Дзюцу (Наруто)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гэндзюцу»)
Перейти к: навигация, поиск

Дзюцу (яп. , досл. «техника», «приём») - обозначение каждого из, фантастических, или особенный действий ниндзя, в манге и аниме «Наруто».

Концепция "техника" была разработана Масаси Кисимото, для разъяснения и объяснения сверхчеловеческих способностей, созданных им персонажей. По задумке Кисимото, любая "техника" основываются на управлении чакрой, либо напрямую, либо посредством начертанных печатей, либо с помошью "ручных печатей " (разное положение рук, и фигур сделанных руками).





Несмотря, на наличие понятия чакры, в индийской мифологии, буддизме и других религиозных системах, Кисимото в одном из интервью утверждал, что ни один из этих источников не повлиял на применение этого термина в манге. Чакру мира Наруто, он сравнил с Силой в «Звёздных войнах», и маной в ролевых играх.

Чакра

У этого термина существуют и другие значения, см. Чакра, Чакра (оружие).

Энергия тела (яп. 身体エネルギー Синтай энэрги:) — энергия, произведённая клетками живых организмов.Объединяя её с духовной энергией (яп. 精神エネルギー Сэйсин энэрги:) (силой воли), можно сформировать т. н. Чакру (яп. チャクラ)- объединение энергии тела и духовной энергией (яп. 精神エネルギー Сэйсин энэрги:). Данное действие происходит внутри живого организма, с помощь специальной сосудистой системе (Яп. 経絡系 Кэйракукэй ), с 361 точкой концетрации , отдельной от сердечно-сосудистой системе человека.

Способы использования чакры разнообразны - от усиления организма, и хождения по стенам и воде, до управления природой и воскрешения мёртвых.

Есть несколько видов чакры, которые связаны с соотношения физической и духовной энергий, при синтезировании чакры.

Сэндзюцу (яп. 仙術 досл. «Техника Мудреца») — это техника поглощения природной энергии, и объединение её с собственной чакрой. Для это необходимо, достигнуть, аналога, состояния транса, и быть полностью неподвижным. Чтобы заглушить, звериную часть человека, и слиться с природой. Что бы произвести обучения, нужно масло из определённых мест, из которого его нельзя забрать (портится), он позволяет понять механизм поглощения природной энергии. . В случае, если процесс идёт неправильно, использующего приводят в чувство "спец. палкой" .Условие: большой запас чакры.

Состояние Мудреца (яп. 仙人モード Сэннин Мо:до) — это состояние организма, когда соотношения впитанной природной чакры, к собственной чакре, 1/3. В таком состоянии тело использующего полностью усиливается, а так же становиться прочней. Эффективность техник также увеличивается. Внешне человек изменяется в зависимости от соотношения природной энергии к чакре. От подкрашенных глаз, с радужкой контрактного зверя, до полного превращения в контрактного зверя, и полное окаменение (чем больше природной энергии, тем сильнее изменения). Данное состояние является временным, до 5 мин, если третье лицо не поддерживает уровень природной энергии.

Способные использовать «Технику Мудреца», называются Мудрецами (яп. 仙人 Сэннин), которые в манге представлены как животные, обитающие в трёх священных местах:

Мёбокудзан (яп. 妙木山), Рютидо (яп. 龍地洞) и Сиккоцурин (яп. 湿骨林),

а также люди, обучившиеся этому искусству у мудрецов.

Перечень всех кто использует «Технику Мудреца» :Сима и Фукасаку, жабы с горы Мёбоку, обучившиеся у них Дзирайя и Наруто, Минато Намикадзэ, змей Хакудзя Сэннин (яп. 白蛇仙人) (Мудрец Белых Змей) и его ученик Якуси Кабуто, Первый Хокагэ Хасирама Сэндзюй.

Для реализации сэндзюцу необходим баланс между духовной, физической и природной энергиями. Если природная чакра превысит собственную, то ниндзя навсегда превратится в камень, но при недостаточном её количестве, техника просто не сработает. Основное условие создание чакры — пользователь должен сам обладать огромным количеством чакры, так как в противном случае он не сможет поглощать энергию окружающей среды.

Восемь Врат

Восемь Врат (яп. 八門 Хатимон) — восемь особых точек в системе циркуляции чакры, ограничивающих её поток по телу с целью уменьшения её расхода и увеличения «срока службы» тех или иных органов. Открытие этих врат позволяет ускорить поток чакры и таким образом увеличить свои силовые возможности, что, тем не менее, может навредить организму или даже обернуться смертью, в связи с чем эта техника относится к запрещённым.

На данный момент в манге указано, что Рок Ли способен открывать шесть врат[1], а его учитель, Майто Гай и его отец, Майто Дай, открывали восемь врат. Также во время тренировок по скалолазанию и сражения с Какудзу одни врата открывал Какаси Хатакэ, что, возможно, не является для него пределом. Ниже приведены названия врат и влияние, которое они оказывают на открывшего их ниндзя:

  1. Врата Начала (яп. 開門 Каймон) позволяют использовать технику Первичного Лотоса (яп. 表蓮華 Омотэ Рэнгэ), первый этап которой состоит в обездвиживании противника в полёте за счёт оборачивания того с помощью лент. Затем, пользователь захватывает своего врага и устремляется головой вниз, падая на землю, таким образом нанося противнику серьёзные травмы.
  2. Врата Покоя (яп. 休門 Кю:мон) — с мышц снимается напряжение, таким образом увеличивая выносливость ниндзя.
  3. Врата Жизни (яп. 生門 Сэймон) — на этом уровне пользователь способен выполнить Обратный Лотос (яп. 裏蓮華 Ура Рэнгэ)[2], являющийся более сложной версией Переднего Лотоса. Эта техника используется в воздухе, где сначала противнику руками и ногами наносятся мощные и быстрые удары, а затем его разбивают о землю.
  4. Врата Боли (яп. 傷門 Сё:мон) — сила и скорость ниндзя значительно возрастают. Тело работает на пределе своих возможностей — высокие нагрузки начинают разрывать мышцы.
  5. Врата Предела (яп. 杜門 Томон) — дальнейшее увеличение физических возможностей.
  6. Врата Вида (яп. 景門 Кэймон) — на этом уровне возможно исполнять дзюцу Утреннего Павлина[3] (яп. 朝孔雀 Аса Кудзяку), благодаря которому удары становятся такими быстрыми и мощными, что вокруг кулака формируется яркая чакра.
  7. Врата Потрясения (яп. 驚門 Кё:мон) — дальнейшее увеличение силы ударов и скорости перемещения. При открытии семи врат возможно использование т. н. техники Полуденный тигр (яп. 昼虎 Хиру:дора), удар которой фокусирует огромное атмосферное давление, которое приобретает форму тигра, на противнике, а затем взрывает всё в один момент[4].
  8. Врата Смерти (яп. 死門 Симон) — последние и самые мощные врата, открытие которых провоцирует расход всей энергии тела. При открытии восьмых врат возможно использование техники Вечерний Слон (яп. 夕象 Сэкидзо), которая позволяет нанести по противнику пять сокрушительных ударов (, Соку), каждый из которых превосходит по скорости предыдущий, а также техники Ночной Гай (яп. 夜ガイ Ягай). Данные техники дают пользователю силу, превышающую даже уровень техник ранга S, благодаря тому, что сердце начинает работать на своём максимуме. Однако этот эффект «большого взрыва» является временным, который, прекратившись, разрушает в теле все мускулы, включая сердечную мышцу. Человека, открывшего Врата Смерти, ждёт верная гибель — тело синоби обращается в пепел.

Ручные печати

Для исполнения различных техник ниндзя используют чакру и т. н. знаки или печати (яп. ) — особые положения рук, каждое из которых названо в честь животных китайского календаря. Помещая руки в определённые положения, синоби особым образом контролирует чакру и использует её для осуществления дзюцу. Лишь за некоторыми редкими исключениями (к примеру, Хаку), большинство ниндзя используют две руки для сложения печатей.

Разновидности дзюцу

Все техники, можно разделить на три типа:

Так же есть ещё классификация техник, которые ограниченны по использованию.

киндзюцу (запрещённые техники)

хидзюцу (техники, знания о которых передаётся ограниченному числу ниндзя)

кэккэй гэнкай (врождённые способности).

Классификация техник по сложности освоения и использования:

  • E-ранг — уровень студентов Академии ниндзя. Такие дзюцу являются элементарными и фундаментальными для любого ниндзя.
  • D-ранг — уровень гэнинов. Более продвинутые дзюцу по сравнению с E-рангом.
  • C-ранг — уровень тюнинов. Изучение таких дзюцу достигается путём усиленных тренировок.
  • B-ранг — уровень дзёнинов. Требуют высокого умения распределения своей чакры.
  • A-ранг — уровень дзёнинов и Кагэ. На изучение этих техник уходит долгое время: месяцы или даже годы.
  • S-ранг — наивысший уровень сложности дзюцу, которыми способны владеть единицы ниндзя. Зачастую такие дзюцу могут быть запрещены из-за своей силы.

