Гэнко-ёси
Гэнко-ёси (яп. 原稿用紙 гэнко: ё:си) — японская линованая бумага для письма. На ней размечены квадраты, обычно 200 или 400 на лист, причём в один квадрат предполагается поместить один знак японского письма или пунктуации. На гэнко-ёси можно писать любым письменным прибором — карандашом, ручкой, кистью; под лист можно класть подложку «ситадзики» (яп. 下敷き).
В прошлом гэнко-ёси использовалось для любых рукописных работ (эссе, сочинения, новости), однако после распространения компьютеров рукописные тексты стали появляться реже, хотя многие текстовые редакторы до сих пор включают шаблоны «под гэнко-ёси». Несмотря на это, на данном типе бумаги часто пишут учащиеся — школьники младшей и средней ступени должны выполнять на ней свои домашние работы; все экзаменационные задания сдают на ней. Текст на 10 000 знаков занимает 40—45 листов гэнко-ёси[1].
На некоторых курсах японского как иностранного языка студентов учат использованию гэнко-ёси в рамках обучения вертикальному письму.
Внешний вид
Гэнко-ёси обычно используется для вертикального письма, однако, повернув лист, можно написать на ней текст и горизонтально. Чаще всего на листе бумаги B4 (250 × 353) помещается две страницы с десятью строками по десять квадратов. Между вертикальными столбцами имеются небольшие промежутки, предназначенные для записи фуриганы и других пометок.
В центре листа находится пустая строчка, позволяющая сгибать лист.
Происхождение
До периода Эдо письмо часто было каллиграфическим, а писали в основном на нелинованных свитках, хотя иногда на бумаге имелись вертикальные линии для облегчения письма. Гэнко-ёси стала широко использоваться в середине периода Мэйдзи, когда стали популярны газеты и журналы, в которых также требовалось точно сосчитать знаки.
Правила использования
Чаще всего гэнко-ёси используется для вертикального письма справа налево. Таким образом, первая страница находится по правую руку читающего. Название пишется на первой строке, обычно с пропуском двух или трёх квадратов сверху. Имя автора занимает вторую строку, причём под ним остаётся один или два пустых квадрата; между именем и фамилией остаётся пустой квадрат. Первое предложение текста начинается на 3-м или 4-м квадрате.
Каждый абзац начинается пустым квадратом, однако, если первым символом абзаца является открывающая кавычка (в вертикальном тексте выглядящая как ﹁ или ﹃), она помещается в верхний квадрат.
Как и в печатном вертикальном тексте, на гэнко-ёси точки, запятые, сокуон (и другие уменьшенные значки каны) пишутся в верхнем правом углу квадрата. Все пунктуационные знаки, включая скобки и кавычки, а также уменьшенные знаки каны обычно занимают отдельный квадрат, за исключением случаев переноса строки, когда они добавляются в последний квадрат до переноса (также см. правила переноса строк в восточноазиатских языках[en]). Точка, за которой следует закрывающая кавычка, пишется с последней вместе в отдельном квадрате[2]. После неяпонской пунктуации (восклицательный знак, вопросительный знак и пр.) оставляют пустой квадрат. Многоточие и тире занимают два квадрата.
Фуригана записывается справа от транскрибируемого знака.
Слова, фразы и предложения, написанные латиницей, кроме аббревиатур, часто записываются вертикально, повернув страницу на 90° против часовой стрелки.
Манга
Мангаки и люди смежных профессий пользуются особой разновидностью гэнко-ёси, называемой «манга-гэнко-ёси», разметка на которых печатается тонкими полупрозрачными голубыми линиями. Существует несколько видов разметки, на бумаге разных форматов и плотности[en].
Напишите отзыв о статье "Гэнко-ёси"
Примечания
- ↑ University of Tokyo, [ssjj.iss.u-tokyo.ac.jp/call-papers.htm Social Science Japan Journal (SSJJ), Call for papers]; retrieved 2012-4-29.
- ↑ [www.zkai.co.jp/el/course/sakubun_club/sakubun-kakikata/genkouyoushi.html 原稿用紙の使い方 (How to you Genkō yōshi)] (яп.). Проверено 21 августа 2012. [www.webcitation.org/6FjinjcyM Архивировано из первоисточника 9 апреля 2013].
- Seward, Jack. Easy Japanese: A Guide to Spoken and Written Japanese. 1993 Passport Books, Чикаго.
- New College Japanese-English Dictionary, 5th Edition, Кэнкюся
Ссылки
- [incompetech.com/graphpaper/genkoyoushi/ 原稿用紙 PDF generator]
- [office.microsoft.com/ja-jp/templates/CT001075311.aspx 原稿用紙 Microsoft Office Templates]
Отрывок, характеризующий Гэнко-ёси
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
