Гэсэр

Гэсэ́р (монг. Гэсэр, бур. Абай Гэсэр, калм. Гэсэр-хан) — в мифологии монгольских народов и народов Тибета, контактировавших с сяньбийцами: ниспосланный небом культурный герой — Сын Неба, небесный всадник, бог войны (покровитель воинов) и царь-избранник (ср. мессия), очищающий землю от чудовищ — демонов-мангусов. Как первый человек, спустившийся с неба (точнее, вылупившийся из небесного «космического яйца»), Гэсэр восходит к добуддийской, бонской традиции. В некоторых монгольских версиях Цотон оказывается двойником Гэсэра, одним из его воплощений.

По сходству функций или внешнему облику Гэсэр близок ряду персонажей буддийского пантеона: например, как бог войны (тиб. Далха, монг. Дайсун-тэнгэри, калм. Дайчин-тэнгри) иногда отождествляется с Джамсараном; с конца XVI века с Гэсэром ассоциируется бог войны в китайской мифологии Гуань-ди.

Культ

Существовали мистерии, посвящённые некоторым сюжетным циклам Гэсэриады. В Тибете и у монгольских народов были широко распространены поверья о причастности духа героя (и его самого) к исполнению эпической поэмы, о его особой связи с певцом. В культовой практике Гэсэр как универсальное охранительное божество (подобно большинству шаманских божеств) выступает как покровитель воинов, защитник стад, победитель демонов, податель счастливой судьбы (в том числе охотничьей удачи). В шаманских призываниях Гэсэр иногда именуется бурханом или тенгри, его называют сыном неба, обитающим поверх высокой белой горной вершины в доме из облаков и туманов. Праздник Гэсэра — Сагаалган — справлялся весной и сопровождался пением и стрельбой из лука.

По легенде, в Каме сохранился дворец Гэсэра, в котором вместо балок уложены «богатырские мечи и копья» его воинов: по завершении своих подвигов здесь царь Гэсэр хранил всё своё оружие. Храм Гэсэра существует в Улан-Баторе, а также в Лхасе.

Этимология

Чаще всего его имя производят от ирано-согдийской формы титула «кесарь».

Детство Гэсэра

Согласно сказаниям, Гэсэр является сыном верховного бога Хормуста-хана, родившимся на земле для того, чтобы одолеть чудовищ, появившихся из кусков тела Атай Улана. Согласно другой, тибетской версии о Гэсэре, в государство Лин, которое не имело правителя, был послан один из трёх сыновей небесного владыки. Он возрождается в Лине в семье одного из князей безобразным, сопливым ребёнком по имени Джору (в ряде вариантов он зачат матерью от горного духа). Его преследует дядя по отцу Тхотун (монг. и калм. Цотон, Чотон, бур. Сотон, Хара Зутан). В детстве мальчик проявляет чудесные способности, уничтожает различных демонов, одерживает победу в конном состязании за обладание красавицей Другмо (Рогмо-гоа, Урмай-гоохон), троном и сокровищами Лина. Затем он получает с неба чудесного скакуна, обретает свой истинный величественный облик и имя Гэсэр (в монгольских версиях — Гэсэр-хаан, обычно именуемый «владыкой 10 стран света, искоренителем 10 зол в 10 странах света»).

В монгольских версиях любопытным является обращение Гэсэра к властелину ада Эрлику — «Старший брат мой» (Эрлик может рассматриваться как умерший первый человек). В ряде вариантов эпоса земной отец Гэсэра — горный дух. Учитывая связь с божеством священной горы, что по концепциям тибетской мифологии согласуется с небесным происхождением героя, а также с мировой горой, Гэсэр воспринимается как правитель «центра» (это соответствует генеалогическим мифам о тибетских правителях), противопоставленный правителям окраин, борьба с которыми по существу адекватна цивилизаторской деятельности культурного героя. Иногда сам Гэсэр — властитель одной из четырёх стран света — Севера. Но, по-видимому, наиболее древняя локализация Гэсэра — Кром (возможно, от Рум — иранское наименование Византии). Под влиянием индийской и буддийской мифологий отцом Гэсэра оказывается Брахма или — в ладакхской (западнотибетской) версии и во всех монгольских — Индра (монг. Хормуста; у западных бурят его место занимает иногда шаманское божество Эсэгэ Малан тенгри).

Подвиги Гэсэра

Согласно ряду сюжетов, Гэсэр отправляется в Китай, где с помощью чудесных средств добывает себе принцессу и вызволяет свою земную мать из ада; уничтожает демонических царей соседних стран (на севере, юге, востоке и западе), подчиняя их подданных своей власти. В монгольских сказаниях Гэсэр оживляет богатырей, павших в войне с шарайголами.