Основные дзюцу

Гэндзюцу

Гэндзюцу (яп. 幻術 досл. «Техники иллюзий») — тип техник по созданию, либо наложения иллюзицй на другого человека. В отличие от атаки тела жертвы в ниндзюцу, гэндзюцу заключается[5] в манипулировании потоком чакры в мозгу жертвы, тем самым нарушая его восприятие окружающего пространства. Таким образом можно заставить человека думать, что ему причиняют боль, хотя на самом деле это не так. Поскольку средства наложения гэндзюцу ориентированы именно на высокоорганизованный мозг (человека или крупного животного), то это делает практически невозможным манипуляции насекомыми, что даёт определённое преимущество тем, кто с ними обращается, к примеру, клану Абурамэ. Способы наложения гэндзюцу различны:

  • Точечное вливание собственной чакры в тело жертвы.
  • Звуковые вибрации (как у Таюи), позволяющие ниндзя находиться вне поля зрения своей жертвы.
  • Воздействие додзюцу, к примеру, сярингана (у членов клана Утиха)

Также различны и способы нейтрализации гэндзюцу:

  • Причинение себе боли. К примеру, Нара Сикамару, попав в звуковое гэндзюцу Таюи, сломал себе палец, а Хосигаки Кисамэ — откусил язык.
  • Остановка собственно потока чакры (т. н. Остановка Гэндзюцу (яп. 幻術解 Гэндзюцу Кай)).
  • Соратник попавшего в иллюзию должен насильно впустить ему в организм свою чакру.
  • Преодоление техники с помощью сярингана. (Этот способ возможен только для членов клана Утиха, а также тех, кому сяринган был пересажен)
  • Длительная тренировка способностей собственного обычного глаза (не додзюцу). По словам Дэйдары он научился противостоять гэндзюцу, долгое время общаясь с Итати.
  • Каким-либо образом помешать созданию гэндзюцу. К примеру, Майто Гай, оказавшись перед Итати, когда тот вместе с Кисамэ посетил Коноху, просто не смотрел ему в глаза, а действия противника оценивал по движению ног.
  • Наложение другого гэндзюцу. К примеру, Сасукэ и Итати в бою с Кабуто наложили друг на друга собственные гэндзюцу, чтобы нейтрализовать гэндзюцу Кабуто.

Стоит заметить, что эффективность как способов наложения, так и способов снятия гэндзюцу зависит от силы ниндзя, выполняющего это.

Ниндзюцу

Ниндзюцу (яп. 忍術, досл. «Техники ниндзя») — общее именование любого дзюцу, предполагающего использование чакры и чаще всего сложение печатей, которое, в отличие от обычного человека, способен выполнить ниндзя. В противоположность гэндзюцу, техники ниндзюцу наносят реальный, ощутимый вред.

Для его осуществления ниндзя помещает свои руки в определённые позиции, таким образом манипулируя своей чакрой посредством двух параметров:

  1. Форма трансформации (яп. 形態変化 Кэитай Хэнка) — изменение формы и движения чакры, а также её количества.
  2. Природа трансформации (яп. 性質変化 Сэйсицу Хэнка) — изменение свойств и других определяющих характеристик чакры.

Существует Пять элементов природы трансформации (яп. 五大性質変化 Годаи Сэйсицу Хэнка), манипулируя которыми ниндзя может создавать те или иные ниндзюцу. Стоит также заметить что в их честь названы пять самых крупных стран мира Наруто. Основные стихии техник:

  • Стихия Огня (яп. 火遁 Катон),
  • Стихия Ветра (яп. 風遁 Фу:тон),
  • Стихия Молнии (яп. 雷遁 Райтон),
  • Стихия Земли (яп. 土遁 Дотон),
  • Стихия Воды (яп. 水遁 Суйтон).

В манге также введены побочные стихии техник, образующиеся слиянием двух или трёх основных:

  • Стихия Дерева (яп. 木遁 Мокутон) (Земля + Вода),
  • Стихия Лавы (яп. 熔遁 Ётон) (Земля + Огонь),
  • Стихия Пара (яп. 沸遁 Футтон) (Вода + Огонь),
  • Стихия Льда (яп. 氷遁 Хётон) (Вода + Ветер),
  • Стихия Грозы (яп. 嵐遁 Рантон) (Вода + Молния),
  • Стихия Пыли (яп. 塵遁 Дзинтон) (Земля + Огонь + Ветер),
  • Стихия Пламени (яп. 炎遁 Энтон) (Отдельная стихия, подчиняющая себе пламя Аматэрасу)

Тайдзюцу

Тайдзюцу (яп. 体術 досл. «Техника тела») — особая форма дзюцу, не требующая использования чакры, и заключающаяся в применении боевых искусств без сложения ручных знаков. Тайдзюцу быстрее в использовании чем ниндзюцу или гэндзюцу, однако уступает им по силе. В некоторых случаях чакра может быть использования для усиления его эффекта — кланом Хюга для совершения дзюкэна, а Сакурой и Цунадэ для разрушительных ударов руками; тем не менее большинство экспертов «техники тела» редко к этому прибегают. Некоторые приёмы тайдзюцу требуют открытия внутренних Врат, что было продемонстрировано в боях Майто Гаем и Рок Ли.

Другие дзюцу

Киндзюцу

Киндзюцу (яп. 禁術 досл. «Запрещённая техника») — техники, запрещённые к изучению или использованию. Такие дзюцу относятся к A либо S рангам. Причины запрета могут быть различны, однако относятся к двум категориям:

  • Техника чрезвычайно вредна для использующего её. (К примеру открытие всех Восьми Врат убивает ниндзя, который это сделал.)
  • Техника нарушает законы природы либо человеческой нравственности. (К примеру, техника Эдо Тэнсэй, использовавшаяся Вторым Хокагэ, Оротимару и Кабуто Якуси, позволяла призывать души умерших и заключать их в предварительно подготовленные для этого тела.)

Несмотря на запрет подобных техник, их использование не несёт каких-либо юридических последствий в отношении деревни, в которой это произошло.

Хидзюцу

Хидзюцу (яп. 秘術 досл. «Секретная техника») — особые техники, знание которых передаётся из поколения в поколение в некоторых кланах. Подобные дзюцу известны лишь узкому кругу людей, которые гордятся ими и известны благодаря ним. Примерами хидзюцу служат теневые техники клана Нара, а также способность содержать в своём теле насекомых клана Абурамэ.

Кэндзюцу

Кэндзюцу (яп. 剣術 досл. «Техника меча») — все виды техник, в которых используется меч. Кэндзюцу обычно сочетается с тайдзюцу или ниндзюцу, для увеличения урона и разрушительной мощи. Элитные синоби могут пропускать чакру через свои мечи, тем самым увеличивая его длину и остроту лезвия. Примером могут послужить синоби Страны Молнии и самураи Страны Железа.

Кэккэй гэнкай

Кэккэй гэнкай (яп. 血継限界 досл. «Ограничение по крови») — генетически передающиеся и врождённые способности. Кэккэй гэнкай и связанные с ним дзюцу не могут быть скопированы лицом, изначально не владеющим ими, однако могут быть переданы кому-либо путём трансплантации части тела или органа, участвующего в выполнении этих техник. Однако передавать посторонним можно не только способности, но и ДНК. К этому типу также относятся и генетические мутации.

В манге «Наруто» показано несколько случаев проявления кэккэй гэнкай:

  • Сикоцумяку (яп. 屍骨脈 досл. «Пульс мёртвой кости») — наследственная черта клана Кагуя, позволявшая его членам манипулировать структурой своего скелета. Контролируя выработку и распределение кальция в организме, они делали свои кости невероятно крепкими, и выращивая их прямо из своего тела, использовали в бою в качестве оружия.
  • Кэккэй Гэнкай Сакона и Укона, позволявший им сосуществовать в одном теле или же разделяться на два, а также сливаться с телами других людей, таким образом их поглощая.
  • Стихия Взрыва (яп. 爆遁 Баку:тон) — кэккэй гэнкай, который даёт возможность использовать чакру для совершения взрыва (яп. 爆発 Баку:хацу). Обладатели этой способности — Гари и Дэйдара.
  • Стихия Грозы (яп. 嵐遁 Ран:тон) — кэккэй гэнкай Даруя, который позволяет соединять Стихию Молнии и Воды, создавая лучи, направляемые в противников. Высвобождением Стихии Грозы является шторм (яп. Араси).
  • Стихия Дерева (яп. 木遁 Моку:тон) — уникальная способность Первого Хокагэ, позволявшая ему сочетать в себе Стихии Воды и Земли и формировать древесину (яп. Ки), создавая и манипулируя древесными образованиями, а также подавлять силу бидзю.
  • Стихия Жара (яп. 灼遁 Сяку:тон) — кэккэй гэнкай Пакуры. С её помощью девушка способна нагревать врага до такой степени, что вся жидкость внутри его тела испаряется, оставляя сухой труп. Свойством Сякутона является жар (яп. 灼熱 Сяку:нэцу).
  • Стихия Лавы (яп. 熔遁 Ё:тон) — кэккэй гэнкай, который позволяет соединять Стихию Огня и Земли, создавая лаву (яп. 溶岩 Ё:ган). Пользователя Стихии Лавы: Пятая Мидзукагэ, Роси, Куроцути, Додай. Также этот кэккэй гэнкай позволяет создавать не только лаву. К примеру Куроцути с его помощью создавала негашеную известь, а Додай — резину.
  • Стихия Льда (яп. 氷遁 Хё:тон) — наследная черта клана Юки из Страны Воды. Позволяет управлять льдом (яп. Кори), который способен отражать объекты реального мира и создавать множество копий пользователя, используя одновременно Стихии Воды и Ветра. Пользователь этой способности — Хаку.
  • Стихия Магнетизма (яп. 磁遁 Дзи:тон) — кэккэй гэнкай, позволяющий создавать магнитные поля и управлять ими. Высвобождением Дзитона является магнетизм (яп. 磁力 Дзи:рёку). Обладатели этого кэккэй гэнкая — Торои, Третий Кадзэкагэ, Четвёртый Кадзэкагэ. Торои умел намагничивать сюрикэны, и если они попадали в противника, то внутри его тела создавалось магнитное поле, что делало его лёгкой мишенью для металлического оружия. Третий Кадзэкагэ использовал Стихию Магнетизма для управления железным песком (яп. 砂鉄 Са:тэцу), а Четвёртый Кадзэкагэ — для управления золотым песком (яп. 砂金 Са:кин).
  • Стихия Пара (яп. 沸遁 Фут:тон) — второй кэккэй гэнкай Пятой Мидзукагэ. Позволяет соединять Стихию Огня и Воды, образуя пар (яп. 沸騰 Фут:то), который при изменении водородного показателя способен расплавить практически всё.

