Югоньо, Пьер-Анри
| Пьер-Анри Югонио | |
| Pierre-Henri Hugoniot | |
| Место рождения: |
Алланжуа |
|---|---|
| Научная сфера: |
механика |
Пьер-Анри́ Гюгонио́[1] (фр. Pierre-Henri Hugoniot; 5 июня 1851, Алланжуа (фр.), Ду, — февраль 1887, Нант) — французский математик и механик.
Биография
Второй сын в семье металлиста Пьера Гюгонио и домохозяйки Сюзан Катрин Нардан (Suzanne Catherine Nardin)[2]. Уже в 1870 году был первым студентом в École normale supérieure, но предпочёл получить образование в Политехнической школе, которую окончил в 1872 году. По окончании высшего учебного заведения Югонио работает в морской артиллерии, занимает должности профессора механики и баллистики в артиллерийской школе Lorient (1879—1882 гг.) и одновременно — должность заместителя директора Центральной лаборатории военно-морской артиллерии (1882—1884 гг.). В январе 1884 года ему присвоено звание капитана, а в апреле того же года он получает назначение на должность доцента по кафедре механики Политехнической школы в Париже.
Научная деятельность
Важнейшие научные работы Югонио относятся к области газовой динамики, одним из основоположников которой — наряду с Х. Допплером, Г. Риманом, Э. Махом и У. Дж. Ранкином — он считается. В частности, заслугой Гюгонио является получение правильных условий на поверхности разрыва (то есть соотношений, связывающих скачки физических величин при переходе через данную поверхность) — весьма важных для газовой динамики соотношений, характеризующих ударные волны[3].
Вместе со своим коллегой Ипполитом Себером Югонио исследовал процессы расширения газов при стрельбе из артиллерийских орудий. По результатам исследований в 1885 году было получено уравнение ударной волны, которое в наши дни известно как уравнение Гюгонио — Ранкина, или ударная адиабата. Опубликовано в журнале «Ecole polytechnique» уже после смерти Гюгонио.
Во Франции идеи Югонио получили дальнейшее развитие в работах Ж. Круссарда (1907 г.) и Э. Жуге (1910 г.), а также в работе Э. Жуге «Mécanique des Explosifs» (1917 г.).
В теории катастроф катастрофа сборки часто называется катастрофой Римана — Гюгонио.
Опубликованные труды
- «Mémoire sur la propagation du mouvement dans un fluide indéfini» (1887), C.R. Acad. Sciences
- Hugoniot (1887), J. Ecole Polytechnique, ed., Sur la propagation du mouvement dans les corps et spécialement dans les gaz parfaits., vol. CLVII, сс. 3–98
- Hugoniot (1889), J. Ecole Polytechnique, ed., Sur la propagation du mouvement dans les corps et spécialement dans les gaz parfaits., vol. CLVIII, сс. 1–126
Напишите отзыв о статье "Югоньо, Пьер-Анри"
Примечания
- ↑ Традиционная, но не соответствующая французскому оригиналу (Югоньо́) форма передачи фамилии в современной газодинамической литературе. В литературе первой половины XX века (например, в «Физическом словаре» 1936 года) встречался вариант Гюгоньо.
- ↑ [books.google.ru/books?id=256ws-XBjzwC&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Classic Papers in Shock Compression Science: Edited by James N. Johnson, Roger Cheret]
- ↑ Тюлина, 1979, с. 235.
Литература
- Тюлина И. А. История и методология механики. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979. — 282 с.
|
Это заготовка статьи об учёном-математике. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Югоньо, Пьер-Анри
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.
Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
