа 1920 года на смену румынам пришли чехи, уже занявшие территорию соседней Руськой Краины, переименованной в Подкарпатскую Русь. Но ещё какое-то время в Ясинях существовало самоуправление из бывших деятелей Главной управы.

Члены Народного Совета и С. Клочурак были арестованы. Период истории «Гуцульской Республики» хоть и невелик, но сыграл важную роль в борьбе гуцулов за независимость родного края.

Литература

• Жуковський А., Субтельний О. Нарис історії України / Ред. Я. Грицак, О.Романів. – Львів: Вид-во Наукового товариства імені Т. Шевченка у Львові, 1992. – 230 с.  (укр.)
• [tyzhden.ua/Publication/7431 Пагіря О. Гуцульський зрив // Сайт «Тиждень.ua» (tyzhden.ua) 14 листопада, 2010. (укр.)]
• [www.golos.com.ua/Article.aspx?id=109699 Піпаш В. Гуцульська республіка − унікальна сторінка державотворення // Газета «Голос України», 11 лютого 2009.] — цит. по [zakarpattya.net.ua/News/34094-Hutsulska-respublika-—-unikalna-storinka-derzhavotvorennia Сайт «Закарпаття онлайн» (zakarpattya.net.ua) (Проверено 1 февраля 2014) (укр.)]
• www.golos.com.ua/article/1234275730.html

Отрывок, характеризующий Гуцульская Республика

– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.