Способностью, превосходящей кэккэй гэнкай, является Кэккэй Тота (яп. 血継淘汰 кэккэй то:та, досл. «выбор крови») — объединение в одной технике более двух стихий. На данный момент известно лишь одно такое соединение — Стихия Пыли (яп. 塵遁 Дзин:тон). Она позволяет, объединяя стихии Огня, Ветра и Земли, создавать трёхмерные объекты со сферическим ядром, а затем, заточив противника в них, превратить всё, что находится внутри объекта, в пыль (, Тири), разрушая молекулярную структуру. Пользователями этой способности являются Ооноки и Му.

Кэккэй Мора (яп. 血継網羅, досл. «Охватывание родословной») — усовершенствованная ветвь техник, свойственная только Ооцуцуки Кагуе и её потомкам. Точно неизвестно, как классифицировать Кэккэй Мора, например бякуган, риннэ сяринган и риннэган указаны как Кэккэй Мора.

Список техник Кэккэй Мора:

  • Обращающие в Прах Смертельные Кости (яп. 共殺の灰骨 Томогороси-но Хайкоцу) — смертоносное дзюцу, с помощью которого пользователь укрепляет собственные кости и вынимает их из тела, а затем стреляет этими обращенными в оружие структурами из своих ладоней в намеченную цель. Как только эти кости попадают в живой организм, сама кость и его тело начинает разрушаться на молекулярном уровне, разлагая тело жертвы и обращая его не более чем в горстку пепла. Кэккэй Гэнкай Сикоцумяку произошел от этого дзюцу.
  • Вакуумная атака Восьмидесяти Богов (яп. 八十神空撃 Ясогами Ку:гэки) — тайдзюцу Кагуи, позволяющее концентрировать огромное количество чакры, а потом выпускать её в виде шквала бесчисленных кулаков, вызывая массивные ударные волны и с легкостью разрушая даже полное тело Сусаноо. В сочетании с бякуганом Кагуи, имеет потенциал стать самой разрушительной атакующей способностью.
  • Расширяющийся Шар Поиска Истины (яп. 膨張求道玉 Бо:Тё: Гудо:дама) — дзюцу, состоящее из пяти базовых элементов чакры и Стихии Инь-Ян. Кагуя использует Синдзю, чтобы поглотить чакру всех существующих людей в ловушке Божественного Рождения Леса и создать огромный Шар Поиска Истины. Шар обладает достаточной мощью, дабы изменить целый мир, прежде уничтожив и превратив его в ничто.
  • Ёмоцу Хиросака (яп. 黄泉比良坂, досл. «Сравнивающий Умелый Склон Подземного Мира) — пространственно-временное дзюцу, которым владеет Ооцуцуки Кагуя. С помощью него пользователь способен создавать разломы внутри тканей пространства, что позволяет ему мгновенно телепортироваться в различные локации. Также возможно отсылать различные части тела к ним, частично проходя сквозь вышеупомянутые порталы. Более того, благодаря этой технике пользователь может застать врасплох противника, если создаст разлом сзади него и затащит в другое измерение.

Додзюцу

Додзюцу (яп. 瞳術, досл. «Техника глаз») — генетические способности ниндзя, вызываемые кэккэй гэнкаем и заключающиеся в той или иной степени восприятии чакры, преимуществе перед другими в скорости либо интеллектуальном анализе. Также этим термином характеризуют техники, которые можно использовать с помощью особенностей подобных глаз. Будучи разновидностью кэккэй гэнкай, додзюцу, тем не менее, не относится к трём основным типам дзюцу (ниндзюцу, гэндзюцу, тайдзюцу), и в отличие от них не требует использования знаков руками. Зачастую использование техники глаз может быть опасно для здоровья синоби. Кроме того носители додзюцу, не умеющие совладать со своим даром, становятся изгоями в обществе людей.

Виды додзюцу:

  • Бякуган — представляет собой практически безликие белые глаза, дающие обострённое чувство восприятия, и возможность видеть сквозь различные препятствия, создавая угол обзора практически в 360°.

Эти додзюцу называют три великих Додзюцу (яп. 三大瞳術 Сан Дай:додзюцу). Также к додзюцу относится описанная в филлере способность сироты Ранмару — он мог видеть сквозь препятствия, а также создавать мнимые системы циркуляции чакры (что вводило в заблуждение владеющих бякуганом).


Бякуган

Бякуган (яп. 白眼, досл. «Белый глаз») — наследная черта клана Хюга и Ооцуцуки, полученная от общего предка — Ооцуцуки Кагуя. Представляет собой практически безликие белые глаза (у Нэдзи и Хинаты с оттенками лаванды и серо-голубого цвета соответственно). Как и сяринган, бякуган может быть пересажен другому ниндзя, но в отличие от сярингана, который после пересадки всегда активен, пересаженный бякуган можно деактивировать по желанию владельца. Примером чему является Ао из Селения Скрытого Тумана.

Активированный бякуган даёт ниндзя обострённое чувство восприятия, он позволяет видеть сквозь бо́льшую часть препятствий и создаёт угол обзора практически в 360° (за исключением слепого пятна, находящегося в задней части шеи выше третьего грудного позвонка). Одной из особенностей бякугана является его дальнодействие: на протяжении I части манги «Наруто» Нэдзи Хюга увеличивает дальнозоркость с 50 до 800 метров, во 2-й же части радиус его обзора составляет 10 км. Ещё одной особенностью бякугана является способность видеть чакру, а также систему её циркуляции внутри другого тела.

Дзюкэн

Дзюкэн (яп. 柔拳, досл. «Мягкий кулак») — разновидность тайдзюцу, исполнить которую способны только носители бякугана. Дзюкэн сосредоточен на нанесении не внешних, а внутренних травм. Нанося удары в узлы чакры — тэнкэцу (яп. 点穴, досл. «болевые точки»), носитель бякугана способен нарушить работу системы циркуляции чакры, что может привести пострадавшего к серьёзным травмам или даже гибели. Испуская своими пальцами чакру и попадая в тэнкэцу противника, ниндзя может ускорить или полностью остановить поток его чакры, тем самым не давая ему возможности использовать свои техники. Так как вокруг внутренних органов расположена сеть циркуляции чакры, точное попадание может поразить любой внутренний орган, не оставляя внешних повреждений.

Чем выше уровень подготовки ниндзя, тем более сложным дзюкэном он владеет. По количеству ударов в точки тэнкэцу различают:

  • 8 Trigrams 32 Palms (32 касания небес) (яп. 八卦三十二掌 Хаккэ Сэндзюни Сё)
  • 8 Trigrams 64 Palms (64 касания небес) (яп. 八卦六十四掌 Хаккэ Рокюдзюён Сё)
  • 8 Trigrams 128 Palms (128 касаний небес) (яп. 八卦百二十八掌 Хаккэ Хяки Нидзюхаси Сё)

Сяринган

Сяринган (яп. 写輪眼, досл. «Копирующий вертящийся глаз») — додзюцу клана Утиха. Сяринган также называют Небесное Око (яп. 天眼 Тэнган), потому что он предоставляет пользователю многочисленные способности[6]. В отличие от бякугана, сяринган не активируется у ниндзя при рождении, он появляется позже, во время стрессовых ситуаций (к примеру, боя или после потери близкого человека). По словам Саскэ, сяринган пробуждался только у избранных членов клана Утиха.

Когда член клана Утиха испытывает к кому-либо сильные чувства (такие как любовь или дружба), и последний находится в опасности или же умирает, мозг потомков Индры выделяет особую чакру, которая воздействует на зрительный нерв и вызывает преображение глаза в сяринган[7]. Из-за этого эффекта Сэндзю Тобирама назвал его «глазом, отражающим сердце» (яп. 心を写す瞳 Кокоро о уцусу Хитоми).

Показателем развития сярингана и его способностей служит количество (до трёх) томоэ вокруг основного зрачка. За рамки количества томоэ выходит редчайший вид сярингана — мангэкё. Однако стоит заметить, что использование сярингана отнимает большое количество чакры, в связи с чем время его активности сведено к минимуму.

Строго говоря, способности сярингана состоят из взгляда проницательности (яп. 洞察眼 Досацуган) и взгляда гипноза (яп. 催眠眼 Сайминган). Это позволяет постигать и в какой то степени даже предсказать движения. Особенностями сярингана являются:

  • Способность видеть потоки чакры внутри тела, а также путём анализа её движения определить, находится ли человек под действием гэндзюцу. Кроме того, сяринган позволяет своему пользователю распознавать чакру на расстоянии по цветовому мерцанию.
  • Невероятная чёткость восприятия, позволяющая членам клана Утиха легко распознавать любые разновидности ниндзюцу, гэндзюцу или тайдзюцу, а также формы чакры (хотя и не в такой степени как бякуган). Это также позволяет им, к примеру, читать движения губ или имитировать почерк другого, путём анализа движений карандаша и руки. При эволюционировании сярингана эта особенность распространяется на всё более быстро движущиеся объекты, и хотя благодаря этому синоби способен увидеть атаку врага, ему может не хватить времени на неё среагировать.
  • Третьей и наиболее известной особенностью сярингана является его способность запоминать любую технику из области ниндзюцу, гэндзюцу или тайдзюцу. Владелец таких глаз способен повторить технику с совершенной точностью и даже улучшить её, тем самым создав свою собственную. Для воспроизведения копируемой техники, однако, нужно иметь необходимый навык или генетическую способность.
  • Следующая способность сярингана заключена в его связи с гэндзюцу. Додзюцу усиливает иллюзии пользователя и позволяет легче противостоять иллюзиям противника. Эта особенность позволяет через визуальный контакт с противником использовать гипноз, направляя в нужном потоке его действия и мысли. Наиболее талантливые носители сярингана, благодаря гипнотизирующей способности, имеют возможность подчинить своей воле огромных призываемых существ[8] или даже хвостатых зверей[9].

