Пэлжидийн Гэндэн

Это имя — монгольское; «Пэлжидийн» — отчество, а не фамилия; личное имя этого человека — «Гэндэн».

Пэлжидийн Гэндэн<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-Министр Народного Совета министров МНР
2 июля 1932 — 22 марта 1936
Предшественник:	Цэнгэлтийн Жигжиджав
Преемник:	Анандын Амар
Председатель Президиума Государственного Малого хурала МНР
29 ноября 1924 — 15 ноября 1927
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Жамцангийн Дамдинсурэн
Председатель ЦК МНРП
11 декабря 1928 — 13 марта 1931
Предшественник:	Бат-Очирын Элдэв-Очир
Преемник:	Золбингийн Шижээ (как первый секретарь)
Рождение:	1892(1892)
Смерть:	26 ноября 1937(1937-11-26) Москва
Партия:	МНРП

Пэлжидийн Гэндэн (монг. Пэлжидийн Гэндэн, другие варианты передачи имени: Гендун Боточи, Бутач Генден; 1892, Арбай-Хер Увер-Хангайского аймака — 26 ноября 1937, Москва) — монгольский политический деятель коммунистического толка, 2-й глава государства (Председатель Малого Государственного Хурала, 29 ноября 1924 — 15 ноября 1927) и 9-й премьер-министр МНР (председатель Совета министров, 2 июля 1932 — 2 марта 1936).

Биография

Вступил в Монгольский революционный союз молодёжи в 1922 году. В 1924 году был делегатом первой сессии Великого государственного хурала в Улан-Баторе, где его заметил премьер-министр Балингийн Цэрэндорж. По совету последнего Гэндэн был назначен председателем Президиума Малого государственного хурала МНР (то есть формальным главой государства). Эту должность он занимал с 29 ноября 1924 по 15 ноября 1927 года, параллельно возглавляя Центральное бюро Монгольских профессиональных союзов.

Секретарь ЦК Монгольской народно-революционной партии (1928—1932). Выступал за проведение радикальной экономической политики в МНР (ускоренная коллективизация, запрет частных предприятий и частной торговли, экспроприация собственности знати) в 1928—1932 годах. Этот курс столкнулся с вооружённым сопротивлением (восстание монастыря Тугсбуянт, Хубсугульское восстание) и был в итоге осуждён как «ультралевый».

Назначен на должность премьер-министра после гибели предшественника Цэнгэлтийна Жигжиджава, репрессированного за «левый уклон». Выживший во время этой чистки (и сам санкционировавший дело Лхумбэ) Гэндэн повёл более умеренную политику, напоминавшую НЭП в СССР, однако одновременно возражал против размещения советских войск в МНР, в связи с чем утратил доверие И. В. Сталина. Помимо этого, Гэндэн, почитавший Будду наряду с Лениным как одного из «величайших гениев Земли», препятствовал репрессиям против буддийского духовенства. В декабре 1935 года, встречаясь с Гэндэном, Сталин сказал ему:

Вы, Гэндэн, хотите, не обижая ламства, защищать национальную независимость. Они несовместимы. У вас нет аппетита борьбы с ламством. Когда кушаешь, надо кушать с аппетитом. Необходимо проводить жёсткую борьбу с ламством путём увеличения разного налогового обложения и другими методами.

Опираясь на поддержку Сталина, его соперник Чойбалсан отстранил Гэндэна от власти на пленуме ЦК МНРП 2 марта 1936 года (вместо него на должность премьера был назначен его давний соперник Амар). Гэндэн был помещён под домашний арест, затем отправлен «в Крым на лечение». Перед арестом жил в Сочи в гостинице «Кавказская Ривьера».

17 июля 1937 года был арестован, 26 ноября приговорён к смерти и расстрелян по обвинению в шпионаже и подготовке государственного переворота в Монголии. Прах похоронен на Донском кладбище в Москве.

15 декабря 1956 года ВКВС СССР посмертно реабилитировала П. Гэндэна.

Имя Гэндэна не упоминалось в монгольской печати до 1990 года.

Его дочь Г. Цэрэндулам открыла Мемориальный музей жертв политических репрессий в его доме в 1993 году.

Ссылки

• [proekt-wms.narod.ru/states/mongolia.htm Монголия (Mongolia)]

Отрывок, характеризующий Пэлжидийн Гэндэн

– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.