Харви, Гэбриэл

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гэбриэл Харви»)
Перейти к: навигация, поиск

Гэбриэл Харви (англ. Gabriel Harvey; ок. 1545 или 1550, Эссекс — 1630) — английский поэт, друг знаменитого поэта и драматурга елизаветинской эпохи Эдмунда Спенсера и литературный соперник другого знаменитого поэта того времени, Томаса Нэша.

Происходил из семьи богатого верёвочных дел мастера; в 1566 году поступил в колледж в Кембридже, который закончил в 1570 году со степенью бакалавра; в том же году был избран членом Пембрук-Холла, где и познакомился со Спенсером, а в 1578 году поступил в Тринити-Холл, где изучал гражданское право, но не сумел его закончить, поэтому докторскую степень по праву получил в Оксфорде.

Более всего Харви известен своей «литературной войной» с Томасом Нэшем, причины которой кроются в том, что поэт Роберт Грин написал сатиру на Ричарда Харви, брата Гэбриэла. Тот в 1592 году ответил аналогичным сатирическими сонетами на смерть Грина (Foure Letters and certaine Sonnets ), а Нэш, будучи другом покойного, ответил в свою очередь. «Война» продолжалась до 1599 года, когда архиепископ Кентерберийский постановил сжечь сатирические сочинения обоих авторов. За год до этого Харви вышел на пенсию.

За время противостояния с Нэшем репутация Харви серьёзно пострадала, и в течение не только последних лет жизни, но и примерно двух столетий после смерти его имя ассоциировалось лишь с тщеславием и педантизмом, а его сочинения практически не публиковались. «Повторное открытие» поэта произошло лишь в середине XIX века, когда британский литературовед Генри Морли в своей работе 1869 года высказал мнение о нём как о талантливом поэте и стилисте.



Источники

  • [www.britannica.com/EBchecked/topic/256385/Gabriel-Harvey Статья в Encyclopedia Britannica.]
  • Virginia F. Stern. Gabriel Harvey: His Life, Marginalia, and Library. — Oxf.: Clarendon, 1979.

Напишите отзыв о статье "Харви, Гэбриэл"

Отрывок, характеризующий Харви, Гэбриэл

– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.