Впервые прообраз сярингана появился в глазу десятихвостого демона Дзюби, инкарнации Синдзю (яп. 神樹 Бог-Древо), но называется он риннэ сяринган. Ооцуцуки Кагуя, мать Мудреца Шести Путей, съев запретный плод Синдзю, обрела эту форму додзюцу в третьем глазу на лбу. Сяринган обычной формы (с одним кольцом вокруг зрачка и тремя томоэ) впервые пробудился у внука Кагуи Индры, старшего сыны Мудреца Шести Путей, который положил начало клану Утиха.

Также как и бякуган, сяринган может быть пересажен от члена клана Утиха к другому человеку, что и произошло с Какаси Хатакэ, но поскольку использование сярингана требует много чакры и глаз постоянно активен (у тех, кому он был пересажен, и у кого нет крови Утиха), Какаси вынужден большую часть времени прятать его под повязкой и раскрывать лишь на время боя. Аналогичным образом Дандзо имел сяринган Сисуя Утихи и других членов клана. Также Мадара Утиха отметил, что синоби должен обладать двумя сяринганами для использования истинного потенциала глаза[10].

Обычный сяринган
Первая форма

Внешние отличия: Красная радужная оболочка, дополнительный знак томоэ (в виде запятой) возле основного зрачка.
Описание: неполная форма обычного сярингана с ограниченными способностями.
Персонажи с таким сяринганом:

  • Избранные члены клана Утиха в детстве.
Вторая форма

Внешние отличия: Красная радужная оболочка. Два томоэ в виде запятой вокруг основного зрачка.
Описание: Он требует от использующего затрат чакры и при длительном использовании утомляет ниндзя. Одним из его свойств является возможность копировать дзюцу синоби, правда только имея для этого соответствующий опыт. Также он немного повышает реакцию, что позволяет замечать и блокировать атаки противников.
Персонажи с таким сяринганом:

  • Избранные члены клана Утиха в юношестве, в том числе:
    • Саскэ Утиха (До битвы[11] с Наруто в Долине Завершения)
    • Обито Утиха (Сяринган активировался во время боя с противником, в главах «Какаси Гайдэн»)
  • Какаси Хатакэ (После пересадки сярингана от умирающего Обито; в манге «Какаси Гайдэн»)
Третья форма

Внешние отличия: Красная радужная оболочка. Три знака в виде томоэ, образующие равносторонний треугольник, центром которого является зрачок.
Описание: Такой сяринган во много раз улучшает реакцию его использующего. Кроме этого, позволяет предугадывать движения противников, а также с высокой эффективностью использовать гэндзюцу.
Персонажи с таким сяринганом:

  • Избранные взрослые члены клана Утиха, в том числе:
    • Саскэ Утиха (После битвы с Наруто в Долине Завершения вплоть до смерти Итати)
  • Дандзо (Незаконным путём заполучил глаза Сисуй Утихи и других членов клана)
  • Какаси Хатакэ (Заполучил сяринган после того как Обито завалило камнем, и ему пересадила глаз Рин)
  • Обито Утиха (Пробудил сяринган в тот момент, когда Какаси остался без глаза)
Техники
Идзанаги (использовалась Мадарой, Дандзо и Тоби)

Идзанаги (яп. イザナギ) — запрещённая техника сярингана. Стирает грань между реальностью и иллюзией, благодаря чему пользователь может обратить любое повреждение, даже смерть, в иллюзию. Таким образом, Идзанаги является идеальным гэндзюцу, так как с одной стороны пользователь контролирует то, что с ним случается, с другой он может использовать иллюзии для реального нападения. Главными недостатками техники являются её недолговечность и тот факт, что используемый для создания Идзанаги глаз после этого закрывается, навсегда становясь недееспособным. Также одновременное использование Идзанаги несколькими людьми приводит к сражению между ними за личные благоприятные результаты. Дзюцу названо Масаси Кисимото в честь Идзанаги, бога творения в синтоизме.

Идзанами (использовалась Итати)

Идзанами (яп. イザナミ) — гэндзюцу, созданное для противодействия злоупотребления возможностями «Идзанаги» в клане Утиха. Воздействует на противника, независимо от всех пяти чувств, позволяя использовать эту технику на синоби, имеющего способность противостоять гэндзюцу. По словам Итати, техника схожа с Идзанаги (伊弉諾), но в отличие от неё, способна не изменять судьбу, а выбрать ту, которую предпочтёт пользователь[12]. Идзанами работает, используя восприятие события пользователем и его оппонентом. После активации техники жертва попадает в иллюзию, циклически воспроизводящую прошедший отрезок времени вновь и вновь[13]. Также является киндзюцу, так-как после единичного использования техники сяринган навсегда становится недееспособным. Техника названа в честь Идзанами, супруги Идзанаги.

Мангэкё сяринган

Внешнее отличия мангэкё сярингана (яп. 万華鏡写輪眼 мангэкё: сяринган, досл. «Калейдоскоп копирующего вертящегося глаза») — красная радужная оболочка. Три дополнительных зрачка (томоэ) могут быть увеличены и вытянуты по сравнению с обычным сяринганом. В некоторых случаях основной зрачок может уйти со своего места и соединиться с дополнительными зрачками. Вид мангэкё различается у каждого ниндзя, им овладевшим.
Описание: Пробудить мангэкё способны лишь эмоции, связанные со смертью близкого человека, либо же его убийство. Длительное использование такого сярингана приводит к сильному напряжению, усталости, а также проблемам со зрением вплоть до полной слепоты. Использование его, хоть краткосрочное, медленно и постепенно ухудшает зрение. Из-за особенностей пробуждения мангэкё — через психологическую травму от гибели близкого человека — многие Утихи на протяжении всех времён убивали своих близких для ускорения этого процесса[14].

Обладание мангэкё сяринганом даёт возможность установить условия для снятия печати и активации глазных техник в определённое время с предварительно заданными действиями, даже после гибели зачинателя техники, и передать собственные техники с задаваемыми параметрами в сяринганы других носителей. Мангэкё сяринган позволяет подчинять и контролировать Кюби[15].

Известные обладатели мангэкё сярингана:

Техники
Цукуёми (использовалась Итати)

Цукуёми (яп. 月読, досл. «Читающий Луну») — одно из самых мощных гэндзюцу, названное по имени бога Луны. Техника представляет собой Тьму духовного мира (яп. 精神界と闇 Сэйсин:кай то Ями), тем самым являясь противоположностью материального ниндзюцу Аматэрасу.

Для использования Цукуёми необходимо, чтобы противник встретился взглядом с выполняющим технику синоби. После этого данное дзюцу позволяет использующему заманить цель в ловушку, представляющую собой иллюзорный мир, полностью им управляемый. В то время как в реальности проходит всего несколько секунд, жертве может казаться что проходят целые дни. Лишь желание владельца сярингана определяет, что будет проделано с жертвой: её либо будут мучить на протяжении многих дней, либо заставят вновь и вновь переживать трагический случай из прошлого (случай, при этом, может быть вымышленным). По завершении техники противник не сможет бороться некоторое время, если к тому времени вообще не сойдёт с ума.

Для каждого противника иллюзия уникальна, но некоторые её элементы из раза в раз неизменны, такие как красная Луна, озаряющая светом всё в иллюзорном мире. При этом все фигуры в пределах иллюзии монохромны.

Аматэрасу (использовалась Итати и Саскэ)

Аматэрасу (яп. 天照, досл. «Пылающие небеса»), названное в честь японской богини Солнца. Представляет собой чёрный как уголь огонь, пожирающий всё на своём пути, который может быть создан лишь ниндзя, владеющим мангэкё сяринганом. На чём бы выполняющий технику не сфокусировал свой взгляд, пламя появится именно в точке приложения острия взора. Создание пламени такой силы требует огромных затрат чакры. Аматэрасу — одна из наиболее мощных атакующих техник. Техника представляет собой Свет материального мира (яп. 物質界と光 Буссицу:кай то Хикари), являясь противоположной стороной нематериального гэндзюцу Цукуёми. Итати Утиха был первым персонажем, показанным в аниме, кто использовал её. Позже он передал это дзюцу своему брату Саскэ, который первым смог не только создать, но и погасить пламя Аматэрасу. Также Саскэ способен с помощью техники Стихия Пламени: Кагуцути (яп. 炎遁・加具土命 Энтон — Кагуцути) манипулировать Аматэрасу, управляя размерами и формами чёрного пламени и используя его для защиты.

Правый глаз Итати был способен пробуждать Аматэрасу, а левый, соответственно, Цукуёми. В японской мифологии богиня солнца Аматэрасу и бог луны Цукуёми также появились из левого и правого глаза бога-прародителя Идзанаги, а Сусаноо, в свою очередь, из его носа. В отличие от брата, Саскэ создавал пламя левым глазом.

Сусаноо (использовалась Индрой, Итати, Саскэ, Мадарой и Какаси)

Сусаноо (яп. 須佐能乎, досл. «Он способен помочь тебе любой ценой») — техника мангэкё сярингана, создающая огромного духа ямабуси. Для того чтобы активировать Сусаноо, необходимо иметь два глаза мангэкё сяринган. Пользователь может перемещаться в пределах Сусаноо и свободно использовать другие техники изнутри него. Образование Сусаноо проходит несколько этапов. Как только пользователь получает полный контроль над Сусаноо, тот приобретает вид длинноносого духа-отшельника Ямабуси тэнгу. Дух, созданный Сусаноо Итати, держал в левой руке священное зеркало Ята-но кагами (яп. 八咫鏡), служащее щитом и наделённое всеми элементами природы трансформации, благодаря чему способно отразить любые атаки. В правой же руке — легендарный клинок, называемый Тоцука-но цуруги (яп. 十拳剣, досл. «Меч длиной в десять ладоней»).

