Гэндзанский десант

Гэндзанский десант в 1945 году
Основной конфликт: Советско-японская война
Дата	21 августа — 22 августа 1945 года
Место	Японская империя, северная Корея
Итог	Капитуляция японских войск
Противники
СССР Японская империя
Командующие
С. И. Кабанов Кэйсаку Мураками
Силы сторон
1847 человек около 7000 человек
Потери
нет 6238 капитулировавших

Гэндзанский десант 21—22 августа 1945 года — тактический морской десант, высаженный кораблями советского Тихоокеанского флота в ходе советско-японской войны.

План операции

После завершения Сэйсинской десантной операции и начала общей капитуляции войск японской Квантунской армии в Маньчжурии перед советским командованием встала задача как можно скорее принять капитуляцию японских войск и предотвратить их эвакуацию на Японские острова.

С этой целью было решено высадить морской десант в крупнейшем порту северной части восточного корейского побережья Гэндзан (Гензан, ныне Вонсан). Силы десанта были сформированы из находившихся к тому времени в Сэйсине морских пехотинцев и кораблей: батальон из 13-й бригады морской пехоты, рота автоматчиков и рота противотанковых ружей из той же бригады, 140-й разведывательный отряд штаба флота, по одной батарее 45-мм орудий и 120-мм миномётов (в целом 1847 человек, командир подполковник В. Ф. Козлов). В отряд высадки выделены эскадренный миноносец «Войков», фрегат «ЭК-3», тральщики «АМ-277» и «АМ-282» и шесть торпедных катеров. Командующий операцией и командир высадки — капитан 1 ранга А. Ф. Студеничников. Общее руководство подготовкой и ходом операции осуществлял её инициатор командующий Южным морским районом Тихоокеанского флота генерал-лейтенант С. И. Кабанов. Командующий операцией предполагал оказание японцами вооружённого сопротивления.

Порт Гэндзан был одним из наиболее крупных портов на северо-восточном побережье Кореи, он был хорошо укреплён (шесть береговых батарей крупнокалиберной артиллерии, большое число береговых укреплений, минные заграждения). Кроме гарнизона, в Гэндзане скопилось большое число отступивших частей. Часть их японцам уже удалось вывезти, оставшиеся также рассчитывали на эвакуацию, а потому приказ командующего Квантунской армией генерала Отодзо Ямады о капитуляции перед советскими войсками командир японского гарнизона игнорировал. Очевидно, японцы рассчитывали на трудности перехода советских войск от Сэйсина (расстояние превышало 200 километров). Общее количество японских войск в Гэндзане составляло до 7000 человек, командиром гарнизона был командир военно-морской базы контр-адмирал Хори, комендантом крепости — полковник Тадо.

Переход кораблей

20 августа 1945 года отряд кораблей вышел из Сэйсина. На переходе с кораблей был замечен перископ неизвестной подводной лодки, которая была обстреляна и атакована глубинными бомбами. Торпедные катера были отправлены впереди и около 09:00 утра 21 августа вошли в гавань Гэндзана и высадили передовой отряд под командованием Героя Советского Союза В. Н. Леонова (разведотряд и рота автоматчиков). Ими был занят порт. В 12:45 прибыли остальные корабли.

Переговоры и капитуляция

Японские войска сопротивления не оказывали, однако командование гарнизона от капитуляции отказалось категорически, ссылаясь на отсутствие приказа от их непосредственного командования. В ответ на ультиматум командира десанта о немедленной сдаче, японские войска окружили порт. Десант немедленно занял круговую оборону в порту, корабли изготовились к открытию огня. Противники находились в десятках метров друг против друга, держа друг друга на прицеле. В такой крайне накалённой ситуации прошли почти сутки. Корейское население (город насчитывал 150 тысяч жителей) приветствовало появление советских кораблей, в городе были подняты красные флаги, начались стихийные митинги и неповиновение японским властям. С одной стороны, это позволяло десанту рассчитывать на поддержку населения в случае боя, с другой — ещё больше обостряло обстановку.

Утром 22 августа контр-адмирал Хори и полковник Тадо прибыли на переговоры, которые с большими трудностями продолжались весь день, и только во второй половине дня согласились на капитуляцию. Но и после подписания соответствующего приказа личный состав японских частей оружие не сложил. Тогда после 16:00 22 августа командир десанта приказал вступать в город. Были заняты важнейшие объекты.

Только после этого началась капитуляция. Она проходила с большими трудностями. С японского аэродрома под городом перед прибытием туда советского отряда вылетели несколько десятков самолётов. Большие группы японцев пытались покинуть город, их приходилось останавливать только угрозами немедленного открытия огня. Другие отказывались сдаваться без личного присутствия командира гарнизона или ещё под каким-либо предлогом. Имели место различные провокации. Последняя воинская часть сложила оружие только 26 августа. Всего в городе и окрестностях капитулировало 5959 солдат и 279 офицеров (всего 6238 человек), ещё около 500 человек сумели покинуть город.

В мемуарах участников десанта встречаются рассказы об оказании отдельными японцами вооруженного сопротивления, о нескольких перестрелках и вооруженных стычках в Гэндзане. Так, по рассказу краснофлотца В. Д. Успенского, 22 августа группа из 4 японских жандармов открыла огонь по морякам, в перестрелке трое японцев были убиты, 1 ранен и захвачен в плен. Впоследствии также имело место случаи нападений на советских солдат и убийства из-за угла.

Трофеями советских войск стали 3 тральщика, 3 транспорта, 1 военный танкер, 20 вспомогательных судов и моторных шхун, большое количество артиллерии, военной техники, стрелкового оружия, военного имущества.

Источники и литература

• Золотарев В. А., Козлов И. А. Три столетия Российского флота. — Том 4. СПб:Полигон, 2005.
• [militera.lib.ru/h/tihookeanskiy_flot/11.html Краснознаменный Тихоокеанский флот. — М.:Воениздат, 1973] Глава «Десанты в корейские порты».
• [militera.lib.ru/memo/russian/kabanov_si2/16.html Кабанов С. И. «Поле боя - берег»] Глава «На ФКП и в зоне десантов»
• [militera.lib.ru/memo/russian/leonov1/09.html Леонов В. Н. «Лицом к лицу»] Глава «Последние походы»
• [militera.lib.ru/memo/russian/uspensky_vd3/07.html Успенский В. Д. «Глазами матроса»] Глава «Бросок на юг»
• Великая Отечественная. День за днём. «Морской сборник», 1995, № 8.

Отрывок, характеризующий Гэндзанский десант

Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.