Гэсэр побеждает демона севера, людоеда Лубсана (ср. монг. Лобсага, калм. Лувсарга, бур. Лобсоголдой Хара мангадхай), с помощью супруги демона Мезы Бумджид (монг. Түмэн Джаргалан, западнобурят. Түмэн Яргалан; по некоторым версиям, в том числе монгольским, она — бывшая жена Гэсэра, похищенная демоном). Меза Бумджид подносит герою «напиток забвения», испив который, он остаётся на севере.

В Лине Тхотун (Цотон), напрасно домогавшийся Другмо, совершает предательство, в результате на Лин нападают из соседнего государства хоры (в монгольской версии — шарайголы, в калмыцкой — ханы Шаргули, в бурятской — шараблинские ханы), которые захватывают Другмо, и она становится женой одного из хорских царей — Гуркара (монг. Цагаан Гэртү хаан 'белоюртый хан'). Сбросив наваждение благодаря небесному вмешательству, Гэсэр спешит на родину. В облике скверного мальчишки (монг. Ольджибай) он проникает к хорам, колдовским способом убивает Гуркара и, подчинив себе его государство, вместе с Другмо возвращается в Лин.

В оккультизме

В оккультизме Н. К. Рериха Гэсэр — это герой, новое воплощение которого произойдёт в северной Шамбале. Он придёт с непобедимым войском, чтобы водворить всеобщую справедливость. Его оружием будут громовые стрелы. Гэсэр также имеет ряд волшебных атрибутов: белый конь, седло, подкова, меч и замок.

Изречения

• Врата Севера принадлежат Гэсэр-хану.

В современной художественной литературе

• Имя Гэсэра и его героико-мистический ореол были использованы С. В. Лукьяненко в «Дозорах»: один из персонажей цикла, Гесер (он же Борис Игнатьевич) — Светлый Иной (Великий), начальник Ночного Дозора Москвы. Его основной противник — Завулон.
• Бене Гессерит (Дочери Гессера) — социальная, религиозная и политическая организация во вселенной Дюны (серии научно-фантастических романов Фрэнка Герберта).
• В трилогии «Око силы 1917—1921 гг.» А. Валентинова фигурирует второстепенный мистический герой Гэсэр-хан (Джор-баши).
• Существует картина Николая Рериха Гесер-хан [www.centre.smr.ru/win/pics/pic0051/p0051.htm 1941. Холст, темпера. 91 x 152. Мемориальная квартира Ю. Н. Рериха, Москва].

Литература

на русском языке

• Дугаров Б. С. [journal.iea.ras.ru/archive/2000s/2005/2005_4_Dugarov.pdf Культ горы Хормуста в Бурятии] // Этнографическое обозрение. — 2005. — № 4. — С. 103—110.
• Неклюдов С. Ю., Тумурцерен Ж. Монгольские сказания о Гесере. Новые записи. — М.: Наука, 1982. — 373 с.
• Чагдуров С. Ш. Поэтика Гэсэриады / М-во культуры Респ. Бурятия. — Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1993. — 368 с.
• Чагдуров С. Ш. Происхождение Гэсэриады. Опыт сравнительно-исторического исследования древнего словарного фонда / Акад. наук СССР. Сиб. отд-ние. Бурят. фил. Бурят. ин-т обществ наук. — Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1980. — 272 с.
• Чагдуров С. Ш. Стихосложение Гэсэриады / Акад наук СССР. Сиб. отд-ние. Бурят. фил. Ин-т обществ. наук. — Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 1984. — 127 с.
• Лукьяненко, С.В. Вселенная «Дозоров», 1991.

на других языках

• Nekljudov, S.Ju. Mongolische Erzählungen über Geser. Neue Aufzeichnungen (mit Ž. Tömörceren). Wiesbaden, 1985; рец. Gy.Kara in: Acta Orientalia Hung., T. XL (2-3), Budapest, 1986, p. 339—341;
• Ядамбатын Баатар. Бээжин барын Гэсэр. (The Mongolian woodblock printing of the Geser in Beijing). "Баатар ном". том 6. На монгольском языке. Сан Франциско, 2016. 388 сс. ISBN 978-1530913930, ISBN 1530913934
• Ядамбатын Баатар. Гэсэр хааны тууж (The Geser epic). "Баатар ном". том 7. На монгольском языке. Сан Франциско. 2016. сс 264. ISBN 978-1534812291, ISBN 1534812296
• Ядамбатын Баатар. Гэсэрийн туужийн судалгаа. (Literary research on the Geser epic. "Баатар ном". том 8. На монгольском языке. Сан Франциско. 2016. ISBN 978-1530691593, ISBN 1530691591

Ссылки

• [altaica.narod.ru/e_geser.htm Персонаж монгольского эпоса]
• [mith.ru/alb/siberia Работы А. Л. Барковой]

Отрывок, характеризующий Гэсэр

Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.