Тоцука-но цуруги — эфемерное холодное оружие, клинок которого зачарован и способен запечатывать всё, что он пронзит, в том числе души людей, в длящуюся вечно иллюзию. Этот клинок считается лучшим оружием для парирования ударов меча Кусанаги-но цуруги, принадлежащего Оротимару. До использования меча в сражении, он хранится в сосуде, который Сусаноо Итати держит во второй правой руке. Это является отсылкой к японской мифологии, где этот меч также называют иногда клинком из саке (яп. 酒刈太刀 Сакэгари Тати). Дзэцу считал, что Тоцука-но цуруги, используемый вместе с зеркалом Ята-но Кагами, являются хорошим дополнением к технике Сусаноо и по существу делали Итати непобедимым, из-за чего Сусаноо называют также Яростным богом доблести (яп. 勇武の荒神 Юбу-но Ара:гами).

Ясака-но магатама (яп. 八坂ノ勾玉, досл. «Согнутая драгоценность восьми изгибов») — оружие, представляющее собой три магатамы в форме томоэ, связанные между собой энергетической нитью из чакры. Итати способен бросать это оружие при помощи своего Сусаноо. В битве с Нагато Итати при помощи техники Ясака-но матагама разрушил сферу Тибаку Тэнсэй. Также как Кусанаги-но цуруги и Ята-но кагами, Ясака-но магатама основана на регалиях японских императоров. Прообразом в этом случае послужила Ясакани-но Магатама, подвеска из яшмы.

Как обладатель мангэкё сярингана, Сусаноо способен использовать и Мадара Утиха. Однако его версия отличается от других известных — она состоит из двух призрачных воинов, соединённых в области позвоночника, у каждого из которых имеются две руки и своё неповторимое лицо. Также видно, что призрачный воин Мадары обладает полным телом, в том числе нижней половиной и ногами, которые становятся видны, когда оно отрывается от земли, таким образом приобретая способность быстро передвигаться. Полным телом обладает и Сусаноо Саскэ[17]. Очевидно, чтобы Сусаноо пользователя могло иметь полное тело, нужен вечный мангэкё сяринган.

Кроме того, на примере Сусаноо Мадары видно, что он может поддерживать пользователя в выполнении техник, складывая печати. Мадара Утиха мог использовать Сусаноо на бидзю. Его древесные клоны также могут использовать Сусаноо, создавая таким образом множество эфирных воинов.

Вершиной развития техники является совершенная форма Сусаноо, продемонстрированная Мадарой. В этой форме, одного взмаха его меча достаточно, чтобы уничтожить горный хребет, а мощь последней формы сравнима лишь с бидзю[18]. При этом Сусаноо увеличивается в десяки раз, принимая облик Ханатака тэнгу в доспехах Сюгэндзя.

Так же, как и для других способностей мангэкё сярингана, прототип Сусаноо был взят из японской мифологии. Сусаноо, бог Ветра, был братом Аматэрасу, богини Солнца, и Цукуёми, бога Луны. С помощью меча Тоцука-но-цуруги бог Сусаноо сразил восьмиголового и восьмихвостого змея Ямата-но ороти, точно так же, как Итати разрушил технику Оротимару, Ямата-но дзюцу (яп. 八岐の術, досл. «Техника восьми отростков»).

Камуи (использовалась Какаси и Обито)

Камуи (яп. 神威, досл. «Сила богов») — перемещает цель в другое измерение, откуда нет возврата. После того, как пользователь активирует технику, в точке приложения острия взгляда пространство деформируется и появляется воронка, в которую затягивает любой материальный объект вблизи неё.

Существует связь между «Камуи» и пространственной техникой Обито, так как сяринган Какаси раньше принадлежал ему. Таким образом оба персонажа связаны с параллельным измерением через соответствующие техники. Это измерение представляет собой альтернативное пространство, состоящее из хаотически расположенных блоков разной величины[19].Кроме этих двух техник нет другого способа возвратиться из другого измерения.

Техника правого глаза Обито, являясь противоположностью «Камуи», перемещает тело использующего в измерение Камуи, оставляя в реальном мире лишь проекцию, и тем самым позволяет избежать атаки противника. Так же в нём есть способность левого глаза, но левый телепортирует объекты на дистанции, а правый — только через физический контакт. Задействовав технику, обозначенную в манге как Дзикукан Идо (яп. 時空間移動, Пространственно-временное странствие), пользователь мангэкё Обито может переходить в другое измерение, покидая которое по тому же принципу, он способен преодолеть большие расстояния за короткое время. Во время этого прыжка чакра Обито становится непрослеживаемой, в то время как он сам может чувствовать людей и переноситься к ним, независимо от их местоположения.

Впервые использована против Дэйдары, однако так как оба они находились в движении, то Какаси не мог сконцентрироваться на одной точке и уничтожил только руку врага. Техника названа в честь слова камуй, на языке айнов обозначающее божественных существ (хотя в новое время оно практически никогда не записывалось кандзи). Имя этой техники относится к силам, которые делают богами.

Кото Амацуками (использовалась Сисуй)

Кото Амацуками (яп. 別天神, досл. «Выдающиеся небесные боги») — гэндзюцу мангэкё сярингана Сисуя Утихи. Позволяет контролировать сознание противника так, что жертва сама не знает, что ей манипулируют, думая что действует по собственной инициативе. Как и все техники мангэкё сярингана, название этой техники основано на японской мифологии. «Кото Амацуками» — группа пяти Ками (Божеств), которые появились в Начале Начал.

Вечный мангэкё сяринган

Способностью вечного мангэкё сярингана (яп. 永遠の万華鏡写輪眼 эйэн но мангёкукё: сяринган) является сопротивление слепоте — ниндзя может использовать вечный мангэкё, не опасаясь за своё зрение.
Описание: Венец развития сярингана. Чтобы им овладеть, необходимо заполучить глаза другого обладателя мангэкё сярингана (желательно близкого родственника).

Как утверждал Мадара, для того, чтобы заполучить вечный мангэкё сяринган, ему пришлось «пожертвовать родителями, друзьями и братом». Он забрал глаза у добровольно, по его словам, согласившегося на это брата. Однако по словам Итати Утихи — братья Мадара и Идзуна были первые, кому удалось освоить мангэкё сяринган. После того как брат Утихи Мадары Идзуна Утиха был убит вторым хокагэ Тобирамой Сэндзю, Мадара Утиха забрал глаза своего брата Идзуны. Саскэ же заполучил вечный мангэкё сяринган после пересадки ему глаз погибшего брата Итати.[16]

За всю историю известны только двое синоби, которые смогли овладеть вечным мангэкё сяринганом:

Риннэган

Риннэган (яп. 輪廻眼, досл. «Глаз сансары») — наиболее мощное из трёх великих додзюцу; По словам Кабуто, это следующая после мангэкё форма развития сярингана[20], хотя на самом деле его могут пробудить только реинкарнации наследников Мудреца Шести Путей. Он представлен в виде нескольких концентрических кругов, расположенных на серовато-фиолетовом фоне. Ниндзя, обладающий риннэганом, может использовать все доступные разновидности стихийных техник (техники огня, воды, ветра, земли и молнии). Он способен видеть чакру[21], определяя её объёмы[22], и невидимые барьеры как чакру. Также позволяет пользователю передавать свою чакру с помощью чакроприёмников (яп. 黒い棒 Куройбо, досл. «Чёрный стержень»), и создавать цепи из чакры для связывания и подавления воли Хвостатых. Кроме этого, риннэган позволяет своему обладателю полностью, в отличие от сярингана и мангэкё сярингана, прочитать и расшифровать плиту Рикудо Сэннина, расположенную в потайном месте клана Утиха[23].

Оротимару после проведения ряда экспериментов выдвинул гипотезу, согласно которой риннэган является вершиной развития сярингана. Однако для достижения результата носитель должен обладать чакрой Индры и смешать её с чакрой Асуры, чтобы получить чакру Рикудо Сэннина и пробудить «глаз сансары».

Мадара Утиха (реинкарнация Индры), заполучив в сражении клетки Сэндзю Хасирамы (являвшегося реинкарнацией Асуры), к концу жизни активировал риннэган. Обладая такой силой, он смог сломать печать, наложенную Мудрецом Шести Путей на тело Десятихвостого, сокрытое в Луне, и призвал его на землю, где пустая оболочка Дзюби получила название Статуя Демона Внешнего Мира (яп. 外道魔像 Гэдо: Мадзо:). Вскоре престарелый Мадара имплантировал свои глаза юному наследнику клана Сэндзю — Удзумаки Нагато, дабы начать осуществление плана «Око луны».

В детстве сирота из деревни Дождя, Нагато, являвшийся обладателем этого додзюцу, использовал риннэган подсознательно когда был испуган или если ему угрожала опасность. Повзрослев, Нагато, стал одним из членов Акацуки. С помощью риннэгана он мог перемещать свой разум в другие тела, что делало его практически неуязвимым. Используя уникальные способности, он запечатывал в Статуе одного за другим хвостатых зверей, приближая завершение плана, но, пытаясь заполучить Девятихвостого, Нагато проиграл Наруто и перешёл на его сторону, после чего воскресил всех убитых в Конохе и умер от истощения воскрешающей техники.

Обито Утиха, будучи партнёром и наследником всех начинаний Мадары, похитил с могилы Нагато риннэган и пересадил его в левую глазницу, поскольку считал, что «глаз сансары» был дан Нагато Мадарой, и посему он, завершитель дела Мадары, имеет полное право изъять риннэган из тела Нагато после его гибели и имплантировать себе.

Первым обладателем риннэгана является Рикудо Сэннин (яп. 六道仙人 букв. «Мудрец Шести Путей») — первый в мире ниндзя. Он всегда изображается в виде тёмного силуэта, на шее которого висит ожерелье, состоящее из шести символов, олицетворяющих 6 видов использования чакры (6 путей):

  1. Мир Богов (яп. 天道 Тэндо:) — возможность управления гравитацией — притягивать, отбрасывать и любым образом комбинировать эти атаки.
  2. Мир Демонов (яп. 修羅道 Сюрадо:) — возможность манипулирования чакрой для модификации тел, что позволяет использовать различные механические приспособления уничтожения и дополнительные конечности.
  3. Мир Людей (яп. 人間道 Нингэндо:) — позволяет использовать ментальные и духовные техники. Возможность создания барьеров в сознании, чтения мыслей методом простого наложения руки на голову человека, а также мгновенного уничтожения человека путём извлечения его души.
  4. Мир Животных (яп. 畜生道 Тикусё:до:) — способность призывать различных гигантских животных, не имеющих личности и полностью подчинённых пользователю, а также остальные Миры и Конан.
  5. Мир голодных Духов (яп. 餓鬼道 Гакидо:) — способность поглощать любые виды воздействия энергии, становясь невосприимчивым к любым видам ниндзюцу. Также, по-видимому, эта способность позволяет высасывать внутреннюю чакру людей.
  6. Мир Ада (яп. 地獄道 Дзигокудо:) — способность призывать некое существо, которое может восстанавливать тела Миров и полностью исцелять нанесённые им повреждения, определять лжёт человек или нет, а после мгновенно забрать у солгавшего при допросе жизнь.

Отдельно от других стоит Внешний Мир (яп. 外道 Гэдо:) — существо, способное реинкарнировать другие тела и высасывать из обычных людей их жизненную энергию. Перемещая свой разум в другие тела с помощью чакроприёмников и задействуя при этом технику Рикудо-но дзюцу (яп. 六道の術), Внешний Мир становится практически неуязвимым — риннэган позволяет создать с контролируемыми телами единое поле зрения и управлять ими в сражении с безопасного расстояния. Объединяет техники всех прочих миров.

  • Тибаку Тэнсэй (яп. 地爆天星) — техника, позволяющая создать крохотный чёрный шар, к которому притягивается вся материя в определённом радиусе, образуя исполинскую сферу. С помощью этой техники тело Десятихвостого было запечатано Рикудо Сэннином в луне.
  • Внешний Мир - Призыв: Статуя Демона (яп. 口寄せ・外道魔像 Кутиёсэ: Гэдо: Мадзо:) — способность носителя риннэгана призывать статую демона, питающегося чакрой и повинующегося его желаниям. Эта статуя способна накапливать и капсулировать в себе чакру — так организацией «Акацуки» запечатывались бидзю. Также статуя, благодаря своей мощи, может использоваться в сражении как боевой призыв.
  • Внешний Мир - Возрождающая Техника Колеса Сансары (яп. 外道・輪廻天生の術 Гэдо: - Риннэ Тэнсэй-но дзюцу) — способность призыва Внешним Миром идентичного с техниками Мира Ада существа и возрождение с его помощью людей. Именно эту технику использовал Нагато, чтобы оживить всех погибших при его нападении на Коноху.
  • Колесо могил: Лимб (яп. 輪墓・辺獄 Ринбо: Хэнгоку) — дзюцу риннэгана, создающее от одной до пяти невидимых (кроме носителей риннэгана) теней пользователя в мире под названием «Ринбо» (輪墓). Тень не может быть ранена обычными техниками, и достаточно сильна для того, чтобы разом отбросить всех бидзю. Подобная копия существует определённое время, после чего исчезает, передавая пользователю полученные повреждения.

Список персонажей, использовавших риннэган:

  • Рикудо Сэннин (самый первый ниндзя);
  • Мадара Утиха (активировался незадолго до смерти[20]);
  • Нагато (Мадара пересадил ему глаза, когда Нагато был ребёнком. После смерти Нагато его глаза изъял Тоби);
  • Тоби (заменил потерянный в битве с Конан левый сяринган на риннэган, ранее принадлежавший Нагато);
  • Саскэ Утиха (получен после встречи с Рикудо Сэннином).

Риннэ сяринган

Риннэ сяринган (яп. 輪廻写輪眼, досл. «Копирующий вертящийся глаз Сансары») — древнейшее додзюцу, а также предок сярингана и риннэгана. Характерным для этого додзюцу является кольцеобразный узор, полностью покрывающий склеру, красный окрас, и девять томоэ по три на каждое кольцо.

Это додзюцу впервые появилось во лбу Ооцуцуки Кагуи в качестве третьего глаза после того, как она съела плод чакры Синдзю, а впоследствии — у Дзюби, объединенной инкарнации Синдзю и Кагуи. Спустя века Мадара Утиха, дзинтюрики Дзюби, также пробуждает риннэ сяринган у себя на лбу после того, как обрел оба своих риннэгана и приблизился к Луне.[24] В результате действий Чёрного Дзэцу тело Мадары становится сосудом для возрожденной Кагуи, которая сохраняет риннэ сяринган во лбу.[25] Как только Наруто и Саскэ достигли физического контакта с ней, они активировали Тибаку Тэнсэй Шести Путей, и её третий глаз закрылся горизонтальным веком под эффектом этого фуиндзюцу.[26]

Риннэ сяринган обладает всеми возможностями обычного сярингана, а также становятся доступны следующие техники:

Амэноминака (яп. 天之御中, досл. «Небесная управляющая рука») — пространственно-временное ниндзюцу Кагуи. С помощью третьего глаза на лбу, Кагуя способна перенести себя, а также людей и объекты в определенном радиусе вокруг неё, в одно из своих шести измерений — лавы, льда, песка, кислоты, гравитации, которые напрямую связаны с шестым, корневым измерением. Те, кто были застигнуты техникой, будут наверняка захвачены врасплох, так как, по-видимому, не существует способа предупредить её использование, притом они могут оказаться падающими в реку лавы или же попасть внутри глыбы льда. После телепортации чакра Кагуи, а также остальных перенесенных синоби становится непрослеживаемой в настоящем мире и не может быть обнаружена нормальными методами. Какаси отмечал, что Кагуя обладает способностью мгновенно переписывать аспекты её измерений, этот феномен он сравнил с управлением гэндзюцу. Тем не менее, упоминается, что техника чрезвычайно чакрозатратна. Техника названа в честь Амэ-но Минакануси — японского божества, которое считается абсолютным центром вселенной, а также первым из Хиторигами и одним из пяти Котоамацуками.

Божественное Рождение Леса (яп. 神・樹界降誕 Сие: Дзюкайi Ко:тан) — ниндзюцу, используемое в сочетании с Мугэн Цукуёми. После того, как все живые существа попали в это гэндзюцу, пользователь создает из-под земли корни Синдзю. Последние окутывают всех беззащитных людей, создавая вокруг них нечто вроде кокона, и присоединяют к Синдзю. Так они становятся источником чакры для Древа, и становится возможным появление нового плода чакры.

Чакра жертв, присоединенных к Древу, может быть использована по усмотрению пользователя, например, когда тело Мадары начало впитывать её в себя во время трансформации в Кагую Ооцуцуки. Чёрный Дзэцу упоминает, что, находясь во сне Мугэн Цукуёми, каждый человек становится лишь блеклой оболочкой самого себя, то есть, как он объяснил, превращается в Белого Дзэцу, и тогда из человечества можно сделать целую управляемую армию. Минато Намикадзэ в своё время отметил, что, даже обрезав ветви, связывающие цели, техника не развеется, поэтому жертвы не очнутся, а новые ветви Синдзю подхватят и пленят их вновь. Лишь как только Мугэн Цукуёми было отменено, все ветви Синдзю распадаются и погибают вместе со всеми Белыми Дзэцу, существовавшими ранее, и все плененные существа освободятся, если не успеют до того времени превратиться в Дзэцу.

Мугэн Цукуёми (яп. 無限月読, досл. «Бесконечное чтение Луны») — мощнейшее додзюцу, которое позволяет отразить гэндзюцу от самой Луны, тем самым введя весь мир в иллюзию. Мадара и Обито при помощи этой техники хотели погрузить мир в бесконечный сон, в котором не будет места боли и страданиям.

Дзинтюрики Дзюби, обладающий двумя риннэганами, при приближении к Луне активирует во лбу третий глаз, который выглядит в точности, как глаз Дзюби. Глаз проецируется на поверхность Луны и любой, кто попадёт под лунный свет будет под воздействием этой техники (внешне выглядит как появление риннэгана), затем жертвы этой техники подсоединяются к Древу с помощью техники Божественное Рождение Леса. Внутри иллюзии жертва видит исполнение своих желаний.

Известно, что эта техника не подействует на владельцев риннэгана, тех, кто прикрыт Сусаноо, которое не пропускает лунный свет, а также на возрожденных людях. Для развеивании этого дзюцу необходимо сочетание сил всех хвостатых зверей и риннэгана.

Примеры техник

Техника марионеток

Искусство кукольного мастера (яп. 傀儡の術 Кугуцу-но дзюцу) — уникальный боевой стиль управления марионетками, получивший наибольшее распространение среди синоби Страны Ветра. Владеющий этим мастерством способен контролировать кукол при помощи соединённых с ними тончайших нитей чакры. В марионетках, которые могут создаваться не только из подручных материалов, но и тел людей, содержится множество отравленного оружия.

В манге Наруто показано три наиболее успешных кукловода:

  • Сасори — член Акацуки, внук Тиё, у которой он научился этому искусству.
  • Тиё — ниндзя-медик из Деревни Песка.
  • Канкуро — дзёнин Деревни Песка, брат Гаары.

Ниндзя-кукловоды уязвимы в ближнем бою из-за того, что марионетки имеют преимущественно дистанционную атакующую направленность. Тем не менее, существуют и методы самозащиты кукловодов — Канкуро изменяет внешность одной из своих марионеток, и та становится похожей на него так, а сам он прячется в забинтованной полости за её спиной (тем самым сбивая противника с толку и добиваясь тактического перевеса путём ознакомления с техниками оппонента без угрозы для своей жизни). Сасори, и без того заключивший своё сердце в марионетку, постоянно скрыт внутри одной из кукол с высоким защитным уровнем.

Техники печати

Техники печати (яп. 封印術 Фу:ин дзюцу) — особые дзюцу, заключающие тот или иной объект внутри другого. Это может быть заключение оружия в свитки для возможности их эффективной транспортировки. Также техники печати могут использоваться для ограничения доступа к чему-либо, к примеру, входу в помещение. Мастерами запечатывающих техник считались синоби клана Удзумаки.

Взрывная печать

Взрывная печать (яп. 起爆札 кибаку фуда, досл. «Взрывающийся лист бумаги») — особый взрывающийся листок бумаги, в центре которых выгравировано кандзи взрыв (яп. баку). Такие листки могут быть прикреплены к поверхности, или же к оружию, направляемому во врага. Также для запутывания противника ниндзя может бросить в него кунай с листком, похожим на взрывную печать, но таким не являющимся.

Проклятая печать

Техники проклятой печати (яп. 呪印術 дзюиндзюцу) — особый тип контроля, сопряжённый с наложением печати. Это дзюцу впервые создано Оротимару после опытов на Дзюго, имевшем необычные проявления в виде кратковременной внезапно появлявшейся жажды убийства, сопряжённой с всплеском силы. Используя проклятую печать на ком-либо, Оротимару способен его неким образом контролировать на физическом и духовном уровне. Тот, на ком печать использована, в свою очередь, при её активации получает временный прилив сил. Оротимару упоминал, что проклятая печать является аккумулятором чакры сэннина, но не все могли контролировать её правильно.
(На иллюстрации показана проклятая печать Небес, которую Оротимару поставил Анко Митараси и Сасукэ)

Техника призыва

Техника призыва[27] (яп. 口寄せの術 кутиёсэ-но дзюцу) — особая техника взаимодействия между ниндзя и определённым видом существ. Подписав контракт с одним из видов животных, синоби способен в любой момент призвать их в то место, где он сейчас находится. К примеру, Дзирайя и Наруто подписали контракт с жабами, Оротимару со змеями, Какаси с собаками. В некоторых случаях это дзюцу может быть использовано для призыва предметов.

Другие техники

Теневое клонирование

Техника теневого клонирования[28] (яп. 影分身の術 кагэ бунсин но дзюцу) — техника B-ранга, для создание материального клона, вместе с одеждой и оружием. Имеющий пропорциональное количество чакры, зависящие от количество клонов (1/n, n- количество клонов + оригинал).

Процесс: использующий складывает уникальную печать, для активизации техники. В точке появления клона появляется сгусток дыма (иногда он отсутствует), и одномоментно возникает материальный клон использующего.

Техника прекращается: после её отмены использующим, отсутствием чакры у клона, или нанесения смертельного или сильного удара по клону.

Особенность: клон и использующий имею особую связь. Она, после отмены техники, распределят чакру между клонами и использующим, так же передаёт всю новую информацию (с момента использования техники), включая опыт и чувства, а так же физическую усталость и истощение.
(На иллюстрации — особая ручная печать, используемая Наруто для техники теневого клонирования)

Печать Бога Смерти

Всепоглощающая Печать Бога смерти (яп. 屍鬼封尽 сики фу:дзин) — запретная техника S-ранга, призывающая синигами — огромного духа в белой мантии со свитком в зубах и вакидзаси в руках, для запечатывания чего-, кого-либо, если другими методами это сделать невозможно. В процессе запечатывания Бог смерти появляется за спиной призвавшего, оставаясь при этом невидимым для противника, и проводит ритуал — рука синигами захватывает душу человека и поглощает её. По окончании действа Бог смерти забирает душу призвавшего как плату за совершённое.

Третий Хокагэ был вынужден использовать эту технику в бою с Оротимару и призванными им Первым и Вторым лидерами Конохи. Сарутоби навсегда запечатал души двоих братьев, а также часть сил Саннина, сделав его руки практически недееспособными. Ценой этому стала смерть самого Хирудзэна.

Четвёртый Хокагэ использовал эту технику для отражения атаки Девятихвостого Лиса (яп. 九尾の妖狐 Кю:би но Ё:ко) на Коноху: он смог запечатать одну часть чакры бидзю в себя, а с помощью Печати Четырёх Символов (яп. 四象封印 сисё: фу:ин) заключил другую часть в своём новорождённом сыне Наруто.

Оротимару в ходе четвёртой мировой войны синоби совершает ритуал Всепоглощающая Печать Бога смерти: Снятие (яп. 屍鬼封尽・解 сики фудзин: кай) — он находит Маску Синигами, призывает его, получая контроль, после чего разрезает живот, выпуская запечатанные в нём души почивших хокагэ. Основная опасность этого ритуала заключена в том, что выполняющий его синоби совершает действия Бога Смерти в материальном мире, а значит, его тело получает те же повреждения, что и синигами.

Расэнган

Расэнган (яп. 螺旋丸 досл. «Спиральная сфера»)[29] — техника A-ранга, является представителем семейства техники "Бомба бидзю", особенностью которой, является использования человеческой чакры, или смеси чакры природы и человека. Расэнган, и метод обучения ему, разработал Минато Намикадзэ (четёрты Хокагэ), в течении трёх лет (работа была не закончена). Данная техника стала основателем собственного семейства техник, и природных подсемейств.

Расэнган представляет собой - большое количество скоростных потоков чакры, удерживаемые в сферообразной форме, разных размеров.

Поражающие действие:

  1. Многократное, микро разрывания цели скоростными потоками чакры.
  2. (В случии потеря контроля) Взрыв расэгана.

Создание Расэнгана состоит из трёх этапов:

  1. Вращение чакры в хаотичном порядке (в форме шара), но по часовой или против часовой, в зависимости от типа циркуляции чакры синоби.
  2. Придание чакре большей силы, концентрируя её в одной точке (с этой целью для удобства обычно рисуют на ладони томоэ, как это делал Дзирайя во время тренировок Наруто).
  3. Вращение чакры в рамках единой сформированной поверхности для придания стабильности.

На данный момент в манге «Наруто» показано пять ниндзя, применявших это дзюцу:

  • Четвёртый Хокагэ (создатель Расэнгана)
  • Дзирайя (обучился технике у Минато)
  • Наруто Удзумаки (обучился технике у Дзирайи, среди всех достиг наибольших успехов в его использовании)
  • Какаси Хатакэ (во время тренировок Наруто)
  • Конохамару (обучился технике у Наруто, применил против одного из тел Пэйна во время вторжения того в Коноху)
  • Боруто Удзумаки (обучился во время тренировок с Саске. Возможно может объединять Расэнган с Тидори)

По сюжету манги данную технику смог улучшить Наруто, добавив в неё Стихию Ветра и создав т. н. Расэнсюрикэн или Сюрикэн стихии ветра (яп. 螺旋手裏剣 досл. «Спиральный сюрикэн»). Техника оказалась настолько мощной и травмоопасной, что впоследствии Цунадэ запретила юноше её использовать.

Тидори

Тидори (яп. 千鳥 досл. «тысяча птиц»)[30] — техника В-ранга, созданная Какаси Хатакэ. Представляет собой сконцентрированную на небольшой площади чакру, принимающую форму небольших молний и имеющую светло-голубой цвет. После контакта с оппонентом пользователь способен насквозь пробить его тело, из-за чего техника становится весьма опасной. Своё название техника получила из-за характерного звука, похожего на щебетание птиц, возникающего при её выполнении.

При изменении формы трансформации пользователь способен придать Тидори в зависимости от ситуации разнообразные формы:

  • Тидори Нагаси[31] (яп. 千鳥流し, досл. «Течение тысячи птиц»)— техника, созданная Сасукэ на основе обычного тидори. Чакра в виде разрядов молнии распространяется по всему телу пользователя, тем самым создавая электрическое поле, делая его непробиваемым для оружия и ударов, и позволяет бить электричеством соприкасающихся с ним в бою противников.
    • Меч Кусанаги: Тидори Катана[32] (яп. 草薙の剣・千鳥刀 Кусанаги-но цуруги: Тидори:гатана)— пользователь пропускает чакру Молнии сквозь клинок, увеличивая силу её атаки. Тем самым Кусанаги получает способность рассекать всё, кроме равным образом заряженного меча.
Эта техника связана с Тидори Нагаси тем, что меч, пронизывая тело противника, пропускает молнию по всему телу оппонента, парализуя его.
  • Взмывающий Тидори (яп. 羽搏く千鳥 Хабатаку Тидори, досл. «Хлопающий крыльями Тидори») — Сасукэ использует Проклятую Печать второго уровня, чтобы усилить свой Тидори. Его Тидори становится гораздо мощнее чем раньше и принимает облик белой вспышки, со всех сторон покрытой чёрными молниями.
  • Тидори Сэнбон[33] (яп. 千鳥千本, досл. «Тысяча птиц-сэнбонов»)— пользователь атакует противника иглами, сформированными из чакры Молнии.
  • Тидори-копьё[33] (яп. 千鳥鋭槍 Тидори Эйсо:) — копьё из чакры молнии 5 метров в длину, способное разрезать практически всё. Так же пользователь способен создавать из копья больше клинков.
  • Кирин[34] (яп. 麒麟)— техника S-ранга, которую создал Саскэ Утиха. Для осуществления этой техники нужны грозовые тучи, которые Саскэ создал, нагрев атмосферу с помощью мощной техники Стихии Огня. При этом образовываются грозовые облака, которые высвобождают большое количество электричества. Далее пользователь, с помощью тидори контролируя и направляя молнию, использует её для одной атаки большой разрушительной силы, увернуться от которой крайне сложно. Молния принимает очертания чудовищного существа и ударяет в указанную местность, достигая земли примерно за 1/1000 секунды. Сила удара настолько велика, что разрушает большие здания.

Продвинутый и требующий большего контроля чакры вариант этого дзюцу называется Райкири (яп. 雷切), при выполнении которого сконцентрированная чакра приобретает более тёмный по сравнению с Тидори оттенок. Техника получила название из-за того, что с помощью «Райкири» Какаси однажды разрезал молнию, чем спас себе жизнь.

На основе Райкири также были созданы несколько производных дзюцу:

  • Стихия Молнии: Техника Зверя, рассекающего молнии (яп. 雷遁雷獣走りの術 Райтон: Райдзю Хасири-но дзюцу[35]) — ниндзюцу, при котором создаётся Райкири, принимающее форму волка, бегущего на противника, атакуя его[36].
  • Райдэн (яп. 雷伝, досл. «Цепь молний») — техника, требующая создания теневого клона. Затем пользователь и клон одновременно выполняют Райкири и соединяют их. Тем самым они создают цепь молнии, которая способна с лёгкостью разрезать практически любой объект[37], и атакуют ей оппонента.

На данный момент в манге «Наруто» показано трое ниндзя, применявших Тидори:

Эдо Тэнсэй

Техника Призыва: Эдо Тэнсэй (яп. 口寄せ・穢土転生 кутиёсэ: эдо тэнсэй, Техника Призыва: Воскрешение в Бренный Мир)[38] — запрещённая техника возрождения мёртвых. Чтобы выполнить эту технику, пользователь должен сначала приобрести часть ДНК человека, которого он собирается воскресить. Использующий её заключает душу призванного ниндзя в заранее подготовленное для этого тело жертвы, которое будет служить сосудом для воскрешаемого, и при помощи грязи и пепла придаёт телу облик призываемого. Синоби, конечный результат таких преобразований, хранится в особом деревянном гробу вплоть до того как его призовут. Он обладает той же памятью, что при жизни, однако подчиняется воле призвавшего его. Этот же синоби будет иметь сходные с оригиналом способности. После того, как человек был воскрешен и пробуждён, пользователь Эдо Тэнсэй может полностью подчинить его своей воле, используя специальный талисман, который вводится в мозг. Возрождённых невозможно убить обычным образом: необходимо удалить душу из тела, подвергнуть эмоциональному воздействию, которое позволяет призванным «завершить незавершённое» и освободить свою душу, запечатать либо воздействовать мощным гэндзюцу (техника Кото Амацуками, при которой Итати вырвался из контроля при воздействии додзюцу Сисуя Утихи). Смерть призвавшего также не отменяет Эдо Тэнсэй. Известно о трёх ниндзя, которые могли совершать эту технику: Второй Хокагэ, Оротимару и Кабуто Якуси, причём, по словам последнего, он превзошёл в этой технике двух предыдущих пользователей.[39] Основным риском этой запретной техники является случай, когда один из возрождённых знает необходимые печати — он в состоянии нарушить условия призыва и предотвратить собственное исчезновение, то есть призванный становится бессмертным существом с бесконечным запасом чакры и свободной волей[40].

Напишите отзыв о статье "Дзюцу (Наруто)"

Примечания

Имена в данной статье транслитерованы с японского с применением системы Поливанова
  1. Рок Ли открывал пять врат в бою с Гаарой на экзамене на звание чунина.
  2. Однако в большинстве случаев эта техника используется после открытия пяти Врат.
  3. Naruto: Third Official Data Book, стр. 224
  4. Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок .D0.B3.D0.BB506 не указан текст
  5. Naruto Shippuden, 14 серия
  6. Naruto: First Official Data Book, стр. 193
  7. манга «Наруто», глава 619, стр. 14-15
  8. манга «Наруто», глава 363, стр. 11
  9. манга «Наруто», глава 501, стр. 8
  10. манга «Наруто», глава 602, стр. 15
  11. Аниме, I часть, 133 серия
  12. 581-я глава манги, стр.15-16
  13. 587-я глава манги
  14. манга «Наруто» глава 386, стр. 13
  15. манга «Наруто» глава 385, стр. 15
  16. 1 2 3 В 487 главе манги Сасукэ высказывает Тоби желание использовать глаза старшего брата для обретения вечного мангэкё сярингана, в 488 главе происходит пересадка глаз.
  17. Наруто; 647 глава манги
  18. манга «Наруто»; глава 589, стр. 1-5
  19. Наруто манга, глава 467, стр. 8-9
  20. 1 2 Манга, 560 глава.
  21. Манга Naruto: Глава 429, стр. 1
  22. манга «Наруто», глава 672, стр. 1
  23. манга «Наруто», глава 467, стр. 12
  24. Манга, 676 глава.
  25. Манга, 679 глава.
  26. Манга, 690 глава.
  27. Naruto: First Official Data Book, стр. 182
  28. Naruto: First Official Data Book, стр. 170
  29. Naruto: Second Official Data Book, стр. 282—283
  30. Naruto: First Official Data Book, стр. 209.
  31. Naruto: Third Official Data Book, стр. 284
  32. Naruto: Third Official Data Book, стр. 248
  33. 1 2 Naruto: Third Official Data Book, стр. 283
  34. Naruto: Third Official Data Book, стр. 247
  35. Название этой технике появляется в игре Naruto: Ultimate Ninja Storm 2
  36. Том 45, 421-я глава
  37. Том 60, 568-я глава — Какаси Хатакэ с лёгкостью уничтожает хвосты нескольких дзинтюрики в форме Покрова хвостатого зверя
  38. Naruto: First Official Data Book, стр. 181
  39. Манга, 490 глава.
  40. Манга Наруто. Глава 592

См. также

Источники

  • Масаси Кисимото. «Naruto: The Official Fanbook». — Viz Media, 2008. — 288 с. — ISBN 1421518449.
  • Масаси Кисимото. «Naruto: First Official Data Book» (яп. 秘伝・臨の書キャラクターオフィシャルデータBOOK). — Shueisha, 2002. — ISBN 408873288X.
    • Масаси Кисимото. «Naruto: Second Official Data Book» (яп. 秘伝・闘の書キャラクターオフィシャルデータBOOK). — Shueisha, 2005. — 320 с. — ISBN 4088737342.
    • Масаси Кисимото. «Naruto: Third Official Data Book» (яп. 秘伝·者の書]キャラクターオフィシャルデータBOOK). — Shueisha, 2008. — ISBN 4088742478.

    Отрывок, характеризующий Дзюцу (Наруто)

    – Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
    Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
    – Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
    После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
    – Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
    Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
    Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
    Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
    «Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
    Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



    Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
    Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
    Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
    Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
    Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
    Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
    Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
    До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
    После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
    – Совсем не та, – говорил он.
    – Что ж, подурнела?
    – Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
    – Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
    Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
    – Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
    – Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
    – Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
    Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
    – Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
    Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
    «Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
    – Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


    Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
    – Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
    Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
    Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
    Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
    Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
    Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
    На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
    – А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
    «Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
    – Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
    – Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
    – Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
    – Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
    «Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
    – А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


    Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
    В таком положении были дела 14 го сентября.
    Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
    – О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
    – Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
    – Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
    – Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
    Данило не отвечал и помигал глазами.
    – Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
    – А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
    – Как прикажете!
    – Так погоди же кормить.
    – Слушаю.
    Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
    Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
    – Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
    – Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
    – Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
    – Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
    – Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
    – Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
    – Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
    И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


    Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
    Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
    Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
    Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
    Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
    Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
    – Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
    – Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
    – Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
    Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
    Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
    – Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
    – Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
    – Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
    «Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
    – Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
    – И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
    Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
    – Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
    – Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
    Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
    Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
    Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
    – Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
    – Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
    – Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
    – Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
    – Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
    – А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
    – Как не дивиться? Смело, ловко.
    – А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
    – Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
    – Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
    – Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
    – Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
    – Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
    Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
    Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
    Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
    Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
    – Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
    Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
    Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
    – Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
    – Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
    – Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


    Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
    «Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
    – Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
    – Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
    – Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
    – Улюлюлюлю! – кричал Николай.
    Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
    – Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
    – Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
    – Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
    Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
    Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
    – Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
    Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
    Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
    Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
    Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
    С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
    – О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
    – Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
    Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
    – Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


    Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
    Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
    Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
    Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
    «Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
    Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
    – Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
    Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
    Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
    – Что у вас там было? – спросил Николай.
    – Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
    Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
    Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
    Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
    Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
    Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
    Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
    Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
    Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
    Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
    Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
    В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
    – Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
    – Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
    – Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
    – Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
    – Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
    – Ну да.
    – Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
    – Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
    – А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
    – Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
    – Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
    – А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
    Дядюшка ехал насупившись.
    – Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
    – Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
    Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
    – Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
    – Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
    – Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
    – Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
    «Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
    – Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
    – Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
    – Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
    – Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
    Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
    «Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
    Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


    Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
    – И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
    Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
    – Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
    – Батюшки светы, ножик то…
    – Вишь татарка!
    – Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
    Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
    Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
    В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
    Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
    – Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
    – День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
    Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
    Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
    – Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
    – Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
    Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
    – Что же вы не служите, дядюшка?
    – Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
    – Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
    – Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
    – Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
    – Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
    – Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
    – Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
    – А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
    – Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
    Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
    Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
    – Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
    Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
    – Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
    – Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
    Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
    Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
    Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
    – Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
    – Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
    – О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
    – Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
    Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
    Как со вечера пороша
    Выпадала хороша…
    Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
    В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
    Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
    – Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
    В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
    – Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
    – Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
    – Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
    Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
    Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
    – Поймала? – сказал Николай.
    – Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
    – Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
    – Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
    – Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
    – Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
    – А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
    – Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
    